***
Он всегда был выше, старше, умнее и мудрее. Другое существо и не способно заведовать Раем, хранить равновесие мира и служить с былой преданностью Богу. Откинув от себя тетрадь, он тяжело вздохнул и, скосив взгляд на Ребекку, усмехнулся. То ли ангелесса пытается отравить, но сначала использовать по полной, испробовав запретную связь, то ли скоро вместо штаба здесь будет место разврата, с летающими в каждом углу феромонами, а все потому, что несчастная захотела любви. Вкусить самой, о чем говорит. Ребекка нетерпеливо ерзала рядом на диване, и Барт делал вид, что его нет и полностью погружен в виртуальную вселенную. — Есть что-то? — громко произнес он и усмехнулся, когда рядом вздрогнула Ребекка, а Бартоломей выронил мышку, которая повисла на черном проводе, мигая зеленоватой кнопкой. — Пока нет, — медленно пробормотал ангел и, потерев рукой глаза, зевнул. Михаилу, казалось, работают здесь для виду и ждут непонятно чего, лениво наблюдая, опуская головы. А затем будут жадно требовать решение проблемы. Архангел поправил пиджак и, пошевелив крылом, прикрыл глаза. Он ждал Азраэль. Сможет ли она придти сюда и рассказать о скорой сделке, ведь звонок на её новый телефон поступил двадцать минут назад, шесткрылый задумчиво поджал губы. Сколько же можно над ним издеваться? В этом вся Азраэль. Но, похоже, он слишком плохо подумал и через пять минут, сумрачно оскалившись, словно под пытками шла мятежница. Открыв стеклянные двери, моргнула и, когда обвела внимательным взглядом присутствующих, задержавшись на архистратиге, постучала в двери. Он махнул рукой. — Бартоломей, найди, пожалуйста, аукционный дом «Sotheby’s», — пройдя мимо архистратига, попросила Азраэль, чуть нахмурилась, упершись ладонями в стол, и посмотрела в монитор. Ангел, шустро блуждая пальцами по клавиатуре, завершил поиск и нажал Enter. Предсказуемо выбило аукционный дом, и перед глазами предстало само здание, дорогое на вид, огромные буквы с белой подсветкой. Азраэль, потерев глаза и заправив прядь за ухо, с сомнением глянула на монитор, кивком поблагодарив ангела, но не успела уйти, как Михаил любопытно заглянул, ожидая все же слов, жестами он как-то не привык. — Он дал подсказку и, кажется, все указывает на именно этот аукцион, — пожала плечами Азраэль, не обратив внимания на требовательный взгляд, опустила голову и, задумчиво кусая нижнюю губу, тарабанила пальцами по дереву. — А если нет? Демонам веры нет, особенно таким. — Для этого я назначила встречу необходимо задокументировать сделку. Сегодня в полночь. Подбросишь до Чикаго? Михаил ухмыльнулся и, расставив руки, жеманно поклонился: — К вашим услугам, госпожа! Азраэль улыбнулась и кивнула. Сегодня они не ругались, не перебросились даже парочкой колких слов, а лишь изящно ступая по паркету, величественно расправив плечи, ждали. Ждали друг от друга соответствующих поступков. Жемчужиной сегодняшнего дня они вознесли новое перемирие, и только на устно, ни одно слово не упало на бумагу, приобретая смысл и форму. С них было достаточно одного договора, а этот же, более трепетный символизировал белое перо. Легкое воздушное и небесное, словно прикосновение Рая, и его умиротворение со всем светом поглощало злость, раздражение и, вобрав в себя ненависть, не позволял открыть небесным созданиям сердце, чтобы болезнью она вновь гнездилась, разнося семя вражды. Для остальных они оставались холодны и ограничены в возможностях. — Да, кстати, Ребекка, не приставай со своими идеями о всемирной любви к другим ангелам. Я, конечно, понимаю, очень занятна твоя позиция, но своими необдуманными действиями ты пугаешь союзников. Мне пожаловались уже четыре ангела, причем один из них Роилим, а я его сложно напугать. Заканчивай, оргии не будет, — Азраэль широко улыбнулась, Бартоломей закашлялся, подавившись воздухом, архангел накрыл глаза ладоней, а Ребекка покраснела до кончиков ушей и, покрывшись красными пятнами, судорожно вздохнула, бросая непонимающие взгляды то на Михаила, то на анархиста. — Что плохого в любви? — Некоторым она просто не нужна, — пожала плечами Азраэль и тяжело вздохнула. — Не всем хочется слушать о том, чего они не понимают и не хотят слушать. Любовь ангела всегда странная, она вроде есть и вроде как, нет. Любовь к Отцу, семье, друзьям… А к другой половинке невозможна, потому что нет продолжения. На Небесах не очень-то с выражением чувств, а если кто-то и заметит, то или прими наказание или беги. — Здесь немного не так. Чувство человечества, например, заключается в создании семьи, детей и просто уютного бытия. Им нужно продолжать род, это заложено в генетическом коде, а для ангела вечность рядом может свести с ума. На самом деле влюбленные были, конечно, они переступали через законы морали, поддавались греху, но им надоедало прятаться, постоянный страх, это риск потому, что такое поведение наказуемо. Если людям запрещены плотские утехи, скажем так, в самом грубом смысле, то ангелам и подавно. — А любовь делает нас ангелами? — По мнению людей, конечно, — кивнула мятежница. — Да и заповеди, например: «возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим», — закончив цитировать она зевнула, показывая, что разговор скучен. — Ага, еще «…любите врагов ваших, благотворите ненавидящим вас,.» — выпрямившись, Барт не свойственно ему иронично обвел взглядом архистратига и мятежницу. — Я рад, что все вы читали святые писания, — закатил глаза архангел. — Не ерничай, — пожевав губу, Азраэль сдержала порыв рассмеяться. Азраэль, упав на кровать и упершись ногами в стенку, задумчиво хмурила брови, разглядывая потолок. Насколько её хватит? Смерть так близко, совсем рядышком, а жить охота, даже больше, чем когда-либо. Она никак не могла определить, что задумал архангел, не знала с какой стороны подойти, чтобы разглядеть, наконец, истинные намеренья. Загадочная личность состояла из осколков кривых зеркал, и было ужасно-прекрасным заглядывать в эти зеркала, хотя бы мельком. В одном искаженное гримасой лицо, едва ли взглядом не гнет сталь и не поднимает столпы пламени из земли. В другом — исцеляющий смех. Мятежница потянула серебряную цепочку, ловко подхватив камень, который едва сиял красным. Стоило экономить. Она сжала его в руке и прикусила губу, чтобы не закричать. По ладони побежала кровь, и алая жидкость моментально заскользила по коже. Вскочив на ноги, Азраэль бросила кристалл на пол, а сама, найдя первую попавшуюся тряпку, намотала на руку. Капризничал. Но энергия, плескавшаяся на дне сосуда, была лишь символически живою, самостоятельною. Азраэль спрятала его в карман. Возможно, он еще ей понадобится, особенно, когда в двери опять постучал демонический дух, и легко и непринужденно он скользил во воздуху, осыпая запахом серы. Её замутило от страха, но взяв себя в руки спокойно выдохнула и пару раз ударила по щекам. И хотя раньше Ад ассоциировался с грешниками, пытками и демонами, но теперь поистине адская боль в ангельском обличии коснулась своими клинками её кожи. Прошлась по лопаткам и, вырезая узоры, насыщая разбросанные перья еще более кровавым цветом. Мятежница, не взирая на храбрость, собранную по крупицам, кажется, больше не могла переступить порог чертогов, чтобы животный страх её не заключил в путы, вырывая бешено стучащее сердце и скручивая кишки. И главное, об этом никто не должен знать. Следующие несколько часов, она лежала, уткнувшись лицом в подушку и укрывшись одеялом с головой, равномерно вдыхала запах чистой постели и, схватив редкие минуты покоя, не желала с ними расставаться. Но оставалось наслаждаться не долго, в двери постучали, однако она не планировала отзываться. Её нет и все. Приоткрыв один глаз, она лениво разглядывала комнату, а сердце странно билось в груди то ли в предвкушении, то ли страхе, что обнаружат её убежище и отберут последнее тепло. — Азраэль… Я знаю, что ты там! Необходима твоя помощь, — Барт ударил ладоней и остался смиренно ждать тяжело дыша. — А где Михаил?! — громко спросила она, лениво распрямляясь и пропустив рыжие пряди через ладонь, нахмурилась. Ей это не нравилось, вроде и не доверяют, а в иной раз просят о помощи. Единственное, что можно сказать, она, правда, хороша. Хорошо обученный воин сегодня на мешок золота, если не больше. Покачав головой, мятежница горько вздохнула, впрочем, почему бы не развеяться? — Сейчас иду! — оповестив ангела, она опустила ноги на холодный пол и повторно вздохнула, пообещав себе, что если она выживет, то месяц проведет в горах, в уютном домике в Альпах. Быстро одевшись в удобную одежду, потянула пару кинжалов из сумки и, поправив курточку с капюшоном, поежилась от одного взгляда на улицу. Там было холодно и влажно. Мокрый снег под аккомпанемент дождя мостился на асфальте, и серые облака, которые устелив небеса ковром, изображали не пробиваемый потолок. Барт ждал около двери, хмуро разглядывая стены и пол. — Что случилось? И где вы дели Михаила? — На счет него, мне неизвестно, — пожал плечами ангел, — а вот неожиданно появились проблемы с Рит Зиеном. Казалось, с ним все отлично, он принял, что люди более чувствительны, и уничтожать их не нужно, братьев и сестер тоже. Он поверил, что им нужно время, же нам оно просто необходимо. А сегодня взбесившись, он превратил одну ангелессу в фиолетовую жижу, а за разом еще троих человек. Затем исчез. — Угу, понятно. Так его нужно убить или просто образумить? Чем могу помочь я? — Понимаешь, Азраэль, — собеседник оглянулся и, не найдя лишние уши, тяжело вздохнул, а затем, сосредоточившись, поднял глаза и продолжил: — Твоя боль. — Что моя боль? — усмехаясь, спросила мятежница, точно внутри не сорвалась бомба. Она скрестила руки на груди и склонила голову, вопросительно поднимая бровь. Только дернулись пальцы, сжавшись в кулак. — Прекрасно знаешь, — сглотнул он, немного раскаиваясь, — да и твои крылья… — Какого черта? — кинжал скользнул в руку, и тонкое наточенное лезвие уткнулось в горло. — Не ожидала, что архангела настолько болтлив. Кому еще рассказал? — в глаза полыхнуло синее пламя ярости и, преобразившись в стеклянный шар, упало на сердце, питая яростной силой. Ангел поднял руки сдаваясь, но, вскинув голову, не позволил фирменной улыбке украсить лицо, ведь, казалось, поступи он так, то и секунды не пройдет, как клинок под ребро укоротит его жизнь. — Азраэль, — медленно начал он, — рассказал он только мне. Никому больше. Не горячись, потом пожалеешь… — Из-за твоей смерти? Много чести, — поморщилась Азраэль. — Так мне стать живой приманкой для Рит Зиена? Это хочешь сказать? Ладно, только бы не видеть ваши лица, и, для сведенья, буду работать одна, увижу, скажем так, слежку, оценишь, как быстро я могу убивать. — Дождавшись понимающего кивка, убрала холодное оружие и пропустила ангела вперед, последовав за ним и, зажмурив на секунду глаза, сделала тихий судорожный вдох. Не любила она лекарей этих. Но смерть насколько она знала, они дают безболезненную, ангелы не чувствуют абсолютно ничего. — Эфраим далеко не ушел, разрыв примерно минут двадцать. На северо-запад. Не став больше разговаривать с ангелом, она вышла, громко хлопнув дверью, и подставив лицо мокрому снегу, позволила ему охладить жар злости. Для начала нужно открыть боль, ту глубинную, упрятанную, как самого опасного убийцу, маньяка и тирана, который убил несчетное количество созданий. В закромах собственного сознания существовала такая темница. Сокрытая ото всех, с рассыпающимися стенами, но пока что невероятно крепкая и надежная. И на данный час, словно под похоронный марш нужно поднять, как мертвеца, свою боль. От которой наверняка сожмется сердце, лопаясь как мыльный шарик, а холодеющая кровь замерзнет в жилах, не дожидаясь пока хрустнут кости. Сцепив зубы и накинув капюшон на голову, задумчиво идя в нужном направлении, мусолила в руках кристалл. Постепенно, шаг за шагом она срывала замки, не зная, как замкнет после. Сперва, мимо шедшие люди шарахались, поймав случайно её взгляд, затем опускали голову, душой чувствуя печаль и боль. Такая мощь наверняка привлечет лекаря. — Какая боль, — ангел недоуменно вышел из дома и внимательно разглядывал, замершую перед ним фигуру. — Ты ли это, анархист? — спустившись по ступеням, протянул руку, сжав ее ладонь. Теплые пальцы сжали в ответ, а мятежница зачаровано подняла очи. Янтарь насыщенного цвета пылал и тянулся забыть боль, страдания, мечтал утратить чувство и стать тем самым каменным увековеченным на долгие лета ангелом. Азраэль поддалась вперед, падая в теплые объятия забытья. Эфраим аккуратно обнял за плечи, став так, чтобы мятежница могла положить голову ему на плечо. Запах свежоскошенной травы и хвои закружился вокруг них. — Это моя боль, Эфраим, мои чувства и моя жизнь, — слегка улыбнувшись, Азраэль, облизала губы. — Сейчас всем больно и тошно. Поверь, твоя помощь будет нужна. Но не сейчас. Этот период нужно пережить, перебороть, — сухими губами шептала она, внимательно слушающему целителю. — Я… я просто не могу. Всем так больно, чувства, эмоции, от них одна беда, а люди… За сегодня я встретил нескольких, их настроение, от суицида до «обниму весь мир», сменилось всего за минуту, — он говорил тихо, совершенно не моргая. — Не спеши, Эфраим, отправить всех на тот свет, — улыбнулась она. — Разве ты не желаешь избавиться от боли, страданий, выпавших на твою судьбу? — Нет, я хочу жить, — решительно и твердо произнесла Азраэль. Её бледное лицо вновь приобрело краски и веснушки. — Никогда так не хотела, как перед лицом смерти, скорым концом. Каждое утро и вечер повторяю, что живу и столько еще неизведанного, не опробованного, а я неумолимо приближаюсь к границе, танцую на острию клинка. — Невероятно, — выдохнул целитель. — Я запутался. Твоя боль она так сильна… — Боль — ничто, — протестовала Азраэль. — Она есть у каждого, у кого-то меньше или больше. Азраэль воспаряла духом, и железные тиски больше не сжимали сердце, не теснили легкие, перекрывая доступ воздуху. Под ногами хлюпало, а иногда замедляя шаг, неожиданно скользили по асфальту. Дошли они быстро, чуть улыбаясь и скоса поглядывая друг на друга. Тихо приоткрыв двери, Азраэль замерла на пороге. Громкие голоса принадлежали Михаилу и Барту. Приложив палец к губам, указала лекарю молчать, а сама, обколотившись об косяк, чуть приоткрыла двери, слушая интереснейший разговор. — Она убила Рит Зиена, — категорично заявил бывший лидер группировки, терзая галстук. — Неуправляемая, агрессивная, бросается с кинжала, которые, позволь заметить, в свободном доступе. Раз она нужна тебе, Михаил, то запри её где-нибудь в подвале. — Да, Азраэль явно переборщила. — Михаил, она неадекватна. Этот ангел не изменится никогда. Не исполнит правильно ни одного приказа. Архангел тяжело вздохнул, а она замерла, ноги дрожали, и, казалось, скоро не выдержат свалившейся тяжести. Точно острые когти неведомого зверя прошлись вдоль спины, вырывая куски плоти. Воображаемый зверь слизывал кровь и вгрызался. Пусть лучше твари приносят боль, даже не настоящие. Анархист прикусила губу и сползла вниз, продолжая слушать. «Так удобнее», — повторяла Азраэль. Можно назвать мазохизмом — слушать или читать то, что причиняет боль, усмехаться через слезы и страх, однако поступить по-другому не могла. Каждое предложение — песчинка, пазл, который скоро воссоединится с другими, и вместе откроют миру широкую и большую картинку, где половина только оттенки синего и серого, причастные к небу. Эфром склонил голову и бесшумно присел рядом, прислушиваясь к молчаливому крику, и, дрожащими руками вытерев пот с лица, наблюдал. Она самый яркий экземпляр в его практике, жгучая как сама ненависть, силен её стержень; хрупкая фигура, казалось, скоро растает, так и не позволив себя коснуться, исчезнет, как приведение, искусная иллюзия, и оставит после себя странное послевкусие разгаданных неразгаданных тайн. Рыжие волосы, плотно сжатые губы, лучик надежды в очах такой явный, живой, колючий время от времени. И мертвое ожидание: продолжит ли река бежать, дышать и полниться, захватывая просторные берега, укрывая мягкими водами сочную траву, или засохнет, не познав морских далей. Рит Зиен понимал, что ждет слова Михаила, возможно она уже сделала шаг на встречу невозможной преданности, пытаясь очередной раз играя в карты, выиграть партию на жизнь. «Не очерни меня, Михаил. Я стараюсь» — Ты прав, с этим нужно что-то делать. Я уверен, Азраэль и преданности не совместимые понятия. — Нет, — прошептала мятежница и закрыла голову руками. Уткнувшись носом в колени, погрузившись с головой в тишину, сердце её, казалось, молвило к покою, медленно приостанавливаясь… Азраэль судорожно искала камень в кармане. — Я жив, между прочем, — не удержался Эфраим, выступив вперед, и широко распахнул двери, укорительно глядя на ангела. — Бартоломей! — негодующе вскинув брови, архангел судорожно вздохнул.***
— Я говорю тебе, отцепись, архангел, — через плечо сухо бросила она, окидывая шедшего позади Михаила презрительным взглядом. — Азраэль, давай поговорим, — не сдавался он и продолжал кружить вокруг, как коршун. Это было необычно, но никто не заставлял его тянуть за язык, впрочем, доля правды там была. Слишком далеко она от преданности архистратигу. — Извини меня, — сердечно попросил он, и Азраэль сбилась с шагу, едва заставив себя протолкнуть воздух, но слова застряли в горле, язык не пошевелился, лишь разомкнулись губы. — Тебе не за что просить прощение, Михаил, — холодно отозвалась она, предупреждающе выставив ладонь. — Бартоломей прав, я не изменюсь, останусь мятежницей, преступницей и анархистом на всю жизнь. Даже не надейся! — поставив жирную точку, хмыкнула, окинув пренебрежительным взглядом Михаила. — Это окончательное решение? — подобравшись ближе, заглянул в очи Михаил. — Это обещание. Самой себе и тебе!