Aspiration

Лёша никому бы не пожелал испытывать тот ужас, который испытал он. Это Ужас с большой буквы, тот, который делает тебя тупым, бездумным, дрожащим куском мяса, человеческого биомусора, когда мозги, здравый смысл, психология, философия не имеют смысла; это что-то вроде ядерного взрыва, белой непрозрачной пелены, закрывающей глаза, щадяще отключающей разум и не позволяющей видеть дальше своего носа. Ты превращаешься в молекулу, тупую, ограниченную и маленькую, и спускаешься до того животного уровня, когда готов бежать на четырех костях от источника опасности. Псковитин сбился со счета, сколько раз испытал это чувство в детстве и особенно в армии. Навис ли над тобой пьяный отец, забыл ли соратник поставить ружье на предохранитель, пальнув в паре сантиметров от твоей башки; наткнулся ли ты на большого дядю со стереотипами о белобрысых светлоглазых мальчишках, надевших форму, или едва не выпал из кузова. Он не любил этот страх, скрывал его до поры до времени, пока не понадобится. Постепенно это чувство стёрлось, слиплось. Он перестал плакать в подушку по ночам, стал цельным, спокойным и закалённым. Но нервный тик остался: если его что-то будоражило, он начинал часто моргать, беспорядочно бегая глазами по предметам. Когда он приехал обратно в Кемер, ослепший от ежедневной муштры и страха, Лёша до ночи бродил по улицам, ощупывая дома, словно кирпич и осыпающаяся штукатурка под пальцами могли вернуть ему утерянное душевное равновесие. И всё-таки он был дома. Дым из труб, сливающийся с облаками. Горящие вышки. ТЭЦ, линии электропередач. Заброшенные промзоны, гаражи, пятиэтажные дома с расписанными стенами, деревянные развалюхи. Вагоны, мосты, вода, берёзы. Под ногами мусор, грязный снег, ржавчина, стекловата... Он вспомнил это сейчас только потому что пошёл снег. Первый, чистый и непокорный. Завтра он будет рыжим или чёрным, но сегодня он белый и лёгкий. Бабки, ждущие автобус на остановке, возбуждённо переговаривались на эту тему - кто успел посадить озимые, а кто нет. Ему на секунду самому захотелось стать пассажиром этого автобуса, послушать радио, деловых девушек, говорящих по телефону, писклявых детей, в этот же телефон играющих... хотя, пожалуй, без последнего он обошёлся бы. Глядя на свои перчатки, а конкретно на дырку на среднем пальце, он придумал первую вещь, на которую потратит донат. Именно эти деньги снимал сейчас Миша, стоя в очереди к банкомату, а Лёша остался на улице, топча снег и вдыхая колючий воздух. Ещё он, непременно, прицепится к Мишиной идиотской шапке, которая не держится на голове и сползает постоянно на макушку. Нахуй она вообще такая нужна? Печерский вышел на улицу, нахохлившийся, как здоровенный грач. - Ну, как там наша "зарплата"? Я не слежу за оповещениями... - Мало, - насупился Миша. - Значит меньше оладьев на завтрак будешь жрать, - Лёха пнул немного снега на его обувь. Миша сразу улыбнулся: - Это значит, что ты будешь больше работать, - шутливо наехал он на друга, зачёрпывая дорогими туфлями снега побольше и запинывая Лёхе прямо на колени. Бабки обернулись на заливистый смех, недоумённо поправляя шали и десять миллионов других разноцветных тряпок, призванных сохранить тепло. *** Дома Лёша первым делом потрогал батареи. Еле живые, отопление дали только в конце сентября, а платить придётся за весь, блять, месяц. Он устало закатил глаза и прямо в куртке опустился на заправленную кровать. С деньгами дела шли неважно, львиная доля уходила на Мишину семью, Кате, как администратору, и другим, невидимым людям их команды - аниматорам, композиторам и т.п. Это при том, что Миша брал всегда равную долю с Лёшей и ужасно злился, когда тот пытался отдать ему больше. Тогда Лёша вспоминал про бабулю и отдавал излишки ей. Миша сел рядом, тоже не раздеваясь. Во время похода за покупками они разделились, что было вполне нормально. Только в этот раз Миша, похоже, купил нечто особенное. Лёша сам не знал, как понял это. Наверное, по глазам. Этот его замерший взгляд. Миша тем временем задумчиво вертит кольцо на пальце. Оно не снимается, и он уже бросил попытки его стянуть. Глупо, конечно, было носить его и тем более совать вместе с ним пальцы в разные места, но он ничего не мог поделать ни с собой, ни с этим чёртовым кольцом. Однако в последнее время, глядя на него, он всё чаще думал не о Кате, а о Лёше. Его улыбка как приклеенная на сетчатке. Как красиво он, должно быть, смотрелся бы в свадебном платье. Белоснежном, аккуратно и эффектно подчеркивающем светящиеся ресницы и волосы. Он представил, как гармонично они смотрятся вместе. Белое и чёрное. Строгое и воздушное. Серьёзное и весёлое. Нежное и агрессивное. Организованное и беспорядочное. Взрослое и детское. Радость и грусть. Трусость и смелость... Поняв, что его уносит не в те мысленные дебри, Миша потряс головой. Псковитин смотрит вопросительно и одновременно заинтересованно, наклонив голову в сторону. Печерскому не очень комфортно проявлять чувства... такие, над которыми его друг мог с лёгкостью посмеяться, разбив всё ценное, что Миша берёг для него в своём сердце. И всё же, это был подарок. Подарок для него. Он просто не имел права держать его при себе. - Лёх, - смущённо начал он. Лёша поднял брови, разглядывая красные пятна на его щеках, скулах и шее. Он краснел настолько редко, что Лёша уже забыл, что это такое. Миша судорожно выдохнул. Первые разы, к сожалению, в жизни случаются постоянно, как бы Миша их не ненавидел. Он не любил что-то менять в своей жизни и пробовать новое. Ему хотелось бы быть менее зависимым от своих переживаний и желаний. Особенно он не любил делать что-то новое один, был инертным. Лёха стал благословением для него со своими любопытством и подвижностью; даже когда они начинали соперничать, это придавало Мише боевого духа и поражения не были обидными. - Миш, тебе жарко? Может, разденешься? - осторожно намекает Лёша на его горящее лицо. “Хотел бы я быть кем-то другим,”- в сердцах подумал Михаил, но вслух не сказал, - "Не таким тюфяком и тряпкой... а настоящим, сильным мужчиной!" Но быть человеком сильным и быть человеком, всё делающим через силу, оказалось разными вещами, не тем, что он ожидал. Он и так потратил все свои силы в прошлом на то, чтобы сопротивляться всю жизнь тому, кем он был. Эта мысль придала ему смелости: - Лёша, я подумал о том, что мы никогда не сможем обручиться... Испуг проскользнул в глазах Алексея. Эта фраза прозвучала, как эпитафия на его могиле. "Лёша, я подумал о том, что мы никогда не сможем обручиться, поэтому нам нужно расстаться - то были последние слова, услышанные им. Пусть земля ему будет пухом, бла-бла-бла...". - В общем, сам понимаешь. Но я хотел подарить тебе это, просто как знак преданности, уважения. И любви, - каким-то незнакомым от волнения голосом сказал Миша, копаясь во внутреннем кармане, выуживая оттуда бархатный коробок. Лёша настолько охренел, что не смог вымолвить ни слова, принимая из его рук шкатулку. Внутри кольцо. Золотое обручальное кольцо, дери его за ногу. - Ты делаешь мне предложение?! - у Псковитина рот так и остался открытым. - Ну... вроде того. Просто я бы хотел почувствовать это, видеть его на твоей руке. Я бы хотел, чтобы к этому кольцу, - он показал свою правую руку, - Было в пару другое. Лёша с какой-то растерянной нежностью посмотрел на него, протягивая кисть. Когда он почувствовал, как палец проскальзывает в прохладное кольцо, что-то в нём содрогнулось. Он знал, что Катя презрительно и насмешливо посмотрит на жёлтую полоску металла, но промолчит. Он знал, что Денис и остальные начнут задавать вопросы на тему его избранницы. А он ответит, что это так, безделушка, чтобы от девчонок меркантильных отбиваться, и они все посмеются, кроме Миши, хитро сощурившего глаза. Быть может, это только имитация брачной церемонии, не имеющая никакого официального подтверждения, но в их душах она была настолько настоящей, что у Лёши даже слёзы на глаза навернулись. - Г-горько, что ли? Миша рассмеялся, так заразительно, что и Лёху на смех пробило. Смех быстро захлебнулся, схлопнулся на их губах, перетёк в звенящий долгий стон. Миша остановился только когда совсем иссяк воздух в лёгких. *** За обедом Миша, улыбаясь, следит за тем, как Лёша разлепляет слипшиеся пряники. Кольцо посвёркивает у него на руке, сев, как влитое. Не зря он ночью осторожно обмотал ниткой его безымянный палец, чтобы беспалевно снять размер. - Свадебного торта нет, - вздыхает Лёша, - Есть только эти еб... свадебные пряники. - Хочешь, я тебе из них торт соберу, - ухмыляется Миша, беря из испачканных сухой глазурью пальцев свою половину. Лёша безмятежно пожал плечами, отвлекаясь на телевизор. Рекламы было столько, что Миша забыл уже, что они смотрели. Он задумался, жуя каменный пряник. - А брачная ночь будет? - Встрял Лёша в его мысли. - Как пожелаешь. - Я хочу брачную ночь… видеоигр!! - Зажёгся Лёха, едва не подпрыгивая на стуле. - Все, что пожелает моя невеста. - Моя невеста, ты моя невеста… - И если честно, мне с тобою так повезло… Глядя друг на друга с застывшими лицами они не выдержали и прыснули оба. *** Было уже часа три ночи, когда Лёша, вместо того, чтобы выбирать себе нового бойца, заснул на его плече, похрапывая. Миша осторожно вытащил контроллер из его рук и вышел из игры. С тихим писком плойка выключилась, остался лишь шуметь вентилятор охлаждения. Они сидели на полу возле кровати, закутавшись в плед, поэтому было тепло. Миша приобнял своего импровизированного… нет, просто мужа. Откинул голову на кровать и спокойно заснул.