Будни разведчика

      После массового оживления мы с Дэвидом отдыхаем, общаемся вдали от корабля, но меня все больше тревожит состояние злополучных колонистов. Особенно не идет из головы Орам, хотя я понятия не имею, что ему говорить и как вообще подойти. Мне сложно общаться с верующими, специфический склад ума. Сам я не то, чтоб атеист, просто материалист. Пару раз за разговор я озвучиваю пожелание пойти все-таки и разобраться, Дэвид реагирует на это ровно, но я каждый раз нахожу, за что зацепиться, чтобы не уходить, оттянуть момент. Дэвид замечает это, и в очередной мой «заход» просто предлагает успокоиться и ничего не предпринимать. Сами, мол, разберутся.       Я смотрю на него грустно и вздыхаю:       — Да не… надо.       — Почему?       А вот и правда — почему? Очень соблазнительно остаться здесь, с близким и интересным мне существом, а не бросаться с головой в чужие проблемы, которые не ложатся на душу. Я делаю мученически-кислую физиономию и уже твердо повторяю:       — Надо. Жалко этих балбесов. Просто — жалко. Не хочу к ним идти, но больше-то некому…       Дэвид внимательно наблюдает за реакцией и, кажется, по-новому осмысляет понятие «долг».       Я нахожу Орама, он один в своей каюте. Как я и предполагал, очень подавлен. Словно от него осталась одна тень. Я пытаюсь завязать разговор, получается плохо. Мой собеседник почти не реагирует, смотрит перед собой в пустоту. Не прогоняет, но и не откликается. Я говорю больше сам с собой. О том, что вот да, тяжело мне найти подход к таким, как ты, мы очень разные люди, у нас общего — только то, что я не могу тебя вот так оставить, очень сочувствую и понимаю, что ты ужас пережил. Не знаю, что делать, чтоб тебе легче стало, вот только рядом побыть и поговорить. Говорю, что в принципе, хоть мы и разные, я ничего против верующих людей не имею, просто не всегда понимаю, как с ними общаться. А так есть очень близкие друзья-христиане, они замечательные, потрясающие, очень глубокие люди, и во многом благодаря им я не отношусь предвзято.       Орам потихоньку начинает отзываться — разговор как таковой по-прежнему не очень клеится, но уже становится похожим на разговор, а не на монолог. За давностью событий, конечно, точные формулировки не вспомню. Помню, что немного говорили про все эти божественные заморочки — Орам в какой-то момент стал спорить как бы на автопилоте — в его окружении к его вере относились предвзято, и спорить он таки привык. Сработало просто по привычке.       Ну, я осторожно сел на своего любимого конька — что мне именно поиски дьявола и назначение каких-то людей и существ воплощениями дьявола категорически не нравятся, но в том-то и дело, что для каждого верующего свой образ бога. У кого-то этот бог с чертями воюет, у кого-то — людям помогает. А религия-то одна.       В общем, слово за слово, и Орам таки решается сказать, что его так гнетет. Что вот это все вокруг такое жуткое, что человек (андроид), который их так подставил и пытался убить, вдруг почему-то решил отпустить на Землю. Что, если мы вернемся и окажется, что нас использовали как носителей, что нас сейчас обманывают и используют, и вот эта якобы жизнь — такое тонкое издевательство, «подарок дьявола»? Или мы на самом деле в какой-нибудь дыре лежим с этими жуткими тварями на лицах и видим предсмертный бред?       Охо-хо, вздыхаю, ну да, понятная же реакция… как тут после всего пережитого поверить, что нет подставы? Вспоминаю рассказы Германа об одном парне, который просто отказался верить в подставу, потому что тогда хоть сразу помирай, ничего уже не важно. Говорю, мол, ну это правда, никак объективно доказать нельзя, вы хоть сто раз себя в медицинском отсеке проверите — все равно страх останется, после всего-то пережитого. Это не вопрос объективной действительности, это жуткий опыт, после которого уже почти невозможно доверять. Здесь нельзя просто взять и переубедить. И я не знаю, станет ли легче. Но вот прямо сейчас — ты живой, вся твоя команда — живая, жена, близкие, даже те, кто погиб еще до высадки на планету. Попробуй на этом сосредоточиться, ведь если это всё неправда — тебя всё равно ждет ужас, который невозможно выдержать, так какая разница, веришь ты или нет? А если всё правда — тогда тем более не стоит жить, как в аду, надо попробовать воспользоваться шансом на новую жизнь.       В этот момент в каюту тихо проскальзывает ксен. Орам замирает, но гость целенаправленно идет ко мне, что-то стрекочет. Я переключаюсь на «перевод», оказывается, Дэвид просит меня к нему прийти. Я невольно раздражаюсь — только начали говорить нормально, и тут Дэвиду непременно от меня что-то надо, хотя знает же, что мне сейчас нужно время, чтобы поговорить НЕ с ним. Грешным делом даже решил, что специально меня отвлекает. Однако, беру себя в руки и прошу Орама минутку подождать.       Мысленно обращаюсь к Дэвиду — что случилось, мол? Я бы сейчас предпочел никуда не идти.       Дэвид: — Я хотел тебе кое-что показать…       — А подождать не может?       — Вообще-то, у меня тут неприятности…       Я мысленно усиливаю контакт и «подключаюсь» к точке пространства рядом с Дэвидом. Вижу, что он стоит напротив очень нервного, диковатого ксена, который делает довольно агрессивные выпады в его сторону. Еще не кидается, но ситуация и правда на грани. Дэвид очень неловко перекрывает проход, а ксен явно хочет выйти. Но на любое движение реагирует агрессивно. Замкнутый круг, не получается у них расстыковаться.       — Я его оживил, но уже забыл, какими они бывали в самом начале… Отвык от диких.       Я все равно чувствую некоторую досаду — ну как маленький, людей оживлял, а простейшую защитку сделать или телепортироваться не может. Сразу вспоминаю Пантеру и пирожки, улыбаюсь. Ну да, а сам-то я недавно спрашивал «могу ли создать еду для ужина?»       На ходу импровизирую, создаю Дэвиду что-то вроде браслетов с силовыми полями.       — Ты вообще-то тоже так можешь. Теперь справишься?       — Кажется, да.       — И если что, ты меня мысленно зови… а то ведь твой посыльный может и не успеть добежать.       Я успеваю заметить, как Дэвид отступает, прикрываясь «щитами», и раздраженный ксен с верещанием бросается мимо него в проход.       Возвращаюсь к Ораму. Ксен сел рядом со мной, чуть позади, тычет головой под локоть и из этого положения с любопытством разглядывает Орама. У меня синтетическая кожа, так что меня воспринимают как «своего», а вот человек все равно воспринимается скорее добычей. Я кладу руку на гребень ксена, мягко отталкиваю его морду назад — ровно настолько, чтобы он чувствовал сдерживающий фактор. Орам не отводит взгляда от нашего гостя. Надо отдать ему должное, он не трус — держится, не срывается ни в панику, ни в ярость. Но ему все равно очень страшно.       — Отослать его? — киваю на ксена.       — Да… нет… все-таки да.       Я мысленно прошу ксена вернуться к Дэвиду. Тот беззвучно выскальзывает по потолку за дверь.       — С ними вполне можно общаться… но беда в том, что ты… ээээ… пахнешь едой. Им трудно себя сдерживать. Но если бы ты был андроидом, то не видел бы угрозы с их стороны. Это всего лишь телесное состояние, ты, кстати, можешь его теперь менять. Как и любой человек здесь. Можешь даже в ксеноморфа превратиться, сам. Посмотреть своему страху в лицо, но с другого ракурса…       — Не думаю, что готов к этому.       Но уже, кажется, менее категорично.       — Да, я не настаиваю, я просто говорю, что у тебя такая возможность есть. Просто, какой-то статус, обусловленный телом… он очень мешает договариваться. Для тебя то существо в доме было смертельно опасным, а для Дэвида нет. Для тебя это была самооборона, а для него — вероломный расстрел.       А потом Орама все-таки прорвало. В самую настоящую истерику, хорошо знакомое мне самому состояние срыва, и у него уже не было сил держать себя в руках. Он начал говорить сбивчиво, сквозь слезы — мол, ну вот как так, я же все понимал, я же чувствовал, чем все закончится, но в этом бесконечном ужасе просто хотелось верить хоть чему-то, хоть кому-то. Если все настолько безнадёжно, то и жить уже незачем. Я ж его, гада, и защищал — просил отойти с дороги, чтоб эта тварь на него же и не кинулась. А он, как ребенок, с ней пытался о чем-то договориться — да о чем с этим зверем можно было договориться вообще? А потом он так спокойно, уверенно говорил, я просто устал от всего этого безумия, ухватился за этот уверенный голос… Ну не может же хоть человек, хоть андроид быть настолько чудовищем, настолько хладнокровным убийцей? Пусть даже всё кричит об опасности — такого просто не должно быть в мире, чтобы ужас без просвета…       И все это сквозь уже не сдерживаемые рыдания. Я понимаю, что в таком состоянии могу только быть рядом и утешать. Накрыл его пледом, сунул в руки чашку горячего чая. Просто дал выговориться. Понял даже с некоторым облегчением, что в корне всего — не ненависть, не какие-то абстрактные «дьяволы», а вот именно такая простая, жгучая обида на того, кто обманул, предал последнее, отчаянное доверие… Тяжело, конечно, очень тяжело. Но и очень, по-человечески, понятно.       Дэвид, конечно, тоже тот еще «герой». Обманул, отнял конфетку у ребенка, прям виртуозно обставил, тёмный гений интриги, бля. Разобрался, блин, со «страшным подлецом». Праведная месть, тоже мне…       Озвучиваю частично вот это всё. Орам уже почти успокоился, взял себя в руки. Пьет чай.       — Вот зачем он это сделал?       — Ну, с его точки зрения ты хладнокровно расстрелял симпатичное ему существо просто за то, что у тебя какие-то представления «о дьяволе». Вот, как всегда, люди просто превентивно уничтожают все «неудобное» и опасное, они недоговороспособны. Нет, я понимаю, что ты видел жуткую тварь, которая убила твоего друга. Но сказал-то ты совсем другое. Дэвида это окончательно разъярило — и он тебя сознательно подловил на доверии, в отместку. Око за око — ты убил существо, которое ему доверилось, он убил тебя, предварительно заставив поверить. Для него очень много времени прошло — а все равно злится.       — Ясно… — Орам замолчал, переваривает. — И что теперь?       — Да ничего, в принципе… Ну, не отменишь же то, что уже случилось. Дэвид дальше мстить не будет, вообще не хочет с людьми связываться. Хотя, наверно, вы свои взаимные обиды могли бы и разрулить. При желании. Оба ведь не злобы ради так поступили. Кошмар, конечно, я даже представить не могу, как тебе после всего этого трудно. Если хочешь, я сам поговорю с Дэвидом, постараюсь донести до него, что ты, в общем, и вариантов других не видел.       Орам кивает.       — Может, потом и поговорить сможете нормально…       В целом Орам, как мне кажется, воспринял эту идею скорее хорошо. Да и вообще от разговора его попустило, а то наедине со своими мыслями уже совсем в черноту проваливался.       Еще где-то за время разговора меня стукнуло идеей познакомить Орама с Габриэлой — она тоже пострадала от «злого экспериментатора», только защищала не людей, а «немножко монстров» с обывательской точки зрения. Вот им бы как раз сравнить опыт да пожаловаться друг другу от души — общие проблемы, общая боль. Рассказываю Ораму про этот вариант, и вообще про свою жизнь там, в общих чертах. Орам отчасти пропускает это мимо восприятия — просто усталость, видно, что слушает, но слышит только вполовину. Но, кажется, идея его заинтересовала.       Примерно в таком статусе я эту ситуацию оставляю и выхожу из корабля. Понимаю, что вообще-то людям тут реально помощь нужна, хотя бы чтобы с каждым нормально поговорили и объяснили расклад. Но я точно не выдержу, я и с Орамом-то адски устал, хотя и компенсировал это радостным подъемом от неожиданного живого контакта и успеха. Решил попробовать упросить Лори-Лори нам помочь — все-таки дети сейчас относительно стабильны, да и Ксавье, Пантера, Ильм за ними приглядывают, а тут вообще дыра, которую надо затыкать срочно, иначе оживленные вполне могут начать загибаться уже по собственной инициативе. Уолтер, конечно, что-то делает, но он сам в конфликте замешан и крепко обижен на Дэвида, а тут бы кого нейтрального…       Лори-Лори, к счастью, согласилась и охотно взялась за работу. Я ей очень благодарен, поскольку она все довольно быстро организовала — определила тех, кому вот прямо неотложно нужна помощь, от тех, кто еще продержится до своей очереди, и сразу приступила к работе.       Я вообще думал, что они с Дэвидом успеют переговорить, как андроид с андроидом… но, по правде, обоим было некогда (Лори — так точно), а время для разговоров еще всё впереди.       Я же пошел к Дэвиду — не то отдыхать и восстанавливать ресурс, не то продолжать сложные беседы. Поговорили об Ораме. Дэвид, конечно, злится — уже сколько лет прошло, а не отпускает. Теперь, правда, нео жив-здоров, Ораму Дэвид высказал, так что уже не так кипит. Даже как-то нормально выслушал… заинтересовался вариантом «поговорить и попробовать наладить отношения». Правда, подколами про ребенка и конфету я Дэвида слегка достал (и доставал еще долго), но не настолько, чтоб разозлить всерьез.       И вообще, говорю, он неплохой парень — кто другой просто пустил бы очередь и по тебе, и по коконам. Превентивно, не вникая. А так — ну, у вас просто трагедь обоюдная, так уж сложились обстоятельства, так уж вы оба отреагировали, каждый в своем праве. Орам ни разу не злодей, и, вообще-то, он искренне надеялся, что и ты тоже.       Дэвид несколько уязвлен, и собственные действия уже не кажутся ему такими верными и безупречными. Я позволяю ему отступить с достоинством — ну да, говорю, я б на твоем месте тоже впал в ярость, я тоже, признаться, злился на него из-за неоморфа, чувствовал ситуацию с твоей стороны и полагал, что так ему и надо. Но что ж теперь, всю вечность друг друга ненавидеть?       Потом мы разговорились про людей вообще. Я вспоминаю форумы, Дэвид ругается, что вот — им хоть разжуй и в рот положи, а всё про то же будут — у роботов нет эмоций, это просто машины, так им и надо. Ну да, говорю, придурки. Некоторые совсем придурки, а некоторые просто из зоны комфорта выходить не хотят. А так — неплохие, в принципе, люди. Просто с тараканами. А одна утонченная юная дева так и вовсе готова все понять и простить в обмен на небольшое внимание от такого метросексуала.       Смеемся. Я продолжаю, мол, люди в принципе придурки — вообще без исключения. Даже я не какой-то «особенный». Просто все бывают благородными, отзывчивыми — а бывают вот такими, упёртыми и слепыми. Смирись, короче…       Потом уже просто разговорились. Я рассказываю, что тоже бывают острые приступы мизантропии. Вот так идешь по улице, и тебя от любого прохожего воротит. Потому что станица, все знают, если окликнут — придется с ними общаться, а общаться не хочется. У меня недавно близкий человек умер, и тошнит от их внимания, от одной мысли, что кто-нибудь влезет и начнет со своей колокольни объяснять, что и как я должен чувствовать, что по этому поводу делать, и даже что им отвечать. Нет, в целом люди как люди, незлые… просто придурки, которые могут проявить непрошенный интерес. Не убивать же за это, хотя порой очень хочется вычистить улицу огнеметом.       В машине в этот момент играет песня, которая невольно бередит еще одну старую рану.       И прячут слёзы огромные псы       В горячие лапы прячут носы,       А я не люблю маленьких собак…       Вот правда, говорю, во всех смыслах. Не люблю маленьких собак. Не люблю нарочито безопасное, комфортное и конформное. У меня был особый друг, всего несколько месяцев. Большой овчар, которого я подобрал на вокзале умирающим — мы его выходили. У меня с животными сложные отношения — я их люблю, но понимаю плохо. А с этим мы словно на телепатической связи были, как будто и правда не собака, а хайн. Я его так и назвал — Хайном. Я понимал, чего он хочет, что чувствует. Он был потрясающим. Особенным. А потом его отравили соседи… так что я понимаю тебя, понимаю, за что ты так с Орамом. Но у него хотя бы была причина, настоящая причина, а эти… просто твари. И простить не могу — потому что этим тварям вообще все равно, для них все нормально.       — А почему не оживишь?       — Страшно. У нас такой системы нет. А перетаскивать их сюда — страшно, что это будут лишь копии, съёмы. Для меня это будет слишком тяжело. Может… если когда-нибудь у нас научатся возвращать мертвых, вернут меня — и я, конечно, верну всех умерших близких. А пока буду просто их помнить…