Траектория падения

Как все происходит во вселенной? В один миг можно стать оклеветанным на тысячи громких голосов, упасть с пьедестала, больно ударившись коленями, с прикосновением к сырой землей измазавшись в грязи. Право выбора рассеивается на тысячи дорог: одни скрывает густая трава, что и невидно просвета, другие истоптанные босыми ногами, по остальным нужно карабкаться, спускаться, натыкаясь на острые камни и переходить вброд прохладные воды. Неясно, какая тропинка встанет взамен прошедшей. Выбор… Каков он на самом деле? Возможно, ли решать все самостоятельно, следовать цели или даже за границами и морями судьба, распустив колоски на полях, будет преследовать солнцем, облаками и ветром, подбирая нужную ей дорогу. Трудно представить какова вероятность даже ангелу. А твой спутник может раствориться в кисельно-молочном тумане, навсегда забирая с собою знакомое трепетное чувство — искру жизни. Азраэль предвещала неповторимые ощущения, до которых хотела дотянуться пару минут назад, уходя вместе с теплом в темноту, но теперь обжигающие прикосновения и резкий воздух, пахнущий океаном, кружили хищной птицей явно доисторического происхождения. Казалось, они зависли над холодной бездной в которой замерли сосульки, и от резкого представления, что миллионы холодных частичек иголками войдут в коже прошлись очевидной реакцией — сотнями мурашек по коже. Держась за архангела, она не решалась открыть глаза, чувствуя ироничный взгляд, направленный на неё, точно говоря, определись уже, чуть устало без агрессии, но в своем роде насмешливая часть показательного урока, игра, которую теперь затеял архангел, не терпя неповиновение. Наконец, решительно открыв глаза, она ухмыльнулась. Действительно, они, благодаря крыльям архистратига, находились в метрах трех над черными водами, которые пенились и шумели, предлагая погрузить хотя бы палец, чтобы утащить вниз, на самое дно. Темнота вязкой бездны манила, едва, не захлебываясь, создавая вихри волн, заставляя их тянуться все выше и выше. — Михаил, — предупреждающе проговорила она и как можно собраннее посмотрела в кристально чистые глаза, в которых на диво плясали хитрые смешинки. — А кто-то говорил, что выше мести, — передразнила его Азраэль, покачав головой на его манеру. — Это не месть, а урок, хотя без особой надежды, что будет польза, — безразлично сказал он, готовясь сбросить ношу вниз. — Жаль, что время уже упущено, вернуться бы, когда ангелы только создавались, я бы хорошенько взялся за тебя, Азраэль, и точно не выпустил из-под контроля. — Но время уже прошло. Я выросла сама, — хмыкнув, она зевнула и поболтала ногами в воздухе. — Девочка, — нагло усмехнувшись, взлетел чуть выше и вовремя увернулся от неожиданно атаки, когда злобно ругнувшись себе под нос, анархист намеревалась пристроить колено в болезненную точку. — Повеселись там, — беззвучно рассмеявшись, бросил ангела вниз. А сам остался на поверхности и, запрокинув голову, разглядывал небо, которое предвещало скорый рассвет. Помутненное сознание из-за особенного рецепта прояснилось. Океан шумно принял её в колючие и неимоверно-холодные объятия. Что за океан? Атлантический? Задаваясь глупыми вопросами, она выпустила воздух и, мрачно поглядев вверх, махнула рукой. «Он жаждет меня проучить. Пусть так». Она всего лишь хотела жить, как бы странно не звучало и не сходилось с её кредо. Можно бесконечное количество раз повторять, что жизнь хороша, какая бы мрачная полоса не одевала в черное, рисуя серым облака и раскашивая траву с кроваво-красный, а искры будут возрождаться и гореть пока есть кислород, пока есть мечта и сияние глаз. Но какой толк от слов? Нужно бороться. Однажды Азраэль уже обуревало странное чувство тревоги. Идя по дороге, слушая пение птиц и по-особенному выделяя инородные шумы, она испытывала страх перед лицом смерти, он холодил кожу и, казалось, невидимые призраки в ночь полной луны водят вокруг неё свои славные хороводы, в любой момент готовы вцепиться в одежду, кожу, и, разорвав на кусочки, забрать с собой. «Я хочу жить. Очень!» — даже в мысленном произношении звучало на границе жалости и решительности. Вроде бы главнокомандующий не должен бояться ничего, особенно смерти. На войне они не властны над своей судьбой и любая ошибка может вынести на трибунал это предложение, причем незамедлительно исполнив. А вечером она узнала, что два ангелов случайно зашли на территорию Левиафанов. Не осталось ничего. Сила воли надавила на лопатки, разгибая спину и возвращая былую ясность. Азраэль, убирая волосы с глаз, ничего не видя в густой темноте, скинула обувь, ловя последние крохи жизни сапог, которые потонули быстрее неё. Со временем воздух уже закончился в легких, но это не мешало бессмертному созданию погружаться все ниже и ниже. Океан был удивителен, сколько же жизни силы присутствовало в каждой капле. Азраэль улыбнулась, совершив кувырок, падала вниз, представляя крылья; темно-алое оперение до сих пор приходит вместе с былой жизнью и неизменно невесомый ветер касается перьев. Она так любила летать. Могла часами подниматься, насколько позволяли силы и лететь за ветром и против, ловить солнечные лучи, уходить от молнии и вдыхать озон, находясь в грозовом облаке эйфории, дикого восторга с трепетом, и превеликой жаждой кожей ощутить тот гром, его потрясающую мощь. На языке горьким привкусом остались сновидения прошлого, уплывая мелкой рыбешкой в толщу воды и сверкая, как мимолетная, быстрая звездочка в далеком космосе, и лишь при близком к ней расположении можно увидеть, насколько велики размеры прошлого, забытого и любимого. Сердце сильно забилось внутри, а лопатки обожгло болью — цена сегодняшнего. Щупальцами осьминога её оплетала тревога и смятение, задавливая весом и обжигая зловонным дыханием. Мотнув головой, прогоняя шум, она сделала мимолетный вздох, глотнув соленой воды, и сдержала порыв закашляться, когда жгучей волной жидкость прошла в легкие и в гортань. «Азраааэль», — жуткий загробный шепот донесся издалека. Призрак прошлого мстил за все хорошее и плохое, мстил изыскано, извергая желчь и яд, пытаясь им напоить воительницу. «Ты никому не нужна», — твердил голос брата. «Я нужна себе», — не в впадая в панику, отвечала она совершенно безэмоционально. Похожее случилось с архангелом, а если это его проделки? Такой урок она не простит, слишком порой бывают жесткие ошибки прошлого, когда море по колено, а смерть легче жизнь — легче убить, чем что-то создать. «Тебя все предали!» «Не все», — словно в подтверждение собственное сознания, не прощая ложь, воскресило лицо Тадеуса. Он вспомнился первым. «Вопрос времени», — безумный хохот прошелся мурашками и, обняв себя руками, она опустила голову. «Ты ошибка Отца нашего. Его неудачный эксперимент!» Кольца страха сужались и убивали. Но сцепив зубы, она, крутя головой, запутываясь волосах, судорожно пыталась определить, где поверхность. Вода вокруг играла, пела песни сирен и хохотала до хрипоты в голосе. Тьма же кружилась в танце и, жесткими водорослями обхватывая лодыжки и слизкими прикосновениями, тянула вниз. Галлюцинации оживали, ухмылялись и постепенно приобретали контуры, превращаясь в знакомых и родных существ. «Михаил уже подписал тебе приговор. Даже не пытайся, ему все равно, архангел полон сил, а твоя смерть, наконец, поднимет его в глаза оставшихся ангелов, ведь Ангел Войны, как сам Всадник Апокалипсиса не будет отравлять их жизнь, не будет подстрекать, воевать и действовать. Ты их давняя смерть, та, которая подобралась настолько близко насколько это возможно, чтобы седели волосы. Правда, он гений? Поверь, его оправдают все!» Наплевав на все, взяв себя в руки, мысленно уговаривала не верить. Её же прием в действии — сеять сомнения так густо насколько возможно, чтобы в будущем был богатый урожай. А потом танцевать на останках. И так было раньше, сомнения — свет, в интерпретации, потому что в них лежит большая часть правды, её ярчайший свет, который не хотят видеть, ведь это их мир. Некоторые не очень хотят, чтобы иллюзии разрушались и являлись краски помимо белой. Погибнуть здесь стало бы забавной смертью — бессмертное существо утопилось. Сказка для детей. Или анекдот в хорошей компании. «Отстань от меня! Отстань!» — злилась она. Ярким красноватым светом встретила её поверхность. Алкоголь утратил власть, и полностью избавившись от ощущений мутной головы, Азраэль, вынырнув, закашлявшись, была укрыта прохладной волной. Океан постоянно волновался и резвился, он не желал тихо шуметь и прибиваться к берегу, ему нравилось быть царем земли, объектом изучений и красивой ловушкой, полной загадок и тайн Архангел парил рядом, с неким беспокойством, тенью, легшим на красивый профиль и облегченно вздохнул, только не успел, и открыть рот, как, подобравшись ближе, мятежница дернула его за ногу. Не ожидавший такой подлости архистратиг, шумно разбрызгав воду, упал рядом с ней и, вытерев глаза, недовольно зыркнул, а затем ухмыльнулся, покачав головой. — Ты долго. Я уже собирался тебя искать, — признался он, подавая руку и тряхнув крыльями, поднялся в воздух. — Тогда бы поверила, что ты за меня волновался, — усмехнувшись, Азраэль подняла глаза, вздыхая полной грудью и, скрывая дрожь пальцев, сжала их в кулак. Но казалось Михаила не обмануть, он понятливым взглядом посмотрел на ладони. — Лишь из-за твоей вредности не полез туда в первые десять минут. — А сколько прошло? — зевая, лениво полюбопытствовала она, глядя, как капельки воды медленно стекают с волос шестикрылого на до нитки мокрую рубашку. — Минут сорок, — ответил он и пристально поглядел на побледневшую Азраэль. — Ладно, пора домой.

***

Азраэль зажмурила глаза от удовольствия и, переодевшись и завернувшись в одеяло, держала в руках горячий кофе. Казалось, её не тревожило ничего, безмятежность тепла, и она, как домашняя кошка, никуда не уйдет, не сбежит по своим кошачьим делам, но на деле маска держала всех окружающих в глухом неведении. «Анархист не может страдать», — говорят те, кто не видали жизни, ангелы, в чьем представлении для командиров не существует горя, страданий и боли. Бесчувственные воители. Он не знал, но предполагал, ведь голос смутный, как проклятие, построенное крови невинных, подбирался с каждым вздохом и стуком сердца ближе. Но расспрашивать и лезть не в свои дела архангел не собирался, вмешательство было явное и следовало больше внимание уделить делам связанными с Метатроном и демоницей. — И все же, как ты собиралась решить проблему с договором? — совершенно безразличным тоном переспросил он. — В нем не говорится, что я не могу принести себе вред, как раз наоборот могу, но не можешь ты. Следовательно, как и с камнем решен был вопрос, так и с соглашением — на грани смерти обязательства отпускают, чтобы преспокойно ты мог попасть в пустоту, а с этим миром тебя ничего не связывало. Мне хватило бы трех минут мучений и вуаля, — рассказывала она, заглядывая чашку, видя свое в ней, отражение и хмыкнула на последнем слове, проговорив его с иронией и насмешкой над ней самой. — И что на счет, подобраться к Метатрону? — Через Кастиэля. Ангел, который единожды проиграл писарю в хитрости, не представляет опасности, по его меркам. И к тому же, ему нужно вернуть благодать, а кто её взял? Конечно, Метатрон. Так что поход Кастиэля за драгоценностью вполне логичен, питаться благодатями он долго не сможет, найдется тот, кто оправился после падения и готов дать отпор. И почему ты такой? — вскинула она бровь и решительно посмотрела, а потом, улыбаясь уголками губ, опустила голову. — Без этого никак, с вами мятежниками можно и не такому научится. — Это было подло, — выдохнула она, вспоминая свою дурость, которой он погнушался воспользоваться. — Подло было мне ручкой помахать! — возмутился Михаил и откинулся на спинку кресла, разглядывая белоснежный потолок. — А там все честно. Напилась ты сама, я лишь помог тебе немного пооткровенничать. — А у нас нет печенья? — пропустив его слова мимо ушей, поинтересовалась она, немного отпив. — Нет, печенья нет. И сладостей. Которые и купили для конспирации, ты, как саранча съела. И прошу тебя, Азраэль, не показывай, что ты можешь чувствовать вкус, — архистратиг и сам удивился, когда увидел спокойно облизывающую губы Азраэль, методично уничтожавшую плитку шоколада. Она, чуть прищурившись, поглядела на него и кивнула, точно, говоря, уговорил! Это было так на самом деле. Он знал наверняка: анархист считает это слабостью, даже поддавшись ей, внутреннее беспокойство не исчезает, скорее наоборот, окружает с новым рвением. Это как попробовать что-то новенькое, запретное, а потом жалеть и маскировать душевные раны, сделанные беспощадной совестью и самой природы.       — Архангелы ведь чувствуют вкус? — полюбопытствовала Азраэль, поправляя теплый плед. — Если захотим, то да, — констатируя факт, добавил он, тяжело вздыхая. — Последним небожителем, который ел шоколад, едва ли не до аллергии, был Габриэль, — не без сожаления он проронил последние слова. Габриэль — его младший, несносный брат, который умудрялся столько лет прятаться между рядами богов и ни разу не ступить на порог дома. Его утомляла постоянная вражда, битвы, стычки, не только с мятежниками, ай между архангелами. Знал бы он как устал Михаил! Как кричит его естество, закованное в лед, и больше нет сил постоянно замораживать. — Как на счет мороженого? — тут же встрепенулась Азраэль, а радужка глаз вспыхнула светом, заставляя сердце забиться сильнее и ожить. Ангел Войны, чьи руки по локоть в крови, а жадные мысли создавали такие же планы, не сопоставлялись с сегодняшним образом. — Азраэль, — для виду закатив глаза, простонал он и закрыл ладонями лицо.