Пока я таю свою тайну, она моя пленница; когда я ее выпустил, я ее пленник. Арабская максима
Тайна, которую несла опальная ангелесса, не могла уложиться в уме архангела. Вроде бы он все понимал и принимал, даже чересчур не удивившись, когда удивительные слова безо лжи сорвались с её губ, впрочем, сама суть немало потрясла, но все не так. Напротив, чтобы утихомирить ореол тайны, излучавшей Азраэль, и наконец, примирится с завораживающим янтарем её взгляда, он, сцепив, руки в замке вокруг талии, не давал ей повторной возможности сбежать и оставить в вихре горькой правды. Как наяву перед глазами встала картинка: серый безликий мир, и если раньше кровь тонкой пленкой укрывала каждую травинку и брызгами летела на кору деревьев, то теперь — просто выжжена пустыня. Наполненный серой воздух мешал дышать, плотно набиваясь в легкие, заставляя кашлять до посинения и крики повсюду, человеческие крики. Люди больше не молятся, Небеса к ним глухи, а врата захлопнулись перед самым носом. Там души встречали с едкими ухмылками и полным безразличием. Михаил судорожно вздохнул и медленно убрал ладонь, уже жалея, что такая просьба пришла на ум. Некие сомнения подтолкнули его на этот шаг, а Азраэль не отказала, лишь краешки губ опустились, словно почувствовав весь холод и жар, одновременно царивший в его груди. Реальность того мира проникла в их вечернюю идиллию, и задумчиво опустив в глаза в пол, он видел как воображение рисовало его. Безразличные до чужого горя глаза хранили в себе холод вселенной, в них смешались гордость и знание своей силы и мощи, благодать архангела сильнейшего существа на этой планете, меч, наполненный диким карающим огнем, и аура святости и жестокости создавала бурлящий коктейль. Таким он должен быть — послушным сыном, убийцей брата и абсолютным лидером. Но извечный враг с рыжими волосами опять разрушил его недостижимый образ, пощелкав пальцами перед лицом и зацепив нос, усмехнулся напоследок. Согнав кошмар его сознания, она не шелохнулась и открыто ухмылялась, основательно приободрилась. — Михаил, ты главное не паникуй, — на два тона ниже сказала мятежница, можно сказать практически шепотом и аккуратно погладила его по голове, словно маленького ребенка, мол, я это пережила, перетерпишь и ты. — Ничего страшного пока не случилось. — Твое «пока» очень обнадеживает, — удержавшись, чтобы не передразнить, пробормотал архистратиг. — Необходимо как можно быстрее вернуть Рай. — Эм, Михаил, может, наконец, отпустишь, — Азраэль пару раз попыталась отстраниться и расцепить крепкий замок рук, неловко повертевшись в стальных объятиях, и требовательно вскинула бровь. На полу оказалось достаточно удобно сидеть и хотя тот был холодный и не совсем чистый. По крайней мере, лучше сидеть на паркете, чем уткнутся щекой в старое дерево. Азраэль подмигнула, сменив тактику, пытаясь тем самым смутить архангела, но наградив её коротким взглядом, уставился в осветленную лампой белую стену. Его не тревожило, что тесно прижимая к себе анархиста, он ощущает теплое дыхание то на шее, то на щеке, и, не смотря на дерзость и открытость в отношениях, ангел не знала, куда деть руки и сложила их на груди, нахмурившись. Главнокомандующий тщился всеми силами растянуть чудный миг, когда правда окутала их своим дыханием, когда ложь перестала нервировать, сладострастно напоминая, кто здесь враг. А он теперь пленник тайны, даже если все пройдет, опасность минует, и не скрестятся мечи с другим Михаилом, это сложно забыть. Как на вечном напоминании, память будет воскрешать, и прокручивать, как заезженную пластинку, крутя глупую до скрежета зубов песню. — Михаил, хватит! — в приказном тоне крикнула она, силком вырывая из мрачных мыслей и поиска тактики и стратегий, да и совершенства своего боя. Азраэль, сверкнув глазами, приготовила руку, чтобы дать сильную пощечину и едва успела занести, как рефлекторно среагировал он поймал её за кисть, усмехаясь про себя. — Посиди еще немного. Я не все вопросы задал, — спокойно, с должным хладнокровием отозвался он, а мятежница, отчетливо скрипнув зубами, угомонилась и уткнулась лбом ему в плечо, тяжело и показательно вздыхая. Но спустя пару минут переборов собственную растерянность, которую прятала за образцовым оптимизмом, притихла. — Кто дал тебе ключ? — Я думала, ты догадался. Единственный, кто без особых трудов может пройти стенки клетки… — Смерть, — не дал закончить он. Михаил, оставаясь снаружи хладнокровным, не в силах сдержать внутреннее беспокойство, судорожно обдумывал, что делать с мятежным войском и самой командующей. Если его появление не спутало время на циферблате и стрелки, сбившись на доли секунд, начали отчитывать заново, то такая вероятность слишком мала. Возможно, вторжение пройдет позже или раньше — ему нужно быть готовым, а это лучше делать, когда очередная угроза не сидит рядом, медленно управляя им, изредка, то приближаясь, то отдаляясь. И вроде он почти возвел стены вокруг её мятежного духа, услышал, наконец, правду и в некотором роде проник за алый доспех её сердца, а относительная тьма в зрачке застывшего янтаря хохочет, усмехаясь кровавыми губами Ангела Войны. Здесь, как очередная насмешка сознания дорисовало, практически влепило тот его облик — могущественную машину небес, способную на многое. Михаил досчитал до десяти и выдохнул практически незаметно, если бы горячее дыхание не коснулось щеки, и она вопросительно вскинула голову и с легкой иронией, повисшей в воздухе не заданным вопросом: «Что надумал архангел? Мне уже бежать?». Два командующих никогда не были трусами, никогда явно не поддавались безумному страху, как эпидемия чумы он же косил их солдат и взрывал сердца. Одного взгляда на архистратига мятежнику хватало, чтобы меч начал дрожать и вся краска сошла с лица. А его воины дрожали, столкнувшись с яростными глазами смертоносного Ангела Войны; в доказательстве своего превосходства над простыми ангелами, она сражалась с Михаилом, брала его удары на себя, не позволяла подойти слишком близком. Шумным прибоем накатывал адреналин, азарт сначала наркотиком бежал по крови, а уже потом его вдыхали с каждым глотком воздуха — и дурманящий дым вокруг них плясал свой дивный танец. Даже сейчас закрыв глаза, они могли вспомнить головокружительные битвы, когда один неправильный рывок, одно открытие незащищенного места — и конец всему. Но особенная ненависть раскрывала дивные кровавые крылья в особых случаях: умирали близкие, верный друг падал рядом и исчезал со вспышкой света. В носу щипало от горького запаха мертвого ангела, пепел же, укладываясь узором на сырой земле, застилал глаза и незамедлительно появлялся новый рубец на сердце, а сияющая пустота наполнялась горечью, и сдерживать гнев уже было не так просто. Удары резче жёстче, во рту поселился привкус крови от прикушенного языка и сжатых до боли зубов. Никакого крика боли, только приказы. Жесткие, лишенные эмоций. Послышался тихий выдох. От железных объятий у Азраэль кружилась голова, хотелось ощутить глоток свободы, даже если он будет морозной ночью и холодом кольнет в носу. Ажурные паутинки планов рассыпались в ладони, едва она успевала их подставлять, чтобы не потерять все концы. Она слишком горда и практически независима, а спина украшена бороздами шрамов. Легкая ладонь скользила по руке архангела, и медленно разгибая усталые пальцы, Азраэль глядела на архангела. В один миг его лицо оказалось слишком близко, в опасной близости. Яркие глаза отдавали запредельной синевой, зелень же тонкими прожилками покорялась свету. Столкнувшись лицом к лицу в полумраке комнаты, они глядели один на одного, как впервые, близко рассматривая сквозь маску. Каждую черточку, и каждую веснушку, ими бодро усыпано не только человеческое, ай ангельское лицо Азраэль. — Я тебя ненавижу, Азраэль, — вырвалось у Михаила, сказанные слова не приносили ничего, они просто стали привычны и уже не возбуждали давней вражды. — Я тоже, Михаил. Вместо признаний любви, существовала забытая ненависть. Острая, как клинок кинжала. А затем губы архангела накрыли уста мятежницы. В поцелуе не танцевало пламя страсти, от неё не темнели яркие глаза. Но продолжительное время он казался им запредельным, несуществующим, исступленным. Предчувствие будто под ногами растает пол, и они рухнут ниже ада. Жар теплых губ не приносил боли, но и забытья также не случилось, мысли шевелились слишком быстро. Они бежали быстрым потоком воды, омывая иллюзорные берега. Отчаянный поцелуй двух враждующих существ. Азраэль, прикрыв глаза, без смущения и неловкости отвечала архангелу, не забыв о пылкости своей натуры. Скажи ей об этом пару лет назад, она бы рассмеялась в лицо, а потом, еще посмеиваясь, предположила позу. Поцелуй в лоб, когда еще теплое тело, исторгая на вспухшую землю кровь, безжизненно будет покоиться на радость Небесам и Михаилу. И то, совершенно напрасно рассчитывать. А здесь и сейчас словно вся горечь, ложь, что окутывали их естество. Однако, что значило столь необычное проявление чувств, они не могли сказать. Да и не хотели. Михаил, бесцеремонно разметив руки на талии ангела, прижал сильнее, прижал к себе, словно хотел вкусить мятежную сладость. Взамен этому она, чуть расслабившись, запустила руку в волосы архангела, и изведала забытую вязкую, но искристую, как тысячу огней, святость. Похоть, страсть — это все не про них, высшие существа расправив рваные крылья парили над грехом и не чувствовали абсолютно ничего. Замкнутые на замок в самом сердце за стальными дверями чувства, то вспыхивали, то растворялись в темных стенах. И иногда кляксами давили на мозг. Ненависть, любовь, обида, сопротивление, страх — перечень чувств, которые невообразимо быстро сменяли друг друга. Что такое любовь? — первый вопрос, с которого начинала свою речь Ребекка и заканчивала им же. Попытки доказать и рассказать слишком жалкие, легче попросить тех же херувимов и они споют балладу о любви, повинуясь своей сущности и знаниям данными с выше. Михаил невольно вспомнил Ребекку и едва не хмыкнул, задаваясь вопросом, почему целуясь с одной, он припомнил другую. Образ моментально выпорхнул белой голубкой из головы, оставив странное послевкусие. Азраэль же здесь более свободная, одновременно искушенная и неискушенная; она принимает легче, без смущения, излишней робости и мечты её не обросли архангельским духом — идеальный враг, от которого ему хотелось получить все без остатка. «Ближе», — шептало подсознание. Прижимая к себе мятежницу, он замер. Долгий поцелуй прервался, воздух восставшей пылью взорвался в комнате. Она медленно закашлялась и лениво зажмурилась. «Что это было?» — легко прочитать в тепле глаз, и Азраэль облизала губы — поцелуй вполне пришелся по вкусу. Её руки упали на плечи, утратив смелые идеи, а сама она ощущала, как покалывала горячая кожа под ладонями Михаила. Тело пылало и требовало продолжения, отыгрываясь пляшущим сердцем, сбитым дыханием, но сама воительница знала, так далеко зайти она не готова. Не время, не место. На грудь навалилась тяжесть, легкость ушла из головы, и единственное желание прийти в свою комнату, упасть вниз лицом, зарываясь в мягкую подушку и проникнуть в свою пустоту. Черную воронку, которая безжалостно потрошила легкие перины, перья, а затем и радужные мечты. Она есть реальность — глубокая, мрачная, иногда непонятная и совершенно непредсказуемая, а поддаться — стать тряпочной куклой, с пришитой на вечно улыбкой, связанной по рукам и ногам, с одной дорогой. Смерть во благо, жертва ради мира. Анархия априори умрет, Михаил не примет беспорядок. Как очищают аккуратные клумбы, окруженные белым кирпичом, так бурьяном среди ровных цветом мятежное войско проживет свои несколько дней, пока хозяйственные руки не вырвут с корнем и не выбросят вянуть и желтеть. И если её солдатам частично надоело бежать, прятаться и бороться, то сможет ли она сделать вид покорной овечки — очень актуальный вопрос. Михаил не позволит, не поверит. Никогда. Залог, чёрт его возьми, мира. Азраэль, вытирая вспотевшие ладони, и смахнула пару пылинок с одежды, бросив странный взгляд на главнокомандующего. Он уже стоял недалеко, в двух шагах, и задумчиво сверлил взглядом ангелессу. Что происходило в его голове: холодный расчет или воля чувств, её не интересовало. Как в шахматах они вышли на встречу: светлый король и темная королева. Чей ход дальше? Чья голова с плеч? И сможет ли королева, вопреки всем шахматным правилам отступить назад, скрывая от всевидящего взора?***
— Помоги и защити, — лилась молитва из бледных губ. Ханна трясущими руками сжимала мятую бумажку с адресом и, оглядываясь, словно почуяв призрак погони, бежала вперед. Сапоги на каблуке стучали об каменную кладку, а сердце тешила встреча с Кастиэлем. Ей повезло встретиться с этим ангелом, и теперь странное наваждение вынуждало бежать вперед, чтобы эта встреча выдалась не совсем последней. Ангелесса оторвавшись от архангела, несла в сердце маленькую надежду, которая теплилась и оживала даже под холодным зимним ветром. Забежав за угол и выглянув, нет ли преследователей, ведь, казалось, солдаты Михаила, которые недавно сражались под знаменем ангела, стали идеальными воинами и существовали везде. В их груди яростное желание вернутся домой, потому что невероятный архангел, привычный, строгий, без ветра в голове, с заботой о братьях и сестрах, пытался вернуть им единство, и так же растворить вольнодумство. По крайней мере, оградив его призрачными стенами, но по прежнему ассоциировался он с вирусом, который переходит от одного к другому. Они все поверили ему. И не ошиблись — именно к такому выводу пришла Ханна, но жутко хотелось узнать подробности у Кастиэля. Вот он… Странное чувство кольнуло в сердце, и тут же страх укутал воспаленное терзаниями сознание. Едва завидев его, все перевернулось, а единственный вопрос вместо «здравствуй»: «Откуда благодать?», чуть хрипловатый голос. Ханне сразу показалось, что голос подведет, слишком тонко взвоет к ангелу, но, к счастью, моментальная буря остыла, и вопрос застрял в горле, прикрытый едва заметной улыбкой. Прошло без накала страстей. — Здравствуй, Ханна. Ты хотела меня видеть? — значимая фигура в истории ангелов пронзила небесно-голубым взглядом, а женщина едва не отшатнулась, уговаривая, что она храбрая и знала, на что шла. Или нет? Говорили, Метатрон забрал его благодать, использовал, а потом выбросил и чтобы вернуть себе силу, он ворует благодати братьев и сестер. Но говорят, все сплетни, даже в небесном воинстве грозятся занять место в центре вселенского абсурда. Воровство благодати слишком дико для неё. Сжав ладони, она выдохнула, насильно успокаиваясь. — Да, Кастиэль, — она важно кивнула, прямо как перед архистратигом. — Много ангелов еще верят в тебя… — Напрасно, мне нет веры, из-за меня все мы пали. Многие меня ненавидят, так что говори, Ханна, правду, — острый ангельский клинок покоился в руке. Она шла с миром. Какова же, правда? Она хотела помочь и тем, и тем, а на деле ангельский клинок практически направлен на неё. Узнать подробности? Их первая встреча, не смотря на ранение, произошла успешнее, чем вторая. Недоверие посыпалось первым снегом на голову, и дышать мешали холодные тиски. — Кастиэль, ты должен помочь, тебе лучше известен план Метатрона… — Ханна, он меня обманул, — пересек он на корню попытки. Его раскаянье с первым снегом крепко оседало на душу, примерзая хрупкими, но бессердечными снежинками: им-то все равно куда падать. Внезапная мысль пронзила током, крылья за спиной дрогнули и перья зашелестели: «Кого же ты выберешь нас или людей?». Впрочем, особенный выбор не стоял, не было скользкого камня скалы, державшего на одном выдохе, но сомнения, как пуля отрикошетили и приземлились в ногах женщины. Она встревожено подняла голову к серому небу, далекому и желанному. Она бы стала верной последовательницей этого ангела, позволила бы окружить себя такими же, кто все еще верит со времен Гражданкой войны. А ведь есть архистратиг, он вопреки всему простил, обещал и обещает поддержать, только дабы услышать отклик. — Мне вам не помочь, но Михаил в силах, — признание слабости и воскрешение авторитета архистратига овеянного смертоносным огнем. — Метатрон хочет стать единым правителем Небес и считает всех глупыми овцами. Я ничего не могу, — Кастиэль нахмурился и, закончив разговор, медленно отступал, осматривая ближайшую территорию; серый переулок давился холодом и вонью ближайших мусорных контейнеров. — Ты просто не хочешь, — она разочаровано вздохнула и прикрыла ладоней глаза, правда чего она ожидала? Ангел скрылся из виду, с чужой благодатью, которая даже в мысленном представлении безвозвратно сжигала, словно чужеродный предмет, вставший посреди горла, и воспаленным нарывом благодать забирала силы. — Не получилось? — дерзкий знакомый голос бывшего райского стража и палача в одном флаконе раздался позади, вынырнув из колючей темноты и прилежно закрыв за собой двери, Тадеус насмешливо глядел на Ханну. — Азраэль давно мечтает поговорить с Кастиэлем, а еще больше этого жаждет Михаил. Как думаешь, Ханна, что сделает с тобой архистратиг и с твоим героем, когда узнает, как бесчестно склонила ты перед ним колени? Это грустно, не правда ли? Брат ставит людей на километры выше, их жизни ценней, чем свою семью искалеченную им же. Встречи твои слишком явны, подозрительность зашкаливает, будь осторожней, а то сочтут за предателя, крысу, тельце которой прежде чем скинуть за борт корабля, превратят в изрубленную тушку. Ханна широко раскрыла глаза, ничего подобного не хотела и называть предательницей её нету за что, но мятежник ничего слушать не хотел и, подхватив её под руку, потащил в противоположную от их убежища сторону, дабы сделать круг и прийти без хвоста.