Aspiration

Отец помер полтора месяца назад, а Лёша только сейчас начал просыпаться. Дни плыли, как в тумане. Истерический звонок сестры, рыдания бабули, собственные трясущиеся руки. Похороны, девять дней, сорок дней - всё это он помнил дискретно и как бы неохотно. Он говорил и говорил, взахлёб, бегая глазами по стенам. Миша держал его за руку и слушал. - Ты представляешь, он составил завещание. Оставил всё мне и сестре. Когда он успел? Я понимаю, он был не молод, но много ли кто из нас задумывается о смерти, о том, что она реальна? Да, мы знали, что у него цирроз печени… Сколько мы бились с ним, кодировки, дезинтоксикационная терапия и прочее… всё бесполезно, он же человек взрослый... Чувствую ли я себя виноватым в его смерти? Нет… Не знаю, Миша. Мне кажется, я сделал всё. Всё, что мог, чтобы удержать его на этом свете. Даже не знаю, что я чувствую. Скучаю? Даже страдаю. Сколько бы он мне говна ни сделал, в глубине души я знал, что мы близкие люди. Что он что-то, да делает мне во благо, хоть и боится всего на свете и завидует. Что я на самом деле любил его, а он - меня. Миша тяжело вздыхает и обхватывает Лёшу. Тот продолжает быстро и практически безэмоционально говорить, не в силах даже поднять руки и обнять его в ответ: - Я больше никогда не услышу его голос, не увижу его глаз. Это и хорошо и плохо. Наконец-то я пережил это. Я, наконец, свободен? Всё в прошлом теперь, Миша, - он зашёлся хрипом, перемешанным с горячими слезами у Миши на шее. Печерский обнял его так крепко, как только мог. - Мне кажется, что я тоже умер, Миша… Умер внутри. Чувства как мёртвые животные лежат на сердце, холодные, словно дохлая рыба. Кто я без него? Он всегда был частью меня… - он дрожит, цепляясь за реальность, в которой Миша гладит его по спине, и шепчет что-то успокаивающее. Он даже не слышал его слов всё это время. Он как будто всю жизнь был слепой и глухой, и слух прорезался только сейчас, впуская Мишины слова и его отношение к нему в его тесный мирок страха и боли. Вместе со слезами нахлынула тошнота. Он свернулся в комок у него на коленях и просто сидел так. Воспоминания бурлили в его голове - от самых старых, когда отец купил ему дешёвую модель попугайчика из куриных перьев, которую он у него просил, или когда он бросил его на улице одного за то, что Лёша недостаточно быстро шёл; до самых поздних: он в спокойной, спящей позе, в костюме, который не надевал уже тысячу лет. Боль и радость - все смешалось. Всё в прошлом теперь. Он понял, что горюет, так сильно, что рыдает в голос и трясётся, как припадочный. Он всю жизнь воспринимал эмоции как реальность, притягивал её за уши. А теперь эта реальность схватила его жёсткими губами, прожевала и выплюнула. Она ножом взяла и отделила его от отца. Лёша отнимает голову от Мишиного плеча и смотрит в окно. Свет солнца режет глаза, холодный, по-настоящему зимний. Он, почему-то, всё ещё существует, кровь бежит по сосудам, онемевшие руки болят, ноги затекают. Он моргнул раз, другой. - Тебе нужно отвлечься, - гудит голос Миши в голове и со звоном отталкивается от стенок черепа. Отвлечься, отвлечься, отвлечься… *** Лёша будто встаёт и падает всю жизнь. Если представлять себе, что желудок полный, он не наполнится. Если представлять себе, что тирания - это любовь, она таковой не станет. Если представлять себе, что человек жив, он не подымется из могилы. Любовь - это не жизненно важная вещь, но занимает высшую или одну из высших ступеней в иерархии его потребностей и системе ценностей. Смерть души означает смерть тела? Почему эта потребность так сильно важна для его личности? Любовь ли это, когда кто-то нуждается в тебе, но ни капли не ценит? По сути, это отец вдохновил его на создание обзоров/критики кино, людей. Это было сделано для того, чтобы управлять своей негативной энергией. Лёша доказывал, что он лучше справляется со своими эмоциями, чем эти… фрики, ведь так? “Вы все добрые только когда вам хорошо живется!” - злорадствовал он, видя людские пороки, разворачивая и вдыхая их гадкий запах. Он компенсировал недостаток физической и психической силы матами и криками. Свешивал на Мишу часть своих эмоций, потому что не мог управлять ими. Они захватывали и несли его, как река, лишая разума. Беспринципные хуилы, которые любили только друг друга и больше никого. Если бы и в жизни можно было так. Делать обзоры на всех, кто на тебя рот подымает. А не только в интернете. Чтобы все боялись. Но они не боятся. Больше не боятся ни петушиного угла, ни огласки. И ты больше не чувствуешь себя хозяином положения. Как будто пытаешься удержать своё сознание в круговерти событий, стараешься контролировать всё. Поставить себя по центру, а не улетать с колеса жизни, увлекаемый центробежной силой. Быть распорядителем своей судьбы и ответственным за всё, что решаешь и делаешь. Сейчас они стали менее агрессивны, более осторожны и восприимчивы. Оперируют более грамотными терминами. Но внутри бушует всё та же война. Воздух бледный от пыли напоён светом. Морозный, какой-то тощий, резкий. Лёше хочется сесть на колени на холодный асфальт и не вставать, но Миша тащит его куда-то, словно ребёнка. Он заставляет его жить, покупать вещи, есть, смотреть кино. Миша в любых обстоятельствах считает себя опорой, стержнем, тем, кто должен оборонять и защищать. Даже в их маленькой семье он ставил себя на центральное место. Только двигатель их семьи сдох. Накрылся медным тазом. В магазинах полным ходом идёт выкладка новогодних товаров. Мишура, шары, размером с оные на Кремлёвской ёлке, куча собачек в разных интерпретациях. Год собаки был двенадцать лет назад. Цикл вернул его в воспоминания и отдёрнул от полок с сувенирами. Выражения лица Лёши просто не передать. Он как малый ребенок перетрахал в разных позах сувениры, попутно пощипывая дождик и примеряя маски. Продавцы-консультанты косятся на него, как на поехавшего, но Миша знай себе только довольно посмеивается. Сейчас он озабоченно и грустно косится на него. Первое, что Лёша услышал, проснувшись, был стук сердца Миши. Воистину, это было одно из самых прекрасных его пробуждений. Лёша смутно помнил, как ночью залез на Мишу с жёсткой кровати, улёгшись на него всем телом, да так и оставшись. Это был понедельник, рабочий день для одних и такой вот ленивый день для них двоих. Миша заметил, что он проснулся, и накрыл его руку своей. - Лёшка, - любовно проводит Михаил ладонью по его пушистым волосам, - Ты мой одуванчик. Лёша хмыкнул, жмурясь от ласки. Охуенно тонуть в его объятиях, тая, как льдинка на оголённых трубах отопления. После истории с кольцом он Лёшу едва ли не на руках носит. Даже попробовал пару раз, в поле, уронив его в конечном счёте в сугроб. Они лежат, утонув на полметра в белоснежном снегу, вокруг ни души. Лица у обоих красные, за шиворотом килограмм снега, но, забыв обо всём, они целуются. Снег плавится, становится водой, ресницы намокают и слипаются. Это жизнь. Чувства. Так много разного - холодно, горячо, хорошо - плохо. Хочется остаться в этом состоянии навечно, пока в лёгких не останется вакуум. Лёша дотрагивается до сверкающих звёздочек в дождике, они покачиваются. Он совсем забыл обо всех остальных чувствах и возможностях, скрывшись за горем, как за занавеской.