hold me and kiss me goodbye

Леа пробирается по лесу. Здесь долго не тает снег благодаря плотной завесе веток. Из-за неё же здесь вечно сыро и холоднее, чем в городе. Здесь нет дороги, не в этот сезон. Рыбаки ходят к реке другой дорогой, той, что ведет к мосту. А другим людям ещё нечего делать в лесу сейчас, когда нет ни грибов, ни ягод, ни условий для туризма. Но, раз уж лед тронулся и течение реки возобновилось, скоро придут и другие. Флор ловко, возобновляя каждый поворот по памяти, лавирует в коридорах родной больницы. Ещё в студенчестве он достаточно натаскался отсюда каталок вниз, к своему нынешнему рабочему месту. И теперь, сворачивая под угрожающе ровные буквы «онкологическое отделение», он никак не мог отделаться от тех воспоминаний. В этот раз трупа не было. Пока что не было. Леа замирает у очередного дерева и начинает судорожно убирать снег, нужно убедиться, что дорога верная. И вот, на коре у корней находятся следы от ножа, которым написано красноречивое «Л + Д». Без равенств и сердечек, с размытым темным пятном рядом. Девушка улыбается и, закидав снег обратно, разравнивает его примерно так же, как и было. Идти ещё долго, но она хотя бы уверена, что не сбилась с пути. Флорис замирает у нужной двери, уже уточнив у проходящего мимо доктора номер палаты. Ещё пару часов назад, не думая, что сегодня придется оказаться на чертовом десятом этаже, он бы не сказал, что скоро от нервов начнут дрожать руки. Он не мог и подумать, что так близко воспримет чужую трагедию. Не думал, что вид крови может напугать. Но, пару часов назад, когда Геллен, смеясь над шуткой, закашлялся и стал стремительно бледнеть, брызгая кровью на стол, внезапно пришел страх. Флорис тогда кинулся к телефону, и бывший преподаватель сам указал на код онкологического отделения среди других номеров. Уже после этого липкий страх, сбивающий с толку в критической ситуации, превратился в холодный ужас, который не спешил отпускать. Леа поскальзывается на камне, успевает зацепиться за бревно, чтобы не упасть. И тут же послушно ложится в сугроб, прячась от взгляда прохожего. Она лежит тихо, только и надеясь, что он без собаки. Её одежда рассчитана на холод, рассчитана даже на то, чтобы переночевать в этом лесу. Время уже послеобеденное, время позволяет подождать. Скоро это место окутает тьма, и она перестанет бояться посторонних взоров. А работы сегодня много, сегодня нужно освободить место в каирне, на камне которого девушка и поскользнулась. Осторожно поднимаясь, она проверяет, не подвернула ли ногу. В этот раз пронесло, удача явно на её стороне. Она скидывает рюкзак, стряхивает рукой снег с груды камней и начинает их разбирать. Блондинка находит этот процесс умиротворяющим. Флорис так и не открывает дверь, даже не касается ручки. Геллен выходит сам, бледный, с неожиданно бросающимися в глаза синяками и выраженными венами. Он давно выглядит таким усталым, и Флорис просто не замечал? Он давно выглядит таким больным? Он… — Благодарю. Мрачно говорит Геллен, забирая свою куртку с руки Флора. Мужчина явно пытается обойти его, Гертс позволяет это сделать, но увязывается следом. Только в лифте Флорис снова собирается с силами и подает голос. — Я довезу Вас до дома. Геллен явно хочет отказаться, но, задерживая взгляд на Флоре, всё же молчит. И непонятно, что тому помешало: хоть сколько-то хорошее отношение к Флору или прибавившееся количество людей в лифте. Он натягивает куртку и облокачивается плечом о стену лифта. Молчит. Молчит он и по дороге, мрачно сворачивая к курилке, шлепая по весенним лужам. Хлопает себя по карманам, но, прежде чем Геллен успевает сказать, что у него нет сигарет, Флор протягивает свои. Закуривает Гертс и сам, под мрачной усмешкой вечного наставника. Казалось бы, вот он — пример, показывающий, что стоило бы завязать. Но пример красноречиво плюет на своё состояние, и Гертс не видит смысла отказываться от своей порции никотина. Так же молча они идут к машине Флора. Гертс огибает её кругом, чтобы открыть заедающую дверь пассажирского сидения и захлопнуть её за Гелленом. Сам садится за руль, пристегивается. Геллен кажется спящим, но когда Флорис кладет руку на его плечо, кажется, впервые за годы их знакомства решившись прикоснуться к преподавателю, тот сразу открывает глаза. Открывает глаза и недовольно хмурится, озираясь в гараже Гертса. — И как мне добраться до дома? — Завтра отвезу, сегодня велено за Вами присмотреть. — спокойно замечает Флор. — А мне с псом погулять нужно. Геллен недовольно, но слабо фыркает. Флорис же глушит двигатель и снова обходит машину, чтобы открыть дверцу переднего сидения. Геллен послушно выходит, оглядывается. Взгляд замирает на листике сушеного растения, торчащем из косяка над дверью в дом. Криво усмехается. — Если пытаешься разложить амулеты — делай это менее заметно. Флорис заметно смущается, но в этот раз точно не знает из-за чего. То ли от воспоминаний о обычных замечаниях Геллена на сессиях, то ли от собственной оплошности. Гертс спешит открыть дверь, включить свет в доме, следит, чтобы Геллен тоже зашел. Показывает гостю, где кухня, но предлагает подняться на второй этаж. Там выдает постельное белье и показывает, где гостевая спальня, а сам спешит прицепить пса на поводок и уйти из дома. Корит себя за негостеприимность, но всё же оставляет Геллена одного. Холодный ветер весенней ночи, как и требуется, отрезвляет, приводит в чувства. Почему-то только сейчас Флорис осознает, что происходит. Осознает, что Геллен ещё вполне себе жив, даже может возмущаться и в привычной манере замечать все ошибки окружающих. Осознает, что гостей стоит приглашать в более мягкой форме. Осознает, что бросил в одиночестве человека, за которым вроде как собирался присмотреть. Пес осознаниям не мешает и передвигается по знакомой улице меньше обычного, вяло дергая поводок время от времени. Везет хотя бы в том, что нет других собачников. Гертс уверен: если его друг решит рвануть поприветствовать кого-то, то двуногое ничтожество не сможет удержать поводок. Друг. Раньше в этом городе у Флора были друзья, каждый встречный был другом. А теперь… Авалона мертва. Ганс временно под стражей, неясно на сколько. Куда делись остальные? Одну — кажется, тогда, одержимая готической культурой, она представлялась как Лилит, — он недавно видел с мужем и детьми. Он был здесь подростком и переростком, он не успел пустить корни. Не успел этого сделать и в большом городе. И сейчас одиночество ощутилось слишком резко. Может, злые языки, твердящие, что нужно быть добрее к людям, правы? Уже под эти мысли он заходит в коридор, протирает псу лапы и спускает его с поводка. Он ещё на улице заметил свет в окнах кухни, но оттягивал момент, когда придется туда зайти. Оттягивал, будто он чужой в этом доме. Геллен, проявивший неожиданную уверенность и забравший из шкафа гостевой спальни халат, медитировал над чашкой чая сомнительного цвета. Пахло, впрочем, вкусно. — Я нашел несколько банок с травами и добавил в чай. Так вкуснее. Или из них ты тоже хотел что-то смастерить? — Коллега отхлебнул из чашки. — Леа на работе? — Леа два дня назад уехала к родителям, проведать. — Флор занял своё место и посмотрел в чашку, чай уже налил Геллен. — Травы… я не знаю, сколько им лет. Бабушка была травницей, а я как-то не интересовался. Нашёл, правда, не так давно её тетрадь и попытался обновить амулеты в доме, но не знаю, как бы хуже не сделать. Флорис всё же отпил из чашки, вкус на удивление вышел приятным. С не меньшим удивлением он отметил собственную жажду, допил и налил себе ещё. — Ты нервничаешь? От вопроса излишне внимательного гостя рука Флориса снова дрогнула, стол украсила лужа. Гертс вздохнул, отошел за тряпкой. Пальцы снова дрожали, и, он был уверен, Геллен заметил и это. Заметил, но ничего не сказал, даже глаза закрыл и спокойно отпил ещё. — Давно не принимал гостей. — Флор называет самую очевидную причину, но не выходит смолчать об остальных. Говорит он, правда, только отвернувшись к раковине. — И кошмары замучали. — А ещё ты, кажется, до сих пор воспринимаешь меня как преподавателя. — в голосе Геллена слышится улыбка, но Флорис не решается повернуться и посмотреть на эти редкие для ван Дейка эмоции. — Наверное, думаешь, что я сейчас начну отчитывать тебя перед родителями. Флор улыбается и сам, поворачивается к гостю. Но тот уже допил и поднялся из-за стола. Геллен действительно улыбался, устало и блекло, но честно. И, несмотря на моментально выделившиеся морщины, улыбка его была красивой. — А про кошмары твои поговорим завтра. Всё равно сегодня их не будет. Геллен произнес это важно, ответственно. Так, будто приказывал кошмарам исчезнуть на эту ночь. И Гертс уверен: на месте собственных кошмаров он послушал бы бывшего преподавателя. Но всё, что ему оставалось — окончательно убрать со стола, погасить свет на кухне и уйти в свою комнату. Леа вытаскивает спальник, лежавший под этими камнями с прошлой весны. Лес окутан густой тьмой, лес скрывает, как она тащит мешок к реке. Приходится зайти в воду до середины икры, рассчитывая на защиту рыбацких сапог от воды. Мешок буксует о дно — и его приходится палкой, найденной неподалеку, на берегу, подтолкнуть. Опираясь на ту же палку, она выбирается назад, на берег. Ночь вымотала. Ночь принесла озноб, усталость, и, кажется, где-то поврежденную кожу. Но ждать рассвета решительно нельзя. Скинуть камни с границы неглубокой ямы внутрь несложно, главное не сорваться вниз с ними, как в тот раз. В напоминание — едва зажившая после перелома нога. И напоминание оказывается достаточно веским. Когда небо становится серым, показывая, что за тучами восходит солнце, она ещё убирает в рюкзак инструменты, которыми разбивала лед на камнях. Леа не сдерживается, подходит к берегу. Никаких следов спального мешка нет, ровно как и рыбаков. Повезло. Леа выходит из леса по своим следам. Она успевает на один из самых набитых автобусов в город, забивается на дальнее сиденье и засыпает, растворяясь в толпе студентов и работающих в городе людей. Все они слишком уставшие, слишком сонные, чтобы смотреть, во что она одета. И это, снова, на руку Лее.