hold me and kiss me goodbye

Леа редко улыбается, но сегодня за ужином выглядит счастливой. Она мало говорит. Коротко о том, как вел себя пес. Ещё меньше — об использованных в блюде приправах. Совсем коротко — о собственной работе. Флорис мало понимает в технических терминах, а Леа не выносит обсуждения физиологических подробностей усопших за столом. Не брезгливая, не чопорная, не зашоренная. Просто она не любит углубляться в анатомию. Она пыталась задавать вопросы когда-то в самом начале, но они быстро пришли к пониманию простого факта. Их сферы интересов расходились настолько, насколько могли. Оттого в этом доме стало принято оставлять работу за порогом. Или, как минимум, не слишком сильно её вмешивать в общее течение жизни. — Я думала, ты дома ночевать вообще перестанешь. Капризно бурчит она, когда в комнате гаснет свет. Флор ощущает мокрые волосы на плече, прикосновение прохладной кожи, дыхание рядом с шеей. Он улыбается, но не спешит шевелиться. Молчит. — Ты сбиваешь режим. — говорит она уже на ухо. И Флор самодовольно улыбается. — Не стыдно? — Ни капли. Спи уже. Он лениво протягивает руку, сжимает ладонь Леи. Та улыбается, укладывается удобнее. И Флорис засыпает, почти моментально, краем уха слушая возню в комнате. Запах стрелянного пороха вырывается из общей картины. Терпкий, щиплющий нос. Он сильнее, чем смог от горящих досок, чем гарь, чем любой из запахов в этом месте. Кто стрелял, откуда? И, главное, в кого? Понять невозможно. Остальная картина не сразу становится понятна, не сразу сознание соглашается снова это видеть. Плитка на полу переливается от языков пламени. Блестит в основном отблесками красного, реже — рыжего. И Флорис, как тогда, не может заставить себя просто поднять взгляд. Он слышит треск деревянных колонн, поглощенных пламенем. Слышит, как хлопают лампочки. Флор помнит, что на потолке — декоративные балки. Понимает, что они вот-вот разгорятся и начнут падать. Тогда они начали падать раньше, тогда они не дали рассмотреть. Ноги выглядывают из-за разбитого холодильника с десертами по колено, Флор видит легкую рабочую обувь булочника, вечные джинсы и лужу крови. Медленно, каплями, алое пятно расползается шире. И Гертс не может оторвать взгляда ни от пятна, ни от ножа, который секунду назад держал в руке. Только лезвие почему-то чистое, блестит, как и плитка ловит все отблески. Он ведь помнил этот нож тогда, среди вещественных доказательств. Окровавленный, с обожженной ручкой. Сейчас он выглядел иначе, и это чертовски странно, ведь булочник уже мертв. Выделяются шаги. Толстые подошвы околовоенных ботинок создают достаточно шума, чтобы акцентировать внимание. По крайней мере, так кажется самому Флорису. Желания смотреть наверх — никакого. Однозначно, это может быть только Ганс. Хотя ботинки, кажется, были другие. И точно не было руки, прикоснувшейся к длинным волосам. Тогда была паника, была чужая смерть и пожар, сжиравший всё вокруг, как голодный зверь. Тогда не было времени на жесты, призванные успокаивать. — Ты просто не умеешь выбирать друзей, Флор. Голос знакомый, но настолько неуместный там, что Гертс вздрагивает. Поднимает голову, пытаясь увидеть, убедиться, что говорил тот, о ком думает Флор. Но всё обрывается на вспышке. Яркой, обжигающей, болезненной. Одна из балок всё же прогорела и сорвалась. Комната встречает тишиной, которую разрывает лишь колотящееся сердце самого Флориса. Леи рядом нет, пес спит в ногах. Стрелки на часах не видно из-за темноты, а это хотя бы дает надежду на продолжение сна. Флорис осторожно выбирается из постели уходит в ванную. Не включая свет, открывает кран, умывается холодной водой. Пальцы касаются лысой макушки, пробегаются по шраму. Тогда он, кажется, не успел поднять голову. А волосы сбрили в больнице, пока накладывали швы. Руки обхватывают голову сами собой, Флор морщится. В носу снова запах, характерный для выстрела. Снова всё накатывает, вспоминается, и остается лишь думать о общей несправедливости, о том, почему же его простили. Зачем дали шанс… Щелчок выключателя, свет. На кран ложится рука Леи, останавливает поток воды. Она смотрит изучающе, не решается прикасаться, что-то делать. И, что бывает ещё реже улыбки, она выглядит растерянной. А тонкий девичий голос едва продирается сквозь призраков прошлого, заполнивших небольшую ванную. — Кошмары?