Траектория падения

Солнечный диск окончательно исчез, растворившись в вечерней мгле. Мир потускнел и сжался до одного помещения. Воздух казался тяжелым, неподъемным. Облокотившись об стоящий рядом с окном стол, Азраэль сделала большой глоток, пытаясь урвать себе живительного кислорода, но легкие взорвались жаром, и она закашлялась тяжело, натужно. Жутко хотелось потереть шею, но наручники сжались на руке, до такой степени, что, казалось, въелись в кожу и уже вгрызлись в самую кость. — Азраэль? — Михаил вопросительно повернулся к ней, с неким замешательством, но она тут же отрицательно замотала головой и опустила еще ниже, пожалев, что закрученные в пучек волосы не могли упасть и закрыть рыжими прядями лицо. В груди ныло сердце и рвано стучало, перекачивая кровь, а вместе с ней по телу по крови, по венам бежали разрушительные чувства для ангела. Болезнь, от которой звенело в ушах, а сожаление, уныние и само сокрушение — именно та болезнь, ядерная смесь, вспыхнувшая, как огонь. Она воевала ради справедливости. Братья и сёстры, бредущие с наполовину сломанными крыльями. Им казалось, что именно так, жалкие куски плоти от великолепных крыльев свисали и причиняли боль, хотя по-настоящему оперение лишь утратило тот божественный свет, всего долю, но достаточно, чтобы убить дух. Они поддавались унынию и хватались за хвост, как им казалось, последней кометы, которая пусть и не принесёт желанного счастья, но подарит чувство отмщения. Шли несправедливо наказанные, и она не раз пыталась донести к Михаилу важную информацию. По-другому не умела и, наверное, до сих пор не умеет. А переговоры сразу не получились, сколько раз были осуществлены попытки, тогда, возможно, они для обоих были великим благом, волею Отца, но заканчивались они неясными фразами и бессмыслицей. «Огромная светлая зала, где стены украшали великолепные фрески правдивых библейских сюжетов и изображение ликов архангелов, сделанные еще до падения Люцифера. Только на лицо юноши с дивными крыльями, если падал луч солнца, переливались чистейшим светом, упала тень. Михаил рассеянно скользил взглядом по комнате, неизменно держа руку на рукояти меча. Азраэль также молчала, холодно разглядывая Главнокомандующего, а её глаза не утратили кровавый оттенок, точно минувшая битва оставила свой отпечаток. Их первая встреча, один на один. Без необъятной помощи советников — они надзирательными тенями стояли над командующими армиями, и если Михаил мог не слушать по собственным соображениям, не отставая в опыте и мудрости, то Азраэль очень нуждалась в советах. На одном таланте стратегии не выедешь. — Так для чего ты здесь? — он стоял перед своим изображением грозный и величественный, готовый сразить своим пылающим мечом. Анархист отчаянно храбрилась, хотя дрожащие коленки могли сказать об ином, и чуть выдохнув, не меняя холодности, расправила плечи. — Для переговоров, — отбившиеся от стен слова показались жалким подобием того, как звучало голове. И она совсем не понимала, чего хочет архангел, ведь он прекрасно знал куда направляется. Тогда для чего вопросы? — Не очень жаждешь говорить, — заметил Михаил, чуть усмехнувшись. Усмешка была дика и нагоняла неосознанный страх, подсознательный, он выступал капельками пота на лбу. — Я сюда пришла именно для этого, — наконец, собравшись, произнесла она. — Мой долг, — закончила, едва не потянувшись к серебряной цепочке, на которой висел кроваво-красный камень, сравнивший её в силе, но не опыте, с Главнокомандующим. Единственный плюс в сложный час — Михаил не мог уничтожить щелчком пальцев, просто пожелав этого. — Ты обещала своим солдатам, которые час назад убивали и умирали, что пойдешь на переговоры? — одновременно насмешливые и жестко произнесенные слова пропитаны злостью и презрением. — Ну, давай, девочка, расскажи чего тебе вздумалось собрать армию и пойти против меня, — пренебрежительное «девочка» покоробило Азраэль, точно одним словом он сказал, что никогда ей не стать настоящим командиром настоящим лидером, а жалкие потуги призвать к справедливости не больше, чем мечты. Ангел потушила вспыхнувшую злость. Но эта девочка собиралась победить. — То есть, светлейший Михаил знать не знает почему идет война? — почувствовав свободу слова и силу, которая не давала упасть духом и грела напротив сердца, Азраэль подняла бровь, усмехнувшись. — Совершенно не догадывается, чем недовольны тысячи ангелов? Ты знаешь! — жестко, поражаясь сама себе, припечатала ангелесса, с вызовом глядя в равнодушные зелено-голубые глаза. — Но вместо того, чтобы исправить положение дел хреновое да предпочёл уничтожить. Ты не даешь им жить. Наказание, наказание и опять наказание, постоянная жизнь в страхе, ведь никто не знает, что будет сегодня и завтра. Не знает, за что наказывают. Скажи, как можно узнать, что обычный поступок, который не раз совершал при Отце, вызовет такой ажиотаж? Интуитивно догадаться: сегодняшняя передышка от дел насущных станет грехом? — сцепив руки в замок, поинтересовалась ангелесса. Ведь, действительно, это интересовало её в первую очередь, это напрягало оставшихся там, на поле боя, ангелов. Причина, по которой они вынуждены боятся. — Недопустимо такое поведение для ангела, — так же безэмоционально ответил архистратиг. — Какое поведение? — ужаснулась Азраэль, и зло сжала кулаки. — Такое, — вспыхнувшие золотом глаза ясно сказали о настроение архангела, воздух угрожающе замерцал, словно по нему прошлись разряды молний, а за окном потемнели облака, становясь в одну секунду почти чёрными. — Так можно потерять всех. Боишься, что с ангелами произойдет так же как с Люцифером? Только с твоим прямым участием, — кристалл на шее стал еще теплее, а на кончиках пальцев чуть покалывало: там собиралась разрушительная энергия. Она стояла совсем рядом, упрямо задрав подбородок. — Угомонись! — Или что? — Михаил рассмеялся, подойдя ближе, встретившись с настороженным взглядом ангела. — Азраэль, ты не сильнее меня, скоро этот камушек закончится и придется платить по счетам, а пока что он — твоя защита, твоя сила и оберег. — Он потянул за цепочку и сжал камень в руке. В какой-то момент Азраэль почувствовала оцепенение, казалось, камушек хрустнет, а вся сила сбежит тонким ручейком или минорными нотами развеется по ветру. И он убрал руку, даже не поморщившись, расправив ладонь, прожженную до кости. Кровь стекала по коже и капала на пол. Анархист судорожно вздохнула, дотронувшись кончиками пальцев, боясь почувствовать тот же жар, но приятная теплота коснулась холодной кожи, и спрятала. — Когда-то и, наверное, не скоро, — осмотрев её с головы до ног, продолжил Михаил, — поймешь, что слишком свободный ангел не есть хорошо. Власть и опыт не всегда служит во благо, а когда до всего этого плюсуется свобода — получается яд, который впоследствии своего взаимоотношения отравит всех. — Складно говоришь, Михаил, — она пожала плечами, — но как дальше, когда все больше и больше братьев и сестёр выступят против? Сколько будут существовать в страхе и созреют, чтобы высказать претензии? — Глупый-глупый ангелочек, — губы скривились в ухмылке, а Азраэль обдало холодом, вечным и крепким, как кремень. Она сделала шаг назад, немного отклоняясь корпусом. — Достаточно уничтожить лидера, анархиста, который готов поддержать кучку сброда, а потом подчинить их. — Убьешь одного — придут другие, — нахмурившись, не понимая, произнесла Азраэль. Другие, возможно, сильнее и мудрее продолжать дело. — Ах, таких, как ты, видно сразу. В ваших глазах я вижу огонь. А подобных ангелов мало, слишком, есть спесивцы, гордецы, но они поведут не вверх, а вниз. Меч Михаила, предсказывая судьбу, загорелся пламенем, а рука легла на рукоять, заставив её моментально среагировать, вынув из ножен свои клинки. — Жалкое подобие оружия, — презрительно поморщился Михаил, наступая. — Девочка, а ты умеешь с ними обращаться? И Михаил — великий воитель — вынудит дать бой. Его техника огранена, как алмаз. Мастерство на высшем уровне. Меч скользил по воздуху легко и непринужденно, он точно продолжение руки — и отбиваться становилось с каждым разом сложнее, мерцающий воздух слепил, а дышать не давало собственное пламя. Ноги со временем запутывались, а блеск смертоносного меча все ближе; следить за движениями почти невозможно, оставалось отступать и уповать на собственную ловкость. Единственное преимущество Ангела против Архангела. Она сделала шаг назад, не почувствовав пола, и перед тем как окончательно провалится в портал, увидела зажженные азартом глаза шестикрылого.» Вынырнув из воспоминаний, прямо как из-под толщи ледяной воды, она выдохнула, сжимая ладони, дабы таким способом прогнать навязчивую дрожь. И посмотрела на Михаила. Он не тот, кем был. «Сейчас» понятие растяжимое, и Азраэль точно не могла сказать, когда начались эти метаморфозы. Сначала незначительные, но они прорастали давали плоды и рассеивались подхваченные невидимым ветром захватывали территорию. Нет не сомнение. Что-то другое и не могла найти. Он нервничал, скрываясь за холодностью и равнодушием, но сильно сжатие кулаки, с побелевшими костяшками, что казалось слышно хруст костей, говорили сполна — сдержатся сложнее. Ребекка поделилась идеями о неземной и земной Любви. Некоторые могут сказать, что они небесные посланники полюбили друг друга, но анархист не могла уложить это в голове, словно что-то совершенно нереальное для ангела, прожившего не одну тысячу лет. Любовь слишком громкая и слишком человеческая. Пусть она любила братьев и сестёр, умела ненавидеть, сочувствовать, но чтобы любить, ведь именно это подразумевает Ребекка. Она уткнулась лбом в холодную стену и неожиданно вздрогнула, когда теплая ладонь потянула за наручники, вынуждая исполнить задуманное Михаилом и встать рядом с ним. Он сохранял молчание, буравя взглядом Ребекку, и шумно взмахнул крыльями. Сильные правят, а слабые пешки покорно опускают голову, слушая приказы. Азраль никогда не преклонит колени, Михаил помнил, и душещипательные беседы, и пытки, но упорная личность готова идти наперекор ему. Всегда — проклятое слово, оно преследует их по пятам и впивается в самую суть, словно заставляя вместо другого способа поступать как всегда. Изначально, когда анархист только становилась на ноги, он считал девчонку даже не преградой, так маленькой искрой, которая всегда тухнет в руках без возможности стать пламенем, но, на деле, рыжая бестия смогла перехитрить и дать достойный отпор. Она не была Люцифером, желающим править; она, словно постоянно толкала его в противную липкую слизь, ранее называвшаяся его правлением. За это стоило ненавидеть, и еще, потому что методами она не перебирала — полны смутку, крови. И вот, неделя времени и поиска информации, он готов заставить несносного ангела открыть карты и, наконец, заставить признаться, зачем собственно она выпустила его с клетки. Ей нужна помощь. В ночной темноте комнаты мотеля раздавалось только шумное тиканье часов, а напротив окна, повернувшись к нему спиной, стояла Азраэль. Он следил, как натягивалась тонкая, но достаточно прочная цепочка наручников, а слабый символ переливался серебристым сиянием. Слабым попыткам избавиться от раздражающего элемента он потерял счет, неотрывно наблюдая за Азраэль, в этот момент существовала только она. Таинственный янтарь глаз тревожил своей пустой, но сколько раз ему казалось, еще на Небесах, что девчонка сломалась и каждый раз не по-настоящему. Иллюзия сломанного ангела. — Скажи, хоть что-то? — ему показалось глупо просить такую малость, ведь ждать оставалось немного, его взгляд она наверняка чувствовала спиной и вскоре не удержалась бы от шпильки в его сторону. Азраэль обернулась, с бессильной злобой. — Сними наручники, — холодно и прямо произнесла Азраэль. На её упрямый и требовательный взгляд оставалось только отрицательно мотнуть головой. Отпускать того, кто стал практически мастером побега было бы глупостью, особенно, сейчас, когда ангелесса так настойчиво хочет выпорхнуть. — Даже не надейся, — отрезал он, скрестив руки, и важно расправил плечи. — Для начала ты ответишь на вопросы. — Не надейся, — она пожала плечами, насколько позволяли наручники, и отвернулась к окну, разглядывая сияющий вечерними огнями Детройт. Улицы пусты, а люди, словно тараканы, забились в щели, не выползая не при свете дня, ни ночью. — Тогда начну. До падения, ты посещала любимую камеру в тюрьме. Ведь так? — он подошёл ближе, опустив руки на плечи, и она дернула правым плечом, точно пытаясь скинуть его руки. — Рафаил и Кастиэль во время гражданской войны не дали выйти тебе в свет, нарушить планы… Первым делом, прежде чем начать войну за и против Апокалипсиса ликвидировали ненавистного анархиста. Мой брат и Кастиэль не могли знать, на чью сторону ты стала бы, со своим пусть и не многочисленным войском, но тут уже не в численности воинов дело… Продолжить? — Михаил максимально приблизился к уху анархиста, торжественным шепотом спросив. Пусть медленно, но верно он подбирался к главному, разбирая, дорожу, по-которой она пришла к нему. Она сглотнула, нахмурившись, и повернулась, едва не ударив головой по подбородку. — Откуда? — нервно облизала нижнюю губу, растерянно распахнув очи. — Не представляешь, как говорливы некоторые личности, особенно под страхом смерти, — он пожал плечами. Ничего особенного. — Хорошо, раз неприступная воительница наконец обратила внимание. Я узнал многое, Азраэль. — Не секрет, что небесную тюрьму усовершенствовали. — Дальше, ангел, — равнодушно глядя в потемневшие глаза, поторопил он. — У меня забрали камень, — тихо выдохнула она, поджав губы, и они превратились в одну побелевшую линию. — Как? — жадно ухватившись за ниточку, он схватил Азраэль за подбородок. Силясь не упустить ни единого слова, ни единую эмоцию, которые, словно кольцами питона оплетали стойкого ангела. — Меня ранили твоим копьём, — она высвободилась, отступив на несколько шагов, и тяжело вздохнула. — Сними наручники, — с надеждой попросила она, а в воздухе так, не сорвавшись с её приоткрытых губ, повисли тяжелые для неё слова «Я все расскажу». Михаил кивнул и щёлкнул пальцами. Она, с ощутимым облегчением, потерла кисти рук и открыла окно, пропустив в комнату свежий ночной воздух. — Камней я держу всегда два: один полный, чтобы обеспечить силу благодати, он должен висеть на шее постоянно, не в коем случаи нельзя снимать, не то ослабит полностью. Считай, как наркотик. А второй на всякий случай подальше от любопытных глаз. В тот день я была на земле вместе воинами, тогда только закончился день вашей так и не начавшейся битвы, и в Раю царила паника. Меня предал близкий друг и, не ожидая удара в спину, получила копьем. И чёрт, я до сих пор не знаю, с какой дыры его вытащили. Свои игрушки ты прятал слишком надёжно, чтобы всунуть туда нос. Так вот, камушек оказался с сюрпризом: он решил, что я уже не жилец и цепочка раскрылась сама, падая в руки предателя. — Твои слова: «Надежду отобрали ещё до меня», твои солдаты догадывались. Не вызвала подозрение и смерть при падении — благодать слишком ослабла. — он кивнул сам себе. — У кого сейчас камень? Михаил напряжённо втянул воздух и потому, как сжалась Азраэль, и опустила голову, побелев на глазах, ждал наихудшее. — У Метатрона.