Aspiration

Парни редко когда выбирались из города, поэтому поездка далась тяжело обоим. Они потратили на езду два с половиной дня, сидя за рулём посменно. Одни потрёпанные постоялые дворы разбавляли однообразие степей, серого неба, асфальта и пожухлых листьев; Лёха потихоньку сходил с ума от напряжения и скуки. Зато сегодня они прибывают на базу отдыха в Тюмень, что знаменита своими горячими источниками. Увидев на карте, что ехать осталось совсем немного, Псковитин сразу почувствовал, как мозги проясняются и становится легче дышать. Он твёрдо решил бороться с неврозом и выкинуть все дурные мысли из головы на время отдыха. Они поселились в четырёхместном коттедже, через стену с неизвестными соседями и своим двориком под мангал. Номер был небольшим, простым и непритязательным, друзья тихонько перешучивались на тему покосившихся полок с посудой, потёкшего холодильника и малюсенького телевизора, висящего над изножьем одной из кроватей. Плотно пообедав, оба грохнулись спать. Ближе к вечеру же, переодевшись в плавки, отправились купаться. Минуя рисунки голых русалок на стенах, кафе и коридор с краном минеральной воды, они вышли к термальным источникам. Лёша шёл позади, осматриваясь и не веря своему счастью. В кои-то веки Немагия на отдыхе, да ещё и только вдвоём. Такое бывало разве что в школе, и то ненадолго. Они выходят на улицу: сумрачно, идёт снег, плотный пар валит от бассейнов. Лёша закрывает глаза, погружаясь из ледяного воздуха в солёную горячую воду. Людей - море, но он не слышит окружающих, чувствуя лишь, как вода ласково обнимает его тело. Он видит сквозь мелкие капельки влаги улыбку Миши, берёт его за руку и позволяет себя вести к противоположному борту, за которым дальше располагался лягушатник. Лёша укладывается на лежак с пузырьками рядом с необъятной тёткой и выдыхает. Мише не хватает места, поэтому он просто стоит рядом; они разговаривают о музыке, последних новостях, политике. После идут на массажные кресла и в хаммам, заполненный молочным, вкусным, густым туманом. Лёша ложится на мраморный стол посередине, смотрит на лампочки на потолке, напоминающие звёзды, и не думает ни о чём. День проходит за днём: спокойные прогулки под соснами, вкусная еда, источники, баня, после холодная купель и тихие долгие разговоры на шезлонгах в зоне отдыха. Лежать, кутаться в халат, следить за тем, как садится солнце и искусственный свет скользит по непроницаемой чёрной поверхности окон. Поздним вечером в бассейне под открытым небом зажигаются лампы, освещая отдыхающих мягким, уютным, романтичным светом, снег валит хлопьями. Лёша стоит под струёй водопада, бьющей в спину, и балдеет. Он думает, что снег, тихо падающий в свете прожекторов и обжигающая ванна - потрясающее сочетание. К одиннадцати часам они мокрые, распаренные заваливаются на кровати и бездумно переключают каналы, на которых музыкальные проекты растут как грибы. Перекидываются в карты и ложатся спать. Лёша эти дни спит, как убитый. На третий день они сдвигают кровати и спят в обнимку. На четвёртый толкутся по магазинам, рассматривая сувениры, как в музее. Лёша настолько оторвался от депрессивного и грязного Кемера, что начал улыбаться, смеяться, шутить - в общем, быть собой, как раньше. Миша был этому только рад. Они даже сходили на дискотеку, со смехом наблюдая за комплексом упражнений, что демонстрировал странненький мужичок в трениках, и звонко хохочущими дамами, сбившимися в подобие шеренги. Уши, конечно, вяли от местной музыки, тем не менее, Лёша очень даже развеялся, да и Миша вместе с ним. На дискотеке нашлась пара человек, узнавших их и пожелавших сделать с ними фото, на что они оба ответили согласием. Они мирно побеседовали с подписчиками, и это явно вдохновило Псковитина. После разговора Алексей стоял с хитрым, задумчиво-мечтательным видом, лениво обдумывая зарисовку для нового обзора. Изоляция кончилась. На пятый день они небрежно завели разговор в столовой с двумя бабулями - соседками по столу. Одна из них отчаянно отделяла рис от изюма. Лёша со скептической улыбкой взглянул на Мишу, но был максимально вежлив. Они поздоровались с ними и в купальной зоне, а вечером того же дня познакомились с молодой парой, живущей во второй половине их коттеджа. Лёша не очень стремился проводить с ними время, но Миша уговорил его согласиться на их предложение угостить их шашлыками. Немного помявшись и растеряв общие темы для разговора, они аккуратно и довольно холодно распрощались и разошлись по номерам. Лёша лежал на кровати и хмурился, видимо, расстроенный тем, что не удалось найти общий язык с соседями. - Знали бы они, что мы тоже пара, - пытался пошутить Миша, но Лёша лишь ещё сильнее сжал зубы. - Ну, ладно тебе, - он дотронулся до жёстких от соли волос, - Не всем же быть нашими друзьями. И подписчиками. Лёша перевёл взгляд на него, долгий и задумчивый. Потом пожал плечами. Миша видел, что он только делает вид, что ему всё равно, а на самом деле начинает комплексовать и загонять себя в угол своими надуманными требованиями и разочарованиями. - Лёшка, - шепнул он, - Ты для меня самый лучший. Не парься. Улыбка появляется на его лице, кривая, осторожная, недоверчивая. Он так хочет завоевать сердца всех людей, подарить им своё настроение, вдохновение и правду. Однако Миша хочет, чтобы он сейчас поберёг себя - для себя. И немножко для него. Он облизывает сухие солёные губы и целует парня в уголок рта. Лёша подаётся вверх, приоткрывает губы. В Мише вздымается и опадает горячая волна. Достаточно полоборота, и он заводится очень быстро, но сдерживает себя, не уверенный насчёт Лёхиных желаний. Сколько раз ему приходилось сбрасывать напряжение в туалете только потому, что Лёше захотелось его поцеловать, но ни на что более серьёзное он не претендовал… Поцелуй затягивается, под аккомпанемент криминальной сводки с телевизора. Это раздражает. Ладонь Лёши падает на пульт, переключая, судя по всему, на музыкальный канал: “Я украдуу, тебя украду, я украдуу твою душу…” - Бляяя, - рычит Миша, - Лучше уж новости об изнасиловании, честное слово! Лёша хихикает, выключая опасно висящий над ними телевизор. - Миш. Поцелуй меня ещё. Миша целует, о, как он целует его. Он вылизывает его рот изнутри, докуда смог дотянуться, вызывая удивлённый и очарованный стон. Добирается до его языка, обводит, облизывает бока и шершавую поверхность, забираясь под корень. Лёша вцепился ему в волосы до боли в пальцах, тихо мыча от удовольствия. Он выталкивает язык Миши из своего рта и забирается к нему, чувствуя, как он прижимается сильнее, принимая ласку. Они разрывают поцелуй через пару минут, с неприкрытым желанием глядя друг на друга. Миша садится и задирает домашнюю футболку Лёши, пропахшую едой из столовки, целует тёмную ареолу соска. Псковитин закидывает руки за голову, позволяя ему касаться себя везде, где вздумается: солнечное сплетение, проступающие ребра, живот, косточки на бёдрах. - Мишка, иди сюда, - зовёт Лёша. Миша встаёт на руки, поднимаясь до уровня его лица. Лёша целует его за ухом, под челюстью, забирается ладошкой под футболку, дразня кончики сосков. Миша переворачивается, ловит его на себя, они сдёргивают одежду друг с друга. Теперь уже Лёша нависает над ним, изучая с улыбкой лицо своего мужа. Пальцами проникает в короткие волосы бороды, Миша находит это приятным и подчёркивающим их близость. Они пару секунд смотрят друг другу в глаза, Лёша сдвигается назад и возится со шнуровкой на Мишиных спортивных штанах. - Ты… правда собираешься? - сдавленно произнёс Печерский. - А на что это похоже? Миша прикусил язык, решив не распространяться на тему того, как сильно и давно он этого хочет. Это прерогатива Лёхи - просить, его роль - исполнять. Но и останавливать его не хотелось тоже. Голова пошла кругом. Всё идёт через задницу. - Аллё, Печер, - Псковитин постучал ему по лбу, - Салфетки, говорю, есть? - В заднем кармане сумки, - опомнился Миша, - Презервативы тоже. - Какой ты у меня запасливый, - Лёша выключает верхний свет, оставляя только бра, - А пробку анальную не захватил? - Нет, - с притворным сожалением ответил Миша, сам разделываясь со шнурками и стягивая штаны. Лёша садится чуть ниже его коленей и скатывает с Печерского боксеры. “Гранат”, - читает он надпись на обёртке влажных салфеток. Миша приподнимается на локтях, чтобы помочь, но Лёша повелительным движением руки укладывает его обратно. - Дай я сам всё сделаю, - взгляд Лёхи становится парализующим, тяжелым. Однако Миша потешно разводит руки, и он снова улыбается. Михаил слегка морщится от прохладной салфетки, протирающей его конец. Лёша вдыхает вкусный аромат граната, исходящий теперь от тела друга. Сдвинув крайнюю плоть, обводит языком крупную головку, будто шарик мороженого. Миша втягивает в себя побольше воздуха и медленно выдыхает, высчитывая секунды, чтобы не застонать. Лёша покусывает нежную кожицу, будто специально пытаясь вырвать из него звуки, однако Миша лишь шипит в ответ. Лёха проводит руками по вздрагивающему животу, берёт член ровно до середины и снова поднимает голову, скребя зубами по твёрдой плоти. Печерский издаёт мучительный, подавленный, на три четверти сложенный стон, лишь бы соседи не слышали. Лёша проходится по уздечке языком, выше, до самого кончика… Миша инстинктивно толкается вверх, размазывая слюну и смегму Лёше по щеке и переносице. Псковитин хрипло вздыхает, жидкость тонким слоем покрывает его кожу, тускло поблёскивая в свете лампы накаливания. Кончик языка на мгновение трогает нижнюю губу, слизывая солёную влагу. - Ещё, - просит он; Миша снова вскидывает бёдра, и на сей раз головка проезжается по уголку губ и краешку зубов, вдоль носа, упираясь в волосы. Лёша закрывает глаза, потираясь лицом о яички и нижнюю часть крепкого, как башня ствола. Конец ложится на макушку, выстреливая порцией спермы и заливая правый висок и ухо. Миша лениво дрочит на него, закусив губу, чтобы не издавать ни звука. - Бля, как я изголодался по этому, - просипел Псковитин, выгибаясь и наглаживая свою шишечку сквозь штаны. Миша открыл рот для того, чтобы что-то сказать, но вместо этого выпустил своего внутреннего демона и зарычал. Возбуждённо, грубо, словно кипяток заклокотал в его горле. Лёша некоторое время просто смотрит, как этот божественный мужчина - его мужчина - удовлетворяет себя. В его чёрных, как крепкий кофе, глазах колышется пламя. Он гладит подсвеченные золотом чресла, настроение какое-то почти новогоднее. - Мишаня… красавчик мой… Миша в ответ отрывисто застонал. Его голос сломался и на верхней, почти звенящей ноте умолк. Из члена выплескивается сперма Псковитину на волосы, течёт по лбу, огибает бровь, стекает по щеке вниз, к шее. Миша тяжело дышит, только сейчас понимая, как быстро кончил. Лёша ухмыляется, потратив салфеток пять, чтобы оттереть свою голову от белой глазури. Миша решает не останавливаться на достигнутом: - Лёх, помнишь, как я мог час, а то и два трахать тебя своим кулаком? Лёша поднимает брови: - Хочешь, чтобы я кончил прямо в штаны? Учти, тогда ты будешь их стирать. - Почему это? - возмутился Миша, - Конча твоя, а стирать, значит, буду я?! Лёша улыбнулся во весь рот и рассмеялся, стряхивая с себя всё, что ниже пояса. Томно прижался к нему всем телом. Миша погладил тёплый бок, обмениваясь поцелуями с любимым. - Я помню, Миша, - продолжил Лёша вкрадчиво, легонько содрогаясь, - Твою ручищу в моей прямой кишке трудно забыть... Миша довольно хмыкнул, кладя ладони на округлые, мягкие ягодицы. У Лёши свои эрогенные зоны, и он это понимает. Лёша закидывает на него ногу, сознательно открываясь: - Я бы не отказался от этого сейчас. Миша отыскивает презерватив, разрывает упаковку и натягивает его на два пальца. Решив не тратить драгоценную смазку, сразу входит. Жар обжигает подушечки, от Лёшиного подчёркнуто одобрительного стона мозги потеют. Он утыкается носом Мише в макушку, максимально расслабляя мышцы. - Медленнее или быстрее? - Медленнее. Лёша закрывает глаза, сосредотачиваясь на чувствах. Пальцы правой руки неторопливо толкаются внутрь, заходя по самую ладонь, пальцы левой поглаживают бедро, закинутое на Печерского. Он тихо стонет, перебирая волосы друга, чувствуя, как удовольствие и умиротворение заполняют его, как рассвет заливает светом тёмную пещеру. Миша действительно светлый и тёплый, как ровный огонь в камине. Вдыхая его запах, Лёша думает о свежем хлебе, о доме, о костре. Ощущая его ласки, думает о его прекрасных, умелых руках, в которых ему хорошо и комфортно. Страхи становятся глупыми и иллюзорными, лишь его руки, его тепло, его дыхание. Это всё, что ему нужно, понимает он с неожиданной резкостью и ясностью, прорываясь и кончая в мелких судорогах. Их личное электрическое солнце в маломощной лампе продолжает освещать обнажённые тела. *** Лёша необычно задумчивый оставшиеся дни. Он размышляет о том, что же такое близость. Он когда-то помог Мише осознать себя, перестать стесняться себя и своей ориентации, став для Миши целым миром, тем, на кого можно положиться, если припрёт. Как они предавались любви за глазами и спинами своих друзей, какой неограниченной и беспринципной властью в своём узком пространстве пользовались, с какой страстью трахались и удовлетворяли друг друга… Как были грязны, грандиозны, гибки и искусительны подобные отношения, как они пользовались и не доверяли друг другу в одних вещах, одновременно влезая в другие. Их границы были размыты, земля и вода смешивались, образуя грязь. Какие, всё-таки, сила и мужество были нужны, чтобы вырасти и научиться понимать друг друга и других людей, построить кирпичик за кирпичиком отношения с ними и с самим собой. Это долгий путь. Нужно было встать, подняться, открыться, научиться и попробовать. И как сложно порой продолжать жить, если не хочешь, и пресекать жажду жить на всю катушку, если хочешь. Как сложно было выбирать между общественным одобрением и любовью - нежной, отчаянной, неподдельной. Какой сильный вкус придавало ей это самое отчаяние, как усиливало любовь, словно глутамат натрия, и как тяжело было отделить её от этого самого отчаяния, как ложку мёда от бочки дёгтя. Не все могут понять, каково это любить изолированно и по-настоящему, когда свидетелями ваших чувств являетесь только вы сами, и отвечаете за них тоже только вы и ваши души. Как вы искренне цепляетесь друг за друга, являясь подтверждением друг для друга, что вы в норме, вы в порядке. Что вы являетесь единственным способом делать что-то, что вам нравится и единственным подтверждением и оправданием этих слов и действий. Единственным для того, второго, что скрывает правду так же, как и ты. Тот, на ком свет клином сошёлся. Единственной защитой и поддержкой, единственной пищей, миром, жизнью, учебником, потребностью и реальностью… Больше не было этой утопии, этой монополии на чужую тайну. Катя теперь знает, а может, и ещё кто... странно, но это приносило некое облегчение, хоть и вселяло тревогу. И он повзрослел, хотя так не хотел этого. Всё в мире больше не делится на левое и правое, чёрное и белое, любимое и ненавидимое. Жизнь преподала ему много уроков. Сейчас он чувствует к Мише нечто совершенно иное. Нет больше пожирающей страсти, нет боли, пустых мечтаний, обещаний или ожиданий. А что есть? Нечто более глубокое. Спокойствие. Любовь. Поддержка. Искренность. Свобода. Самовыражение. Уважение. Стабильность. Он очень надеялся сохранить все эти чувства до конца недели и, если удастся, и жизни. *** Наконец, они едут домой. Лёша даже не знает, рад он этому, или расстроен. Скорее в каком-то подвешенном состоянии. Красивая, насыщенная жизнь оборвалась, и ему снова следует взять себя в руки и поработать. Снова нужно включаться в повседневные проблемы, обмозговывать новости, писать шутки и планировать расходы. Зато у него есть ещё время подумать, так как дорога долгая. Он опять сомневается в себе. Сомнения обступили его и взяли за горло. И он снова об этом молчит. Эмоции проходят свой путь - рождаются, взрослеют, вянут и умирают, снова возрождаются, как прочитанные истории; но остаются те, которые он никак не трогает, которую он никому не доверяет, кроме себя. Их из Лёши не вытянуть никакими клещами. Он не позволяет людям заглянуть в себя, не позволяет желаниям расти и оставляет в изначальном состоянии. Запретные, чистые, непорочные. "Я утешаюсь ими, их уникальностью и сокровенностью, в то время, как все остальные растут и строят свои жизни," - думает Лёша, следя глазами за проезжающими мимо голыми деревьями. В эмоциях очень сложно разбираться, это не какая-то там автоматическая работа. Даже творчество и юмор не всегда помогают выражать свои эмоции понятно и конструктивно, потому что эмоция - это слово в конечном своём выражении. А большую часть детства, да и более взрослой жизни, Алексей просто молчал о чувствах. Даже не знал, что это такое, никогда не задумывался об этом. Что это что-то живое. Не знал, что они оформляют его, приносят стабильность, становясь чем-то более глубоким, чем сиюминутные веяния и желания. Что они полезны и отражают его восприятие жизни, а не просто делают ему больно или хорошо. Он думал, что они виноваты в его плохом настроении. Он думал, они как мокрое мыло, их не удержать. Он думал, они как наркотик. Как дикие животные, которых нужно дрессировать и подавлять. Но у них у всех есть названия. Они происходят, существуют. Они - отражение его личной реальности. Они помогают идентифицировать себя, как личность. Расставить всё по полочкам, называть всё своими именами, честно и не предвзято. Псковитин сейчас только учился этому. Это так трудно. Так много неопределённости, неизвестности. Но он может рассказывать о них. Он всё ещё не уверен, что чьи-то уши готовы это услышать. Или даже, что это достойно того, чтобы его выслушали. Миша расслабленно спустил одну руку с руля, Лёша пожал её, ловя его добрую улыбку. "Надо работать над собой и тренировать позитивное мышление, настраивать его, как гитару. Никакие таблетки не научат меня рациональному и трезвому мышлению и восприятию. Никакие люди, раздающие советы и не могущие ни в чём разобраться, даже в себе. Лишь те, кто любит и понимает меня хоть немного. Нужно только им всё это рассказывать и не бросать себя наедине со своими эмоциями". Он неуверенно и немного напуганно улыбнулся Мише.