Траектория падения

Маска равнодушия трещала по швам, иногда он судорожно глядел в зеркало и ощупывал лицо в надежде не найти ни одной причины, ни единого изменения в черноте зрачка, металлическом отблеске радужки, в тонких морщинках на лбу, когда хмурится — ничего не указывало на внутреннее беспокойство. Но они видят все. Предположительно, чувствуют на интуитивном уровне. Это не было выходом, необходимо срочно что-то делать или раздавить собственную злость, глухое до его слов раздражение и нервозность, с которой он начал сегодняшний день и его же закончит. Все летело крахом и собственная значимость пошатнулась, едва не скинув его с пьедестала могущества. Он — Главнокомандующий небесных легионов, хладнокровный воин, подобный Богу и Его меч. Архистратиг сначала повесил голову, обколотившись руками об светлую плитку, затем посмотрел в запотевшее зеркало. На него бездушно сквозь скользкий мутный пар смотрела его глазами пустота, сжигались собственные мосты, кричало естество. А он, молча, продолжал смотреть за собственным разрушением, сжиганием заживо. Смочив лицо холодной водой и натянув белоснежную рубашку на влажное тело, хмыкнул. Апогеем сегодняшнего дня, пока часы не пробили полночь и не ознаменовали новый очередной прогнивший день, станет разговор с мятежницей. Возможно, лучшим бы времяпрепровождением стала бы встреча с Ребеккой, но его мутило от очередной мысли о ней. Живот скручивали невидимые спазмы и бурлящее непонимания собственной реакции заставили его облегченно вздохнуть, что совокупления с ангелессой не случилось. Грех похоти не очень беспокоил архистратига, он не молодой юнец и не рядовой солдат, не знавший женского тела и тепла. Отряхнув усталость, он похлопал себя по щекам и ухмыльнулся. Все будет прекрасно. Азраэль мирно восседала в кресле, отбросив пальто на спинку и крутила ангельский клинок, заинтересовано ведя пальцем по лезвию и выгравированной надписи. Услышав его шаги, она замерла, больше никак не отреагировав. О своем задании она пришла доложить только на следующий день, почти под начало третьего. — Как прошло задание? — свалившись в кресло, он запрокинул голову к потолку, бестолково глядя ввысь. — Успешно, — буркнула себе под нос Азраэль и, поджав губы, прищурившись, глядела на Михаила. Точно пытаясь пропалить дыру в его теле и проникнуть в саму суть, поглядеть на руины и добить в незащищенное сердце. Лживый удар всегда был её щитом — защитой собственного мира. — Боюсь все пошло по наклонной. Я хотела оспорить твой приказ, до его выполнения и убить не только предателя, коим, кстати, оказался Малахия, а и Гадриэля. И к своей неудаче, не нашла. Перерыла ближайшие районы, дозвонилась до Бартоломея, чтобы проверил камеры и ничего… — отрешившись от мира, бурно рассказывала. Собственная неудача не оставляла её ум и, как противный паразит присосалась к крови, выпивая по маленькому глоточку в минуту. Царившая беспомощность, в этой ситуации, была схожа на его собственную. Усмехнувшись, покачал голой, заметив вспыхнувший янтарный взгляд. — Он узнал, Михаил, — схватившись за подлокотники и сжав их ладонями, вцепившись ногтями в приятное покрытие с отчаянья произнесла она, чуть наклоняясь вперед, пытаясь разглядеть отклик в его глазах. — Метатрон узнает в ближайшее время, что пока жива я — камень не будет его слушаться. — Заставить писаря поверить в обратное, думаю, не получится, причины должны быть, а это самое явное и правдоподобное, — задумчиво откидывал дальнейшие варианты, и устало склонил голову, подперев рукой. Подтверждая мысли, Азраэль кивнула и больше не говорила, глаза затянулись странной дымкой и, отрешившись от мира, от насущных проблем, уплыла в закоулки своего разума. Лицо больше не заботил страх, разгладились мелкие морщинки, яркие веснушки не тревожили живой красоты. Вот она, девочка, без металла в глазах похожего на его, без жесткой улыбки на алых губах, напускной дерзости и вынужденной решимости. Михаил поднялся и, поправив воротник рубашки, глядел в окно. Морозный воздух и черная бездна с миллионами звезд, бесконечная вселенная над Раем, считай маленькая земля с огромным количеством собственного уголка, только выше, недоступней океана. Именно люди, даже умерев, не могут познать все: звезды, черные воды и само мироздание. А им высшим существам ведомо многое, а проблемы те же. Предательство, ложь, жажда власти и закон — если переступишь, жди беды. А без закона никак, беспредел в одной из систем мира может нарушить удел не только смертных, ай бессмертных. Нерушимые правила равновесия выгравированные непреложными истинами Отца каждый раз ведут Михаила за руку, иногда тащат и подпирают сзади, когда тот пытается оглянуться сделать что-то по-иному. И слова, ранее сказанные Отцом слишком серьезным тоном, от них до сих пор бросает в холод и жар, а чувство стыда поднимается из недр сущности: «Будь серьезнее, Михаил!». Ему некогда смеяться, веселиться, тяжкая ноша уже так въелась в плоть, кровь и благодать, что не сжечь её святым огнем, не растворить ядом, не уничтожить вместе с благодатью. Мягкие шаги без скрипа и шума принадлежали ангелессе — у мятежников выработался навык ходить бесшумно. Она встала по правую руку и потянулась к окну, умиротворенно вдыхая свежий воздух, а противная дрожь заставила дернуть плечом. — Мы видим, что тебе тяжело, — практически шепотом заговорила ангел и, подняв ясный взгляд, чуть улыбнулась, — и нам без тебя не выжить. Она говорила за всех ангелов, обобщила информацию и вопреки всему не страшилась получить новый удар. Говорила за всех тех, кто не мог сказать и кто не понимал. Впрочем, сам архистратиг был скептичен к собственной значимости. Былая гордыня осталась в клетке, когда гражданская война разрывала голову, вырывала барабанные перепонки, и дополнительно лились ядом слова дьявола. Люцифер времени не терял, он медленно, как и полагается, обволакивал его вязкой полуправдой, даже чистую ложь или правду мог преподнести, как угодно его сущности, чтобы удовлетворить детскую обиду могущественного архангела и взрослую злость на весь мир. Все слишком сложно и больно. — Михаил, — его имя легко сорвалось с чуть красноватых губ, она легко толкнула его бедром, а потом задала самый внезапный вопрос, словно они не были врагами и тем утром не нашелся список, над которым он долго ломал голову, раздумывая, что делать с остатками мятежного войска, — можно я тебя обниму? Что-то невероятное в словах и действиях анархиста, он пригляделся его ли это Азраэль, не подменили ли мятежницу в большом городе. Но поджав губы, она вскинула бровь и выдохнула, отворачиваясь. — Можно, — ухмыльнувшись, правда без резкости или негатива, милостиво расставив руки, прошептал он. Ангел повернулась, глаза сверкнули и аккуратно, словно боясь обжечься или пораниться, обняла его, как всегда, становясь на носочки, приподнимаясь и, пощекотав теплым дыханием шею, умостила голову и крепче обхватила тонкими руками. Он сильно зажмурил веки, сомневаясь в своем рассудке или нужно сомневаться в её? Недавние слова о смерти, о возможностях архистратига не очень впечатлили ангелессу, судя по всему. Она всегда приносит в его жизнь анархию, тревожит покой и сносит всё отстроенное снова и снова. Её поступки невозможно вычислить обычным путем, кто же мог предположить, что недавно воткнув нож в сердце, захочет прикоснуться к врагу? Главнокомандующий небесных легионов подозрительно покосился на неё, недоверчиво хмуря брови, но опустил руки на острые лопатки. Внезапно ударила странная мысль, а что с крыльями? За два долгих месяца бок обок с воительницей ни разу не видел крылья, не услышал жалобы, что болят и кровоточат, ничего, будто и не существовало темно-алого оперения. Дабы не привлечь к себе внимание, он переместил аккуратно одну ладонь на примерное расположение крыла и почувствовал, как напряглась, кажется, превратившись в каменное изваяние, безмолвную статую, Азраэль растеряно ждала. — Мне пора, — отстранившись, она выпрямилась и опустила глаза, — будь очень осторожен, возможно, скоро Метатрон сделает ход. Оставлю свой телефон, я записала разговор Малахии и Гадриэля. — И куда пойдешь? Опять придумывать и замышлять? — его сразило любопытство и почему-то острая необходимость узнать, перешагнуть грань дозволенно по отношению к анархисту и вызвать её на дуэль правды. Звучит смешно, однако правдиво, как никогда, постоянно умалчивая они когда не поймут друг друга и ничего не уяснят с короткого вынужденно союза. — Азраэль, где твои крылья? — заглянув ей в глаза, спросил анархиста, задержавшись на жестокой красоте, исказившей лицо в один миг. Тонкое безумие прошлось по жилам и отразилось в черноте зрачка и нашло приют в сердце. Михаилу показалось, что он дотронулся грязными руками до самого потайного закоулка её сущности и заразил. Азраэль дернулась от невидимого удара, он пришелся на все тело и особенно ударил по хребту в районе лопаток. — Какая тебе разница, а? — вскинув бровь и вылепив твердость духа заново, воскрешая из воспоминаний стальной стержень, ощетинилась Азраэль. Но архистратиг обошел ее, встав со спины, тихо спросил, как пару минут она: — Можно? Он ощущал сомнения, страх каждой клеточкой тела и поморщился, уже зная, что увидит. От реальности не скрыться, не сбежать, она как тень будет преследовать даже во снах. Все мы заложники реальной жизни лишь иногда от суровости спасает бегство в фантазии, яркие и сумрачные, но успокаивает, что они происходят не с тобой, с вымышленной персоной, сильной и храброй или слабой, в этот момент ведь все происходит в другой реальности, не приносит боль здесь и сейчас. Свободная черная футболка приятная на ощупь не обтягивала стан. Странно нестерпимо он жаждал увидеть чистую, светлую кожу, а не два уродливых шрама, однако та же беспощадная реальность скреблась коготками по стеклу. Азраэль прижала руки к груди и сдерживала порыв броситься в окно. Там ждала ночная прохлада, которая остудит жар тела и естества. Нервный смешок готов вырваться с горла и разогнать сгустки страха. Совсем неосознанная боязнь выступала за трепетное хранение тайны, а голос разума шептал, что пути назад нет. Если архистратиг захочет докопаться до тайны — помешать она ему не сможет. Точно не сейчас, с искрой в алом камушке и приятным теплом еще да. Пройти километры и пережить невыносимую боль, но без опоры все бессмысленно. Михаил уже догадался. Горячие ладони приподняли край и замерли. Почему-то ожидалось от шестикрылого больше негатива, что-то вроде: «Так тебе и нужно». Убийственные слова не прозвучали в исполнении мужчины, хотя она это и ждала, чтобы опалить жаром ненависти, которая наверняка проснулась бы. Настольная лампа, как единственный источник света, хранила атмосферу. Михаил поморщился, разглядывая ужасные шрамы. Иногда трудно принять информацию, еще труднее понять, сколько понадобилось храбрости, силы воли и безумной решительности, чтобы собственноручно вырезать себе крылья. Ради цели она пройдет и огонь, и воду, а если и захочет, завоюет небеса, сокрушит Ад. — Это случилось в Аду? — он спрашивал, не требуя ответа. Азраэль сглотнула и заговорила: — Спустилась в Ад я через пару дней после падения, этого периода времени хватило понять всю неизбежность. У меня было видение, — призналась она, шокировав Михаила, — то самое которое увидела тысячи лет назад и, оказывается, поняла его совершенно неверно. Оно показало полную картину. Теперь все встало на места. Ангелов осталось слишком мало, катастрофически, чтобы удержать души и, вскоре, Небеса могли рухнуть вниз. Была война, я сражалась с ангелами, не нашими, они пришлись с другого мира, похожего на наш, вроде параллельной реальности. Там случился Апокалипсис и все как задумано: Михаил убил брата и стер с лица земли половину населения. С нижнего мира вышли демоны. Война ангелов, демонов и людей. Места архангелу стало мало, а люди надоели, а тут подарок в блестящей рождественской упаковке. Совершенно новый мир, защитников нет, небеса практически пусты. А тот Михаил не успел, его не интересовало совершенно ничего кроме власти и мысли: «Рай на Земле». — Она замолчала, низко опустив голову и одернув футболку, закрыла лицо ладонями. — Мне пришлось вырезать крылья, везде оставалась кровь, сил не хватало, а в Аду Асмодей с демонами, адские псы, я едва не попалась. Резала я их час, рыдала и дрожали пальцы… Сил не хватало отхватить себе одно крыло, второе… Что физических, что моральных. А потом, очутившись в луже крови, переборов себя сбросила вниз, где мои крылья поглотила адская бездна. С меня довольно откровений. Вот что я скрывала, это все! Возрадуйся архангел, больше нет секрета! — бросила Азраэль и рванула к двери. — Подожди! — не обдумав как следует полученную информацию, перехватил бывшего врага поперек талии и опустился с ней на пол. — Не смей жалеть меня, — рыкнула она и, сжав зубы, дерзко подняла подбородок. Мол, говоря, меня ничего больше не сломит. И с языка архистратига чуть не сорвалась утешительная мысль с долей иронии: «Ломать-то нечего». — Поверь, глупый ангел, я не жалею, я восхищаюсь! Жить и сражаться ради блага небес, да, рискованно, глупо. И все же. Не того Михаила ты исправляла, — на губах по мимо воли появилась улыбка. — Ох, совсем не того, и сказать честно, посмотрел бы на это. Не желаешь пока не поздно подпортить ему нервы? — Не смешно, — покачала головой она, но на сердце полная легкость, хоть танцуй и пой, летай на призрачных крыльях, падай в океан. Она призналась себе, призналась Михаилу, почему-то этот день раньше страшил, пугал до трепета, будто в один момент воскреснут все ужасы, облачившись в темные одеяния, лишь приоткрывая изуродованные лица при близком контакте. Азраэль думала, он прямо сейчас нахмурится, окатит леденящим взглядом и вырвет сердце. Или будет пытать, в этом таланте она не сомневалась фантазии, у него предостаточно. И вот завеса открыта. А может он еще передумает? Руки похолодели. Михаил был в своем праве. — Ты права, не смешно. Немножко абсурдно, но такова жизнь. Я знаю, ты подумала о наказании, но, Азраэль, себя ты уже наказала. Сполна отплатила за ошибки, пусть множество смертей это не окупит, однако здесь не только твоя вина, у братьев и сестер есть своя голова на плечах, и на самом деле им давался выбор. Без нашей войны они также убивали, массово уничтожая друг друга. — Отец знал о видениях, — хрипло добавила она. — Пути Господни неисповедимы, — повторил он любимые слова ангелов.