***
Утро пришло быстро, слегка розоватым оттенком тянулось к верху солнце, прогоняя тучи. Если архангел не соврал сегодня, они начнут тренировки, но сначала Михаил должен ответить богам и дождаться официального приглашения в конверте с точным адресом места проведения аукциона. Будить его не хотелось: во-первых, он так сладко спал, что и самой хотелось прилечь в свою постель, уткнувшись носом в подушку, во-вторых, сразу надо огорошить известиями и по необходимости сбежать. Азраэль решила подождать еще пару минут, однако её надеждам не суждено было сбыться, так как архангел словно предчувствуя, открыл глаза. — Доброе утро, — расплывшись в улыбке, поприветствовала она Михаила. На её улыбку Михаил хмуро сощурился и, не вставая, подпер голову рукой, разглядывая, как подопытного кролика. — Доброе, — еще сомневаясь, он кивнул. — Иди, готовься к тренировке, буду ждать на заднем дворе. Азраэль медленно кивнула, сжав руку в кулак медленно поднялась, стирая историю посещений, но напротив оставила переписку открытой, пусть читает. С этими мыслями встав с нагретого места, потянулась, опустив голову и скривив губы в ухмылке, не выдавая своих переживаний, выскользнула за дверь. Это и не нравилось Азраэль, отвечать проще перед собой за свои проступки или осуждать чужие. Будучи на небесах у неё постоянно случались такие ситуации, пройти мимо не получалось и, конечно, расплачиваться потом приходилось, а начальство, ох, как не любило, когда в их дела совали любопытный нос. Мятежница задумчиво постучала пальцем по губе, застыв перед дверью. — Любопытно, меня сегодня избивать сильно будут? — спросила она себя, положив ладонь на дверь. — Посмотрим, — отозвался сзади Михаил, усмехнувшись. — Как там люди говорят, ах, точно, без комментариев! Галантно пропустил её вперед, а отыгрываться будет вполне грязно. Прочитав обещание в зелено-голубых глазах, мятежница тяжело вздохнула. Под ногами скрипел снег, а холодный ветер вызывал мурашки. Тонкая эластичная ткань не сохраняла тепло, и сосуд моментально замерз, однако поежившись и стряхнув с себя холод, встав напротив Михаила, она согрела ладони, потерев один об одну. Архангел наблюдал без привычной иронии в голубизне глаз, смиренно ждал начало боя, сосредоточено приглядываясь. Они давно оценили слабые места друг друга, давно отшлифовывали атаки, и теперь оставалось вспомнить, всколыхнуть остывшую кровь. Это их первый ненастоящий тренировочный бой. Первый раз, когда они сражаются ни за что, просто ради себя, без злости, ненависти, боли потери, до ценнейшей и долгожданной победы. — Как на счет дополнительного стимула? М-м, например, кто победит, тот выполнит одно желание или условие? — Какое условие? Стоять и не двигаться, чтобы ты меня убиваешь? Михаил прикрыл глаза, улыбнувшись уголками губ, и, зажмурив один глаз, внес поправки: — В пределах разумного. — Еще бы знать, что ты считаешь «предел разумного», — пробормотала она и, прикусив губу, встала в стойку, чуть согнув колени. — А ты уже готовишься к поражению? — он вопросительно вскинул голову, но Азраэль неопределенно пожала плечами, чувствуя досаду и легкий укол азарта. Михаил сильнее, мятежница чувствовала его силу и бурлящую энергию, требовавшую выхода. Себе она казалась вялым цветком, малейшее дуновение, и стебель переломится. Старые кости треснут, заставив согнуться в три погибели и мычать от боли. Она будто потеряла себя, свою сущность, где все было нипочем, а теперь на каждом шагу ловушки судьбы — и оставалось подождать, в какую именно попадет, и какая сработает, на сей раз. — Нет, — потянула она, — предполагаю, все возможные варианты, — сдув прядь с лица, усмехнувшись, сжала кулаки. Наверное, это шанс сыграть с Михаилом не на смерть, а всего лишь на желание. По неведомому условному сигналу они сорвались с места. Скользкий снег только умножал азарт, ведь где они только не сходились в битве: на песках и барханах, в полете и над водами. Им нравилось иметь достойного противника, который не даст мышцам задубеть, а навыкам забыться за ненадобностью. Глаза застилали полосы и размытый силуэт впереди. Шаг в сторону, увернувшись от броска Михаила, резко развернулась, целясь с разворота ногой. Но почувствовав цепкие пальцы, мятежница, согнув ногу и совершив кувырок, приземлилась на колени. Бой продолжался. Не успев уйти от траектории атаки, она сдавленно зашипела, из разбитых губ побежала кровь. Сдаться — права такого воительница не имела, поэтому махнув рукавом, нанесла быстрые удары, попав ему по груди и правый бок. Она вовремя отклонилась корпусом, только почуяв поток воздуха. Неожиданно, поскользнувшись во время защиты и открыв тело для ударов, неловко взмахнув руками, налетела на архистратига, сбив его с ног. Азраэль вздохнула и прикрыла глаза, лежа на Михаиле. — Четкие быстрые атаки, непростые приемы, а врага сразила — случайно поскользнувшись, — архангел усмехнулся, продолжая лежать на земле ощущая быстрое биение сердца Азраэль и теплое дыхание. — Мы оба понимаем, что выиграл ты, — она перекатилась на спину, глядя в серые небеса, и хмыкнула, поморщив нос, когда нечаянно коснулась разбитой губы. Плечо также болело. Пожар, охвативший тело и адреналин понемногу угасали, сердцебиение возвращалось в норму и выровнялось дыхание, а она все лежала с безразличным взглядом. Архангел прищурился и, за долю секунды встав на ноги, подал руку Азраэль. Она проигнорировала протянутую руку, флегматично слизывая кровь с губы. Бежать алая жидкость по подбородку перестала, но исцеляться разбитые губы не спешили. — А-а! — от неожиданности, когда воспарила в воздух, вскрикнула Азраэль, глядя на виновника недоуменным янтарным взглядом. Её удивило, что поднята она была аккуратно, бережно. Сила Михаила не приносила боли лишь тепло, оградив от внутреннего и внешнего холода. Когда ноги коснулись снега, он теплыми пальцами дотронулся до лба, и мятежница покорно закрыла глаза, чувствуя исцеление: плечо, чуть хрустнув, стало на место, а губы приобрели четкий контур, однако, как напоминание, осталась кровь. — Спасибо, — благодарно кивнула Азраэль, пригладив рыжие волосы, подмечая настроение архангела. Он выиграл, и это не могло не тревожить, легкий шторм невесомо поднимал с земли, пытаясь дотащить до полной неопределенности. — Так что там произошло у тебя с богами. Что вы не поделили? — отряхнулся от снега Михаил, не забыв, конечно, задать вопрос. Его уже тревожили смутные предположения, но уж очень любопытно, какое преступление совершил анархист, что у архистратига вместе с договором появилось множество нерешенных проблем, связанных с нею. Казалось, мятежница успевала всюду и ни на минуту не оставляла обитателей мира в покое, и не только своего . Но определенно, это вносило некую разнообразность в его существование, помимо нытья ангелов, пусть и не такого громкого, без крыльев и дома, они теряли свою праведность и гордость, она не хотела отравить тьмой. — Мне же надо было откуда-то брать энергию для кристалла, — мрачно усмехнулась Азраэль. Она не жалела, именно так поступила бы опять в прошлом лишь от одного нюанса не давала себе покоя, что не уничтожила их раньше, чем они просочились, чтобы владеть чем-то принадлежащим небесам. Изначально, боги не сильно мешали, но когда ангелы еще не слишком уделяли внимание человечеству времени и были заняты обустройством Рая для душ, то религии процветали, и лишь чуть погодя, невнимательность влекла за собой войны и вооруженные столкновения.***
Тадеус напряженно носился по холлу, чем вызывал недовольство других ангелов. Впрочем, ему было плевать, когда на кону стояла жизнь, он ничего не мог с собой поделать. Прежнее дело всей его жизни отошло на задний план, и он, вопреки всему, оставался верным взбалмошной Азраэль, которую все не понаслышке знали, как анархиста, вот только не догадывались, сколько боли сокрыто в застывшем на вечность янтаре. Её очаровательная улыбка ранее не сходившая с губ теперь замерла и рассыпалась на каменном постаменте. Он корил себя, что так и не поговорил с Азраэль о более сокровенном и надежно спрятанным за чарами обмана. Что же будет с Азраэль, с ними, когда небо откроется? Он принес с собой ошеломляющую новость: Кастиэль готов сотрудничать с мятежницей и может помочь подобраться ближе к писарю. Ангелу пришлось сменить сосуд и, пригладив светлые волосы, небрежно смахнул неукротимую челку с глаз, и устало прижался плечом об стену. Рядом стояли белые кресла и обычный деревянный столик с несколькими журналами, брошенными, лишь бы не казалось так пусто. Белые стены уже вертелись в голове и, задыхаясь от переживаний, он то и дело крутил мелкий замочек на молнии. Никто не знал, куда делись архангел и ангел, даже Бартоломей, который, встретив, лишь презрительно скривился и в отличие от Ребекки послал его, куда подальше, а именно искать свою ненормальную пропажу, тайно надеясь, что Михаил где-то прикопал ненавистного анархиста. Ребекка же, нахмурившись, нерешительно потопталась на месте и, закончив свои дела, вышла из кабинета, встав напротив Тадеуса. В её руках находилась папка и, положив её на столик, она сложив руки на коленях уселась в кресло. Но мятежник только хмыкнул. — Михаил еще не появлялся, а Азраэль сегодня не было в комнате, — проинформировала его она, прикрыв глаза. Она все еще ждала многообещающей встречи, но с того памятного дня прошло уже довольно много времени, и теперь ей постоянно казалось: смотрел архистратиг скептически, насмешливо, скрывая презрение. — Какое здесь отношение к анархисту? — сглотнув, поинтересовался бывший палач и сел в ближайшее кресло, готов внимать словам. Ребекка не казалась пираньей, скорее золотой рыбкой, предлагая мир и любовь всем идущим с ней в ногу. Здесь она выглядела немного чужой, вроде белой вороны, который не поддерживает хаос, творящийся вокруг и даже, когда ветер перемен сбивает с ног, она спокойно идет, управляемая светом и любовью. — Разное, — загадочно улыбнувшись, она, словно предвидев вопрос мятежника, глядела светящимися глазами. — С Бартоломеем недавно приключился один инцидент, — Тадеус бросил заинтересованный взгляд, намекая, чтобы продолжала. — Эфраим не выдержал и избавил пару ангелов от боли и страданий, а затем несколько людей, точно не знаю, меня в этот день здесь не было. Но ты же знаешь, слухами земля полниться. Так вот, наверное, он что-то сказал Азраэль, и она хотела его прирезать, тот и пожаловался архангелу. Точно не знаю. Их до сих пор нет, — опустив глаза, она легонько улыбнулась, подбадривая мужчину. — Азраэль как с Эфраимом..? — Ничего страшного не случилось, кажется, у них прошел милый разговор на тему жизни и смерти. Подробностей не знаю, — она махнула рукой. — С остальными она кое-как общается. — А Михаил, что? — обойти значимую фигуру не удавалось никак, и прекрасный рассвет за окном не завладел их вниманием окончательно, лишь мазнув взглядом, как по картине, а не творению природы, они вернулись к беседе. — Не знаю, Тадеус, — пожала плечами она, от досады прикусив губу и прикрыв глаза. — Просто не знаю, что сказать и чем тебя утешить. Могу сказать честно, они странные и воюют и… Немного бережно относятся один до одного. Михаил уже давно мог сорваться на анархиста, а мятежница уничтожить половину здесь находящихся. За день здесь бывает больше двадцати ангелов. Все приходят и уходят с вопросами, иногда без ответов и между этим иногда не совсем… скажем так, лестно отзываются об Азраэль. А она слышит все. Ангел положил руки на подлокотники. «Ничто не вечно, Тадеус, — она склонила голову, опустив руку на тонкий кинжал. — Все когда-нибудь закончиться, — вокруг летал шлейф неопределенности, и его тянула на себя анархист, если каждый её вздох пробуждал хаос внутри и снаружи, то теперь, мятежница, медленно перебирая пряди волос, стремилась к некой определенности. Она устала от всего, от этого мира, но огонь жизни продолжал гореть в её глазах. — Кажется, мы противостоим целую вечность, и никакого проку… Одна ненависть, разве она ведет к великому будущему, разве от неё веет теплом, не жаром? Наверное, я никогда не смогу утолить голод ненависти, — полный вздох разочарования в себе, в своей примитивности и не способности победить чувства, эмоции, не положенные небесным созданиям». Воспоминание аккуратно всплыло в голове и, отгоняя глухие эмоции, он возвратился в реальность, где Ребекка все еще прожигала его любопытным взглядом. — Благодарю за информацию, — чинно поправил куртку ангел.***
— Так, что ты придумал? — больше не имея ни секунды терпения в ожидании приговора, поддалась вперед Азраэль и, зацепив горстку снега, вытирала кровь с лица. Нос приятно щекотал запах зимы и снега, вольный ветер, несший пару минут назад холод, поднимал волосы, украшая разнообразными снежинками. Она заправила прядь за ухо, хмурясь, что на лбу появились небольшие морщинки, и показательно подняла глаза на невозмутимого архистратига. Он был за пределами этой площадки, за скалистыми вершинами и огромными небоскребами, поглощен дерзкими планами и запланированным выходом в цитадель богов. Михаил пару раз моргнул и легко улыбнулся. — Не нужно объяснять, что или скорее кого они запросили за копье… — Помни о договоре, — перебив, напомнила мятежница, выразительно поднимая бровь, и выставила правую руку вперед, словно пытаясь дотронуться до Михаила и почувствовать, что перед ней живое, теплое, способное чувствовать существо. — Я помню, — легко кивнул Михаил, наградив Азраэль неопределенным взглядом, мол, об этом сложно забыть. — Тебе необходимо сыграть смиренного, влюбленного ангела, в любом случае необходимо вместе попасть на аукцион. Азраэль неопределенно повела плечом и опустила голову, скрестив руки на груди. Молчание нарушал лишь свист ветра и скрип снега под неловкими движениями, переминая с ноги на ногу, словно опасаясь, что ступни опалит то ли холодом, то ли жаром раскаленных камней, она, пожевав губу, аккуратно приблизилась к нему, любопытно приподнимаясь на носочках: — Михаил, нужен тонкий расчет с учетом моего характера и прошлого поведения. Энергию я воровала открыто, не таясь, слишком нахально, потому что знала: они слабее меня, не смогут добраться до солдат и отомстить. Тогда боги никогда не собирались в кучки, они постоянно грызлись, как голодные псы за единственную кость, а теперь поверь, различия, если я притворюсь наивной дурочкой на коротком поводке, будут капитальные. Не поверят. — И что предлагаешь? Я выслушаю твои предложения. Ты, в конце концов, лучше себя знаешь, — он хмыкнул. Но и сам задумался, как лучше буде провернуть аферу с анархистом. — Но я никогда не любила, — растеряно моргнув, Азраэль потерла руки и, дойдя до скользких ступенек, присела. — Влюбленные немного безумны и часто проявляют знаки любви, а смиренные боготворят свою любовь. Почему ты просто не сказал, я бы и так согласилась, выбора то нет? — Выбор есть всегда, Азраэль. Есть возможность настоять на своем и отказаться, — архангел, сосредоточено окинув замершую Азраэль взглядом, сел рядом и смахнул с рыжей макушки пару снежинок. Представить влюбленную Азраэль довольно сложно, даже ей самой. Почему-то любовь некоторые считают слабостью, что у существа появляется ахиллесова пята, и закономерность постоянно проигрывать этому непонятному чувству. Никто не знает, когда оно появляется и когда пропадает, минутное дело или легкий укол в сердце через годы жизни. Любовь сумбурная, дикая и в тоже время прекрасная, ради неё хочется совершать поступки, делать приятное и ощущать постоянное тепло, поддержку. И танцевать только понятный двоим дивный танец жизни.***
Любовь. Позволено ли ей любить и открыть для себя новое чувство, и не только до братьев и сестер, а для врага. Чтобы поверили, и приняли как должное её сумасшедшее помешательство. Она долго смотрела на себя в зеркало, иногда поглядывая на быстро бегущие стрелки часов. На запотевшем зеркале, она выводила сердечки, сама не веря, что вообще рисует эти странные знаки, которыми люди иногда выражают искренность чувств. Они получались кривые, полные, тонкие, до идеального сердца ей было далеко. Пальцы соскальзывали, создавая линию, перечеркнувшую всё. Поддерживая мягкое белое полотенце, она кривлялась, настраиваясь на нужный лад, и никак не могла сменить маску: не получалось замаскировать едкую, неверующую в собственный успех улыбку. И наконец, кивнув себе самой, легко улыбаясь немного мечтательно, подключая всю фантазию и воскрешая старые забытые мечты, существовавшие еще, когда она обитала на небесах, глупая дурочка, зеленый воин, искавший и нашедший своего кумира. Все чувства доставались ему одному. Высушив волосы и приодевшись в удобное воздушное платье, аккуратно закрепив пару кинжалов, боясь себя выдать, она перед этим нацепила чулки, пусть лучше они привлекают взгляд, чем острые блестящие кинжалы. Накрасив губы, она тяжело вздохнула и резко обернулась на звук. — Понимаю, дорогая, что даму сердца ждут и дольше, но я и так ожидал тебя много столетий, — громко отозвался архангел, явно издеваясь, поэтому, прищурившись, она расправила плечи, не совсем аккуратно открывая двери. Губы сами собой сложились в милую улыбку. Игра началась. — Прекрасно выглядишь, — заметил Михаил и подал руку. Прижавшись по плотнее к нему, она вдохнула аромат мужских духов. Переместившись за доли секунды, Михаил обнял её за талию и, пройдя по холлу, он кивнул одному из богов. Азраэль всех не знала, поэтому настороженно обвела взглядом помещение, которое быстротечно показалось в приоткрытой двери, и доверчиво прижалась к архангелу, словно полагаясь в своем спутнике на все сто и больше процентов. — Наденьте, мисс, — один из подручных богов на блестящем золотом подносе протянул два браслета. Вздохнув, она вопросительно посмотрела на архистратига и потянулась к его губам. Михаил легко поцеловал, успокаивая, вызвался надеть браслеты сам. Закрыв взор богу спиной, на вопросительно вздернутую бровь, мрачно поджал губы и требовательно потряс не простым украшением. — Надевай, ты же мне доверяешь, — ласково улыбаясь, он защелкнул блокираторы на кистях рук и поддержал, аккуратно обнимая за спину. «Как же лживо», — могли в один голос заявить они, не прячась за новыми ролями. Её — вдохновенная любовью мятежница и падшая к ногам великого архистратига с пылкостью и покорностью; её слова — сладкий мед и шоколад, слабость — безграничное доверие и вручение своего сердца. В его же роли нет ничего необычного, он должен играть себя, того, кто, заставил врага полюбить себя, позволить прижиматься к плечу и гореть желанием коснуться теплых уст, а на деле жестоко продать. Азраэль покорно кивнула, но у архистратига дернулся уголок губ, показывая пренебрежение её смирением. Слишком жалкое существование для воина. Когда, наконец, было покончено, двери открылись, как пасти голодного льва, с золотистыми нитями и золотыми ручками. Ловушка захлопнулась и, оставшись в холодном помещении, скрываясь от чуждых неприязненных взглядов, небесные создания улыбались. Играя свою роль, она бросала опасливые взгляды, понимая свою вину и раскаиваясь, широко раскрыв глаза и сжав тонкими пальцами ладонь Михаила, ища поддержку, что не бросит здесь одну, не отдаст на растерзание. Боги сияли в дорогих одеждах, а богини звенели украшениями, словно кандалами, извечной цепью — браслетами на ногах и руках. Их пожирала слабость, потому что чужая энергия Творца вставала против них целыми бестелесными крылатыми легионами, мрачными хладнокровными воинами. Они не могли использовать даже копье Михаила, чтобы напиться вдоволь, как вампир вкусной алой крови. Азраэль не было жаль. Слабость всегда убивает, и это она испробовала на собственной шкуре, а насытится этим вдоволь немного позже. Когда слова будут не нужны, так как и жизнь. — Нашел? — одними губами спросила она, выдыхая ему в губы и заглядывая глаза, поймав мимолетное отрицательное качание головой. Это и тревожило. Казалось, тьма уже плела свои паучьи сети, влажные и липкие паутинки, она предстала в образе божества разных пантеонов, и бестелесной тенью применяла маски, следя разными глазами, разными головами и протягивая конечности. Здесь гуляла ярость, страх, презрение и мудреные колыбели планов, как долгожданное дитя, укрывая превосходство в блеске золотого шелка и вычурности обстановки. Михаила поманили обсуждать условия новой сделки. Это волновало и беспокоило, однако логово врага не может быть иным, клетка не станет домом, а жизнь не будет счастливой. Враг моего врага — мой друг, — понятное высказывания, но что делать, когда все вокруг враги, и надежное плечо найти еще сложнее. Спрятавшись в тень, Азраэль накручивала пядь волос на палец, в ожидании устремив взгляд на двери. Широкие, массивные, хорошо охраняемые. Она буквально чувствовала разглагольствования богов, их скользящие тени и тонкие жесты, змеям оплетали архистратига, искусно завязывая узелки. Скрыв зевок, она расправила плечи и непринужденно приняла вызов одного из богов, не позволяя себе ни малейшего проявления злости. Она верила. Ждала. Предчувствие мрачной волной в черных глубоких водах, с примесью металла поднималось внутри, достигая самого верха. Крайнее чувство обмана и недомолвок закружило вокруг диким невиданным зверем, восставшим из фантазии первооткрывателя и необычайного затейника с даром созидания. Михаил не выходил, а часы тикали, будто отсчитывали время в голове, громко стуча стрелками. В груди, судорожно, на последнем вздохе билось сердце — интуиция хуже церковного колокола оповещала об угрозе. Браслеты сдавливали запястья и, контролируя желание скинуть путы, благополучно надетые, расчесать кожу до крови, а если понадобиться отрезать руку. Азраэль сглотнула и сделала пару шагов назад. Аукцион даже не начался. Она ждала представления, помпезного плана и щедрую месть… Она стиснула зубы, но вырвался лишь полный боли вздох, крик застрял в груди. Кисти жгло огнем, а по венам, казалось, бежала смола, ядовитое болезненное вещество, шествующее прямо к благодати — слабому огоньку. Находясь в агонии, она сползала на пол, и послышался смех. Жесткий, торжествующий. — Она не умрет, архангел, пока не прикажешь! Кусая губы, она приоткрыла один глаз — и событие навсегда врезалось в память стальными прутьями, полностью пробив грудь и приколов к стенке, как бабочку иголкой. Михаил шел только вперед и, холодно усмехнувшись, держал в одной руке копье. Гордо расправив плечи, послал ядовитый взгляд. Раскаленное золото в голубизне глаз без единого проблеска эмоций, без шанса на помилования. — Михаил! — впервые голос звучал настолько пронзительно и жалко. Словно, правда разбито сердце и убита любовь, предательство в чистом виде, и запретные чувства призрачной стеной рассыпаются так же незаметно. Мятежница, делая последний вдох, бессильно опустилась на пол, точно сломанная игрушка. «Заберите меня. Умоляю!»