hold me and kiss me goodbye

Смирение росло из обреченности, изначальной, которую навевали их отношения. Ещё когда Флорис был его студентом, Геллен прекрасно понимал, что оценивает его иначе, выделяет. Совершенно недопустимое поведение с точки зрения... с любой точки зрения. Флор был младше, глупее, в конце концов, того же пола. Флор ничем не заслужил подобный камень на шею, и Геллен старался отстраниться. Ровно до тех пор, пока не случилась история с булочником, пока Ганс не попытался подставить того, кого ещё недавно называл другом. Тогда он впервые пожалел о том, что верил в чертову дистанцию. Тогда он зарекся. Никогда больше не дать ему так же ошибиться. Не дать ему снова пережить нечто подобное. Давая это обещание, Геллен был уверен, что больше не встретит Флора, хотя видения и говорили о другом. Но в них было столько аспектов, верить в которые не хотелось, что Геллен предпочел пустить всё на самотёк. Поплатился. Жизнью сестры, которая когда-то впервые представила ему Лею. Жизнью Вильгельмины, которая если и была в чем виновата, то не могла это осознать. И теперь, снова на волоске, Флор. Отпустить его Геллен не мог. Он знал, насколько Судьба капризная дама, и понимал, что просит слишком много. Понимал, что в самой его просьбе есть недопустимая вольность: мысль о том, что можно обменяться со смертью. Но Геллен был уверен, что это — единственный из всех возможных вариантов. Единственный, в котором у Флора есть шансы. А значит, как кричала взращенная годами, слепая и глухая ко внешнему миру любовь —единственный в принципе. И Геллен слушал её. Впервые в жизни, с упоением и слепым героизмом, слушал то чувство, что требовало внимания все эти годы. Само это приносило удовольствие. Так же, как в самом начале хватало простой заботы о нем. Так же, как когда-то он действительно думал, что обойдется парой рассказанных во снах историй. Привязался и пропал. Это слишком очевидно для любого и, конечно, для самого Геллена. Очевидно, когда опоенный снотворным в день приезда Леи Флор засыпает на диване, а Геллен накрывает его одеялом и подкладывает подушку, прежде чем уйти. Мучительно хочется коснуться ещё хоть раз, но страх разбудить побеждает. Он смотрит на спящего Флора и ощущает непривычное спокойствие, уверенность в своих действиях. В доме, почти что ставшем родным, он успевает лишь запереть пса и исказить внешность достаточно для того, чтобы в темноте никто не заметил подвоха. Он едва успевает до того, как раздается хлопок двери. Стены, углы, косяки: почти везде спрятано то, что должно было защищать Флора. И, в итоге, защитило, пусть и силами одного из создателей. Стены подпитывают, рассказывают, как себя вести. Стены много видели и, конечно, не смогут оценить, что чувствовал Гертс, но они крайне содержательно говорили о том, чего делать не стоило. И этого сейчас хватало.