Траектория падения

Помоги врагу, прежде чем помочь другу, чтобы ослабить ненависть. Талмуд. «Бава Меция»

Что такое личная трагедия, когда столько горя и печали цветет дикими цветами вокруг? Ничто. Практически невесомое перышко против груды камней на весах жизни. А свое горе жжется в груди под непроизвольное прокручивание воспоминаний. Азраэль, слабо выдохнув, положила руку на левую сторону груди, слушая быстрое сердцебиение, и убрала, вяло опустив её на подлокотник дивана. Обременяющая боль не уходила и, кажется, еще долго не собиралась покидать сердце и ум. Время текло медленно — кто-то закупорил дырочку, через которую ссыпался бледно-желтый песок. Бросив взгляд на настенные черно-белые часы, она откинулась на спинку и поджала под себя ноги, пытаясь раствориться в ночной темноте и гладкой кожи дивана. Лениво переключив канал, она хмыкнула, завидев, что предлагала ей программа на сегодняшний вечер среды. Периодически мелькали то исторические фильмы, то ужасы. Серебристый цвет луны умерщвлял мир, строя прочные темные силуэты предметов и раскрашивая своим серым неприступным светом. Сквозь светлые раскрытые шторы он просачивался, ярко освещая дорожку, и лишь меняющийся кадр за кадром свет с экрана тревожил серебристую пыльцу. Ангел, тряхнув головой, прислушалась, на миг ей почудились тяжелые шаги. Она точно могла определить, кто идет и совершенно была против встречи с глазу на глаз, когда он потребует объяснения. Он опять заставит мысленно его клясть и изнывать от злости то ли на себя, то ли на него. Но ближе к дверям они растворились в ночной глуши и затихли где-то с хлопком двери. Она облегчено вздохнула и переключила канал, пытаясь сделать так, чтобы ящик с программами захватил в плен её мысли и рассеял хотя бы на час трудные каменные думы. Потянувшись до хруста костей позвоночника, отложила пульт, бросив его на маленький столик, попав точно посредине, а, затем, не расправляя ног, упала на диван. Прикрыв глаза, она ненадолго задумалась, пока от странного движения возле головы не бросило в холодный пот. Перевернувшись на спину и закинув ноги на подлокотник, поглядела на субъект нарушения личного пространства. Она спокойно выдыхала через нос, пытаясь всеми силами скрыть излишнее волнение. Михаил не должен видеть её слабость. Слабость, которая неприметно появляется за спиной, она приглашает на танец обременяющие её мысли и вальсирует, пока не станет воплощением полного бессилия, не выпуская из своих цепких, но слабых ручонок. Живо увидев себя олицетворением слабости, с бледными щеками и губами, потухшим янтарем глаз, выражающий все изнеможение — буквально все кричало об отсутствии силы, необходимой жизненной силы. А в конце мелодии она падает на пол, ударяясь коленями об сверкающий чистотой пол, прислонившись лбом к холодному камню. Среагировав в лучших традициях пофигизма, она чуть потянулась и уткнулась макушкой в ногу архангела, скрывая нервную улыбку за заминкой, а затем усмешкой. Однако одного взгляда в холодные глаза льдов Антарктики хватило. Гадкая ухмылка слетела с лица, вместе с фарфоровой маской, ускользнув от судорожных движений тонких пальцев. Выскользнув прямо с рук, обнажая встревоженное лицо — и Азраэль с тихим вздохом поднялась, оборонительно сложив руки на груди и поджав ноги. В этот момент она показалась себе смешной, до ужаса абсурдной и совершенно другим существом. Точно обиженный ребенок ожидала упреков и собиралась с детской непосредственностью от них обороняться, хотя бы не замечая раздражающего элемента. Абстрагируясь от него. Михаил усмехнулся без злости и уткнулся в неё оценивающим усталым взглядом, но, тем не менее, цепким, выхватывающим все различия, словно сравнивая Ангела Войны — опальную Азраэль, мятежницу и женщину, которая утратила часть себя, потерялась среди предательства. Ответила Азраэль тем же, мотнув головой и откинув непослушную прядь, самую короткую и постоянно лезущую в лицо. Михаил почти не двигался, а выражение лица что-то среднее между расслабленным и напряженным. Вокруг рта залегли морщинки, особенно явно видно с левой стороны, темные брови чуть нахмуренные, а яркие глаза слишком выделялись. Кажется, переманили серебристость луны, растворяя её в сине-зеленом океане, хоть преобладал голубой цвет, но уверенные очи приобрели тот металлический отлив, который все чувствовали в голосе, в его архангельском виде и белоснежных шести крыльев за спиной. Азраэль разглядывала архистратига, будто впервые увидела и пыталась побудить жгучую ненависть, придающую ей сил. Он хмыкнул и выудил из кармана чистый сложенный вчетверо лист и, показательно молча, повертел между пальцев, а затем расправил, указывая на белый цвет, не заляпанный почерком или печатными буквами. — Ты работала целый день, перерыла тысячу новостей, промотала такое же количество видеозаписей, но не сделала ни одной заметки, ни одной буквы. Я не приказывал, просил именно тебя, запиши, будь так любезна, когда найдешь что-то. — Взгляд стал испытывающим, а руки напряженно разорвали лист надвое. Мятежница сжала челюсти, прикрыла глаза: «Где найти силы, чтобы объясниться? Где найти их, чтобы соврать?» — Михаил, — на выдохе произнесла его имя, пустив воздуха в загущенную светом луны комнату. — Я работала по мере своих сил и ничего не нашла. Поэтому и не возникла потребность записать бесполезную информацию, — примирительно произнесла слабую ложь, в которую сама не верила. Нутром чувствовала: Михаил давно обнаружил её жульничество, однако раскрыть самостоятельно карты не могла, будто крестом перед глазами стоял запрет и невидимые тиски сдавливали горло. Раньше они встречались в темной камере небесной тюрьмы, где от боли правда должна была слетать с губ, а там, напротив, доведенное до мастерства искусство лгать стирало границы дозволенного посвящало во взятые с головы тайны и секретную информацию, например: «Где чертов легион?». «За третьим поворотом от Чистилища» — выдуманный легион на придуманной равнине между гор располагался именно там. Здесь же, наоборот, нужно говорить правду, хотя она не так и страшна, как раньше, но недоверие к Михаилу не позволяло выложить все на духу, как есть, не строя препятствия на пути, так сказать, к свету. Она это понимала. Вскинув голову, постукивала пальцами по подлокотнику. — Скажи, тебе не надоело постоянно пререкаться? Почему даже крохотную правду я должен выуживать долгими разговорами… — архангел провел пятерней по волосам и хотел продолжить дальше, как легко усмехнувшись, она перебила: — Просто мне нравиться твой голос. Сощурившись словно пытаясь его лучше разглядеть в ночной темноте, когда лик не был обращен к луне, а сонные ленивые серебристые лучики не попадали на мраморную кожу, она сама удивилась новой оговорке. Приняла она её со смешанной радостью и недоумением. «Главное не зайти слишком далеко», — дав себе указание, принялась ждать ход от Михаила. Это как игра в шахматы, а за победой — правда. Впрочем, сегодня она не намерена играть слишком долго. — Прелестно, еще бы доходил смысл слов и предложений, что тебе говорю — цены бы тебе не было, моя дорогая Азраэль, — разбавив сказанное сарказмом, он сверкнул глазами и поднял брови. — А теперь поведай, что ты искала. Напомню и буду напоминать даже в сотый раз. Мы не сможем сотрудничать, если каждый раз я должен добывать правду едва ли не пытками, — если бы она не знала Михаила, не изучила его, как врага, то наверняка бы подумала, что сейчас он повысит голос, извергая безжалостный гнев, а потом придушит той компактной декоративной подушкой у него под локтем. Не дав сказать и слова, подорвавшийся с места шестикрылый дернул её за локоть, вынуждая подняться. Лениво отлепившись от дивана, она вырвала локоть, гордо вскинув голову, встречаясь лицом к лицу, и приподнялась на носках. Босыми ногами почувствовала холод пола и тут же забыла про него. Теплая ладонь легла на лоб, а вторая рука придерживала за спину, разместившись между лопатками, таким способом преградив путь к отступлению. Перед глазами потемнело, её водило со стороны в сторону, по крайней мере, ей так казалось, однако уверенное прикосновение к спине давало понять нереальность ощущений. Сначала возникла дикая тоска, горе, поглотившее мысли, расслаивание самой сущности, раскаяние перед солдатами и неопределенность, где лучше приткнутся. Серебристый пол плыл, и через мгновение ей показалось, вот они встретятся. Ангел упадет перед архистратигом на колени. Механически схватившись за плечи архангела, она пыталась устоять и, когда почти сорвалась в пропасть терзаний и мучений, все прекратилось. Возможность говорить пришла не сразу, лишь моргая от удивления и шквала чувств, подняла очи на Михаила, который улыбнувшись уголками губ, так же не спешил говорить. — Догадаешься, что я сделал? Можем поиграть до самого утра, а сейчас только двенадцать… В романтичной обстановке, без свидетелей и кто выйдет победителем, определим с рассветом, — ровно произнес он. Азраэль зажмурилась и, раскрыв рот в будущем нервном смехе или смешке, пару раз выдохнула. Перед началом странного влияния силы архангела предвиделась картинка собственной кончины. Не раз ей собственными глазами довелось наблюдать, как истлевают ангелы от одного безобидного прикосновения, от одного паса рукой могущественного божьего создания. — Я люблю играть, — она намеренно плавно переместила руку ему на щеку, проведя по чуть заметной щетине, и погладила большим пальцем щеку, очертив скулы, — но сейчас, должна признать, не время. Главнокомандующий небесных гарнизонов настолько привык к ерунде, рождающейся в закоулках мозга анархиста, что опешил, однако быстро взял себя в руки. Убрав руку, он на секунду засомневался, не подкинет ли она чего-то — этим признаком стала поднятая бровь. Мятежница отступила, ища свои ботинки и повернувшись к свету от телевизора, где расцвел солнечный день с зелеными лугами и дивным запахом лета. Тонкий блокнот, имеющий причудливый золотистый цвет и фиолетовыми фиалками, она достала из внутреннего кармана и, прикусив губу, не поворачивая головы, подала Михаилу. Точно провинившаяся безбожница перед слугой божьей, а на деле перед первым архангелом, в безмолвном пристыженном состоянии передала публике предмет своих стенаний. То, что хранилось возле сердца и с бережным трепетом открывалось для новой записи. — Стрелял Доминик, — глухо прошептала она, делая вид, что её завлекла картинка перед глазами. Жуткая сцена убийства невинной девушки костистым пришельцем из воскресших сказаний и легенд. Оборотень, выросший из человеческого ума, приобретший налитые кровью безумные человеческие глаза, за пару мгновений отрывает кусок кожи из шеи, а жертва в последних судорогах затихает. И ночная темнота глухого бездушного переулка в следующем кадре заполняется дневной пустой, а на асфальте и старом красном кирпиче остаются пятна крови, запекшейся и липкой. Азраэль вдохнула, почти явно чуя вонь крови, воскрешая её привкус из своих воспоминаний. Обернувшись к мужчине, рассмотрела сосредоточенное лицо и прикусила щеку, подступив чуть ближе, заглядывая ему через плечо, где именно остановился шестикрылый и, пощекотав шею горячим дыханием, отстала. — Они все верны тебе? — не отрывая глаз от исписанных ровным почерком листов, спросил он. — В какой-то мере да, — ангел пожала плечами, выражая некую неопределенность собственных солдат, и хмыкнула. — Они ждут дальнейших событий… Кто сейчас на стороне Метатрона с опаской ожидают твоей победы, однако готовы содействовать. Самый распространенный вопрос: «Михаил нас уничтожит зразу или немного повременит с возмездием?», обычно говорят со смешком, но ты сам понимаешь… — Почему не спросила раньше о судьбе своего жалкого мятежного войска? — холодный тон, напрочь, убил желание говорить, он испепелил чистые намерения её откровений, и это было только начало. Азраэль словно окунули в холодную воду, и занемевшими конечностями она сделала шаг назад — существо, высшего порядка, которое недавно восстало в лице давнего врага, вернуло свое обличье. Пробудившееся зло, тон не терпящий возражений и волна ненависти — огненной стеной сужалась кольцом вокруг неё и солдат, ранее звавшими мятежниками, впрочем, клеймо отступников навсегда поселилось на лбу и стереть его стало невозможно. Она сделала еще шаг. Во тьму, подальше от серебристого цвета луны. Омерзение к себе, к своим чувствам пробудили тот же антарктический холод — сердце уже замерзало, а намерения Михаила, каков бы не был его ответ, понятны. Положительный — ложь в чистом виде, а негативный он дать не сможет, не тот расчет, не тот план, пока решающий козырь мог достаться Метатрону. А величие ангельской мощи наравне с архангелом не то к чему жаждал архистратиг. Азраэль сделает все, чтобы спасти доверившихся ей, скроет от вездесущих глаз, даже если это будет стоять ей жизни. Тогда она не Ангел Войны. Будто предвидев свое разоблачение, он прикрыл глаза, сделав неопределенный пас рукой: — Ангелов уже меньше тысячи, по подсчетам каждую неделю умирает от одного до трех, а с участием писаря и больше. — Предполагаешь, что до конца нашего благородного похода не останется никого с моих? Но запомни, архангел, ты называл нас крысами, а крысы выживают везде. Мы живучие, — с усмешкой сложив руки на груди, потянула она. — А чего ты ожидала? Что я брошусь пред ними на колени, начну умолять вернуться домой и принять благоверный свет небес? После всего они сами не захотят возвратиться в Рай, а оставить их среди людей не в моем праве. Допустить я еще могу… В самых безумных мыслях. Но почти каждый мечтает меня убить, чисто из вредности и иногда за погибших братьев и сестер, мне ждать от них меча? Ты вроде усмиряла их настрой, однако свои игрушки не научилась беречь. Абдиэль не раз мне прямым тестом болтал о твоем благодушии и ползающих змей вокруг. Только не говори о своих добрых деяниях, на самом деле не раз рассматривала мое убийство. — Он встал на расстоянии ладони, сопровождая речь быстрыми шагами, бросив блокнот на диван небрежным движением, даже немного судорожным, словно отрекался от нечистой информации, написанной там, поднял голову ангелессы за подбородок. — Взять ту сцену, когда ты вогнала клинок в сердце, с ненавистью. На том месте мог быть славный ножик. Азраэль, ты получаешь больше доверия от меня, чем заслуживаешь. Возможно, достала архангела с клетки, чтобы потом собственноручно убить и донести всем, кто здесь королева и богиня! — Ты не справедлив ко мне, — шепотом бросила она и, прикусив губу, пыталась усмехнуться. Голос дрожал от нечеловеческих чувств. — Я никогда не гналась за властью, — она выразительно посмотрела и убрала его руку резким точным движением и прошла мимо него, задев плечом, а после, подобрав блокнот, вышла, чтобы там за дверьми сжечь его. Перед архангелом воспылали картинки прошлого, яркого и немного странного. Первый раз, когда мятежная сила только обзавелась сомнительными истинами, подобиями законов и правил, а еще не четко выраженной целью. В ангельскую тюрьму он вошел, расправив плечи — так он встречал или точнее встречали его поверженные вольнодумцы, запрятанные за стальные решетки. Немного света попадало на мрачные безликие стены здания и, кажется, иногда одному заключенному удавалось поймать руками солнечный зайчик. Хоть мнимо прикоснуться к теплому ласковому солнцу, когда его зной не распаляет горячие камни под ногами. На сей час его поймала рыжеволосая девушка, просто опустив голову, она периодически дотрагивалась раненными пальцами до щеки, пытаясь спугнуть свет. Скрыться во тьме, чтобы уйти от опаляющего взора и сберечь свой хрупкий мир от действительности. Но полоска света не хотела оставлять её. — Кто лидер вашей шайки? — он нарочно шел медленным шагом, практически касаясь плечом решетки и, скрыв усмешку, следил за дрожащими ангелами. Молодой ангел с серыми хитрыми глазами блестевшими от напряжения, одолевавшего его в ту же секунду, пару раз шикнул, а девчонка вздрогнула от шепота и, сжав зубы, подняла голову на Главнокомандующего небесным войском. На бледном лице застыл вызов, мол, вот он я. — Они тоже хотят домой. Но, как видно, небеса прощают только людей, — мрачно пробормотала она, держа в руках горящий блокнот. Огонь быстро пожирал бумагу, а мятежница, открыв окно, подмигнула безликой луне и выбросила. Остался лишь краешек за который она держала. Он догорел уже внизу. Единственное, что держало её здесь — чёртов договор, перемирие на костях и трупах.