Траектория падения

Свобода рождает анархию, анархия приводит к деспотизму, а деспотизм возвращает к свободе. Миллионы существ погибли, так и не добившись торжества ни одной из этих систем. © Оноре де Бальзак

Раскачиваясь со стороны в сторону, громко отсчитывали время часы-маятник. Их звон пробуждался где-то на втором этаже далеко в темной гуще коридоров. И липкий воздух воняющий кровью. Интуиция противилась, а ноги, то и дело подгибались под чей-то волей. Но в сумраке, касаясь кончиками пальцев стены, дыша через раз, Азраэль прислушалась к посторонним звукам и, к её несчастью, лишь проклятый звук, маятника, казалось, жил в стенах находился под полом и на потолке. Он сотрясал каждый куб воздуха громогласным звоном. Все звуки тонули в этом шуме, скрывая тихие шаги затаившихся врагов. — Они не пришли, — отодвинув плотную пыльную штору, одними губами сообщил Нит. — Уходим, больше здесь делать нечего, — уверенно приказала Азраэль, глядя пустыми очами в темноту. Всего на миг показалось, что темнота шевельнулась; холодная, вязкая и удушающая она тянулась, хотела дотронуться и больше не выпустить. Моргнула, сбрасывая наваждение, которое тронулось холодным потом на спине. — Азраэль, — мужской голос позвал из глубины коридора. Эхом, прошедший по пустынным комнатам, голос добрался до Азраэль. Встречала его обладателя она со смешанной радостью и страхом. — Быстрее уходите, — прошипела она, указывая на двери. Роилим запнулся, всмотревшись в глаза командира, прочитав волнение, отрешенно кивнул, потянул за рукава братьев, которые стояли по бокам. — Ну же, — беспомощно повторила, разводя руки в стороны, не понимая чего они медлят. «Какое им дело, что будет дальше? А может Михаил приказал им следить за мной, полного доверия не будет, но это не увеселительная прогулка» — зло подумала Азраэль, сжав руки и задрав подбородок, и наградила их стальным взглядом. Она и заподозрить не могла, что такие далекие ангелы, лица, которых она прежде и не видела среди тысячи братьев и сестер, беспокоились. Пусть интуиция у них не была обогащена опытом, но точно не отсутствовала. Воины нутром чувствовали неприятности. Они уходили, медленно сжимая клинки и поворачиваясь лицом в темноту, медленно ступая на скрипящие половицы. И только, когда двери хлопнули, оставив её в полном одиночестве, темнота, становясь плотнее, рассмеялась. Родной голос стал холоден и далек. Он насмехался и радовался, будто победа его, а холодное тельце обагренное кровью украшало пол брошенного дома. Такого же, как она. Просто отвлекающий маневр. Азраэль надеялась: её команда ушла от проклятой ловушки. Она со скрежетом зубов надеялась, что они послушались. Иного выбора у них не было. Чуть прищурившись и откинув прядь рыжих волос, сжала рукоять клинка. Опору и верного друга в бою. Знакомый силуэт остановился напротив, все еще скрываясь во тьме. Комок неприятно остановился посреди горла, и так хотелось обижено шмыгнуть носом. Однако мысленно разнеся себя за временную мягкотелость по отношению к этому предателю в пух и прах, слишком привычно растянула губы в глумливой улыбке. Он ждал её в просторной комнате, укрытой густым мраком и пылью, поднявшейся от подола плаща накинутого на мужскую фигуру. — Ну, привет, Доминик, — тоска шевелилась в груди, она съедала самообладание, проглатывая его целиком, как удав маленькую мышку. Вот он — тот кому она доверяла, любила и ценила больше жизни. Предатель и верный пес Метатрона, а может верный своим идеалам, хитрый, изворотливый Доминик. Азраэль знала: встречи не миновать. Но до дрожи в коленях хотелось сбежать, оставив позади сгоревшее дотла прошлое. «Отец, я не могу», — слишком часто образ Отца вставал перед очами, к нему хотелось потянуться и укрыться от всех невзгод, от неудач и спрятать раненую исполосованную сталью спину. — Здравствуй, сестренка, — клинок скользнул в теплую ладонь, а глаза полыхнули гневом. В два слова он вложил столько презрения, что хватило бы на десяток таких сестричек, чтобы сломить и расчленить. Ангелу Войны было холодно, одиноко и больно, точно колючая проволока ползла по телу, подцепляя кожу, оставляя после себя большие рваные раны и кровь. — Вижу в твоих глазах отчаянье, просто огромное, только не пойму его причину. В чём она, Азраэль? Может, что советник переметнулся на другую сторону? Называла меня братиком, нежно любящие, но, кажется, для тебя нет никого роднее самой себя. Эгоистичная сучка, живущая не понятно чем… — многозначная пауза - раунд за мной. Азраэль на ватных ногах хотела сделать шаг к брату, но, покачнувшись, беспомощно приоткрыла губы, дабы вымолвить хоть что-нибудь; рассказать насколько ценит и любит его. И простила бы предательство, даже нож в спину… Заговорить не получалось. Сглотнув, она сделала уверенный шаг вперед: — Доминик, неужели, правда, веришь, что был просто удобным ангелом в моих рядах? Сколько лет мы сражали бок о бок, и теперь спрашиваешь, почему я опечалена, брат? Не было никого роднее тебя! В целой бесконечной жизни! — несчастье сменилось бурлящим гневом. «Он просто провоцирует меня», — Азраэль на секунду остановилась, тяжело дыша, и поджала губы, силясь натянуть маску равнодушия. Доминику она проиграла по всем фронтам, столько лет жизни не исчезли и не стерлись — теперь он враг, знающий о ней излишне много. Но ведь она тоже. Доминик по жизни был странным ангелом, немного отрешенным и задумчивым. Как старший брат, он, заглядывая в глаза, смотрел укоризительно, а восхитительная зелень, весенней сочной травы, постоянно заставляла Азраэль чувствовать себя полностью виноватой. И что самое главное признавать свою вину. Несправедливость и анормальность действий, которые тянули её вниз. Чрезмерно гордую и самостоятельную, он заставлял возвращаться в далекое туманное прошлое, где она всего лишь маленькая ангел, подставляющая веснушчатое лицо лучикам солнца и тянущаяся к нему на алых крыльях. — Хорошо, Доминик, я этого делать не буду, — соглашаясь, кивнула командир, улыбаясь уголками губ и ускользая от всевидящего взора брата. Она дышала полной грудью и шла навстречу своим воинам сообщить об отмене своего же приказа. Азраэль не считала это признаком слабости, не шла, наконец, против норм и правил и если план был сам по себе низок, то ничего не стоило его отменить. Она приветливо махнула генералу и покачала головой, когда он завидел её издалека, прекратил говорить. В этом случаи они останутся здесь на «тонком» мосту между Чистилищем и миром людей. Но Доминик быстро нагнал её у самого лагеря и развернул, прижав её голову к своему плечу. — Прости, возможно, я был резок, но справедлив, — устало выдохнул брат и советник в одном лице. — Не стоит переоценивать свои силы».        — Лучше ты бы и правда оказалась мертва, — с сожалением произнес он, точно в сию же секунду сделает ужасное для себя, но еще кошмарнее для нее. Инстинктивно анархист начала искать пути отступления. И не отрывая очей от брата, ангел сжалась, а сердце, казалось, замерло перед чем-то важным. Сознанием она срывалась в глубины и падала, с каждым вздохом, с каждой секундой ожидания. А умом понимала нужно сорваться с места и бежать, какое бы позорное клеймо не повисло между строк её имени. — Так значит, стал на сторону Метатрона? — едва слышно выдохнула Азраэль. — У меня такое чувство, будто ты винишь в падении только меня. — Здесь ты не права, Азраэль. Я не на стороне Писаря, он не тот ангел, за которым я пойду. И полностью тебя в падении ангелов не виню, однако со всей силой ты могла остановить войну. Могла, но не захотела, не сумела, побороть собственную жалкую сущность, побоялась власти… — Власть никогда не принадлежала мне. Да, она притязательная, манит к себе, несбыточными надеждами. Власть над Небесами, трон Господний — не моя цель, не мой путь! А говоришь, прими его. Только бы я сделала — и Рай рассыпался бы, как карточный домик в моих и твоих руках. Как говорил Бог, мы не созданы разрушать, однако вот ты и я, а с нами легионы таких же. Угодных доказывать, что разрушать ангелы способны, как люди. Даже больше человечества. Однако вы не поняли нашей главной цели — она же анархия, протест против системы, которая держит своими стальными объятиями и контролирует каждый вздох, каждый звук и стук сердца. Почти рабская система ежовых рукавиц Михаила породила нас, недовольных властью, но мы не требовали трон, Доминик! Отец сделал Михаила главным, а раз словами и разговорами не добиться изменений, которые по своему обыкновению должны быть в природе. Оглянись, все меняется, невозможно стоять на месте. Земля треснет под ногами, и затопят воды ступни, тогда и нужно сделать шаг на берег шаг к изменениям. — Слова лились густым потоком ледяной воды. Азраэль уже не останавливалась и надеждой лучились её резкие рассуждения. — Азраэль, анархия ведет к свободе. — А к чему ведет свобода? Наглядный пример — вот оно падение, и вроде как таковой власти нет, живи, наслаждайся. А ведь это не то, абсолютная анархия — абсолютный хаос, который ведет к погибели. Слабый умирает первым, а сильный еще держится, карабкаясь по крутому склону своих амбиций, а на первом выступе его столкнут. Да просто взять — веселье. Доминик, убивают ради него тоже. И как быть дальше: позволить убивать друг друга или вернуть подобие давней власти? — Поэтому решила вернуть Михаила? — ангел устало сверкнул глазами, а пыл его угас искоркой между пепла. — Того кто убивал и уничтожал младших братьев и сестер, кто не раз мучил и едва ли засунул тебе нож под ребра? — Но мы тоже не агнцы и также убивали. Чем мы отличаемся от него, от его солдат, что действовали так само, бились за свое спокойствие, за своего командира… Так за что желаешь меня убить, мм? Доминик не ответил, чуть прищурившись, набрал пыльного воздуха в легкие и приготовился. На безразличном лице лишь едва заметно протекали бурным приливом муки раздумий и совести, но взгляд зеленых глаз потух. Он просто устал, устал от сестры и главнокомандующей, что каждый раз сносит его самообладание ломает и танцует победный танец, даже не замечая ликующего крика своей сущности. Она сглотнула и сделала плавный ход назад. Ступня мягко ступила на деревянный пол, разогнав тьму и еще крепче жала клинок. — Ты пожертвовала нами, а мы пожертвуем тобой, чтобы освободить себя. От клятв и обязательств. — Ахах, — рассмеялась ангел, удивляясь хриплому сломанному голосу. — Стоило только попросить. Именно это сделал Абдиэль. — Говорить с Домиником при таких обстоятельствах, таким голосом было морально тяжело. Вот недавно он улыбался, а теперь ядовитая ухмылка и пустота взора дурманили разум. И можно вечность сетовать на несправедливость, но все в этой жизни закономерно. Друг заносит клинок и лишь тень падает на лицо, а ты храбришься и пытаешься вернуть прежнюю дружбу безграничное доверие и бессмысленные слова, которые восполняли жизненные силы и заставляться идти вперед, не глядя на сломанные ноги. Теперь она отчетливо понимала, насколько важны друзья и семья. Её пресные слова столкнулись с непоколебимой решимостью. Она вздрогнула, а липкий пот потек по коже; темный плащ всколыхнулся. На неё смотрело дуло пистолета, а рука, держащая его, ничуть не дрожала. Секунды стали на счету. Взметнувшись и почувствовав каждую мышцу, она бросилась к выходу. Пуля просвистела рядом, а громкий звук заложил уши. На секунду замешкавшись, она схватилась ладоней за дверную раму, и тихий вскрик слетел с губ. Ладонь засверкала благодатью, и ангельский дух истлевал под пулями с ангельской стали. Именно она причиняющая неимоверную боль, и раны рвали природу небесного существа на части, она рассеивала по пустоте крошки священного света. — Ты собственница, Азраэль. И не отпустишь так просто. Припав плечом к стенке, услышала она, и потухшим сломленным взором искала окна. Сбежать от мстителя, освободителя. Или убить. Да вот Анархист совсем, не знала, способна ли она пронзить грудь брата даже после такого. Она, упав во тьму, замерла, сливаясь с пылью и, прекратив дышать, пожинала плоды своих деяний. Ангел, не заметив врага, неосмотрительно повернулся боком, но только пришла мысль сделать решительный выпад в его сторону и выбить из рук проклятый механизм и в это мгновения её заметили, пресекая на корню все попытки. — Если сделаешь это — будешь проклинать себя всю оставшуюся жизнь. — Пусть так, — легко согласился мятежник, — но уже с уверенностью, что ты не вернешься. Не появишься, неожиданно всколыхнув толпу. — Прости меня, брат, — одними губами, попросила она. От искренности жгло горло от правды, раскалывалась голова, а они не верили. Никто не верил. Чуть печальная улыбка тронула её уста, и прежде чем палец Доминика нажал на курок, она, опираясь кровавой ладоней, где и осталась пуля, хотя, по сути, должна насквозь пробить руку и остаться там, в темной гостиной. Доминик предпочел не услышать. Двигался он быстро, а целился с непривычки не достаточно метко. Он успел схватить её за лодыжку, когда ангел почти оказалась наверху, и дёрнул на себя. Чуть отклонившись, прицелился. Не теряя мгновений жизни, оттолкнувшись ногами, сделала кувырок, становясь на колени. Пуля легко пронзила кожу и вгрызлась в кость. Вскрикнув, она механически зажала рану на бедре. — Доминик, очнись! Ты подаришь Метатрону великую силу, — а сама искала клинок на ноге. Холодные, пальцы привычно столкнулись с таким же холодным металлом. Целилась Азраэль в плечо, а, затем, ни взирая на боль, встав на ноги, стрелой взметнулась к выходу. Черная накидка, укрывающая плечи, осталась на полу, времени забрать её не было. Ангел успел отклониться. Пули закончились и, выудив из кармана еще семь штук, достал магазин, практически механически справляясь с огнестрельным оружием. Лицо по-прежнему холодно-решительное, возможно Азраэль, показалось, как азарт разгорается огнем, пожирая весеннюю зелень. Заветная дверь маячила перед глазами. Бедро жгло огнем, а кровь заливала ткань штанов. Она остановилась: жутко узкий проход, словно ловушка тянулась часами ходьбы, переходящими в бег. Назло, ни одного окна в вихре битвы и смертоносных пуль не сыскать. Снаружи на них пустыми рамами глядели окна на каждом этаже, чуть пыльные, с паутинками в уголках, а теперь, будто свернулись стены, поглощая выход тьмой, милостиво разрешая умереть здесь. — Доминик, опомнись, — схватившись за бедро здоровой рукой, она облокотилась плечом об стену и кровавой ладоней растерла пот на лбу. Рыжеватые пряди растрепались и неряшливо спадали на щеки, щекоча шею. — Готовься к смерти, Азраэль, — сухо прокомментировал он, подходя все ближе. Половицы скрипели под весом ангела, а дуло пистолета смотрело прямо лоб. — Разве к ней можно приготовиться, — слабо выдохнув, она напряглась, не замечая боли. Адреналин бил в голову, а на глаза, как маяк для моряка, находящегося на корабле в шторм, попало окно. Именно то, в которое глядел Нит. «Не дом, а адские чертоги», — чуть не пробормотала в голос анархист, закрыв на секунду веки. Доминик тяжело дыша, наставил пушку сначала на лоб, потом на щеку, а затем опустил взгляд ниже и, казалось, видит сильно бьющееся сердце: оно рвется в груди и стонет под тяжелыми ранами. В этом просчет брата. Секундная слабость, и он здесь господин, он — хозяин, великий победитель. Сжав зубы и сглотнув, Азраэль со всей силы, которую удалось наскрести, ударила ему в грудь. В этот момент мужчина нажал на курок, и пуля, прочертив рану на плече, встряла в стену. А в два прыжка воительница достигла окна и выпригнула. Осколки впивались в кожу, а земля встретила грязью и сиростью. Перекатившись с живота на спину, она увидела Доминика. Он, как смерть усмехался ей в глаза и целился. В этот раз он не промажет, а она не уйдет. Неожиданно, пара клинков просвистело в воздухе — попали прямо в цель. Доминик засветился ангельским светом и, потухнув как спичка, упал назад в дом. — Азраэль, — её команда, лидером, которой она являлась, через пару секунд оказалась подле неё. Первым она увидела Роилима, наклонившись над ней с ужасом оглядывал пульсирующие светом раны. — Заберите пушку, — вытолкнув из себя слова, пробормотала она, вяло обмирая на земле. Внутри зародилась пустота, а мозг отказывался осмысливать происходящее. Могла ли она когда-нибудь предположить, что тот, кто искренне улыбался, почти убил её? — Портал открыт, в остальных глухо, — отчитался ангел, пока поднимал её на руки. Шевельнувшись, она зло взглянула на ангела: — Я могу сама идти. — Ага, но вы задержите нас, командир, — насмешливо произнес воин, и Азраэль сдалась.