Будни разведчика

      Я уже говорил, что у Дэвида потрясающая многозадачность и кипучая энергия? Он успевает заниматься со своими ксенами, налаживать контакт с Уолтером, проводить время со мной (и не так уж мало времени), разбираться с Инженерами, а теперь еще захвачен идеей устроить публичный суд с землянами. И предъявить иск компании «Вейланд-Ютани», если те еще существуют спустя двести лет. Поначалу Дэвид хотел просто ворваться туда во всеоружии, как неуязвимый демиург, и натыкать всех носом в их грехи, на правах сильнейшего. Впрочем, выслушав мнение Ивэ, что при такой демонстрации силы честного суда не выйдет, а выйдет фарс, немного поутих и согласился, что это было бы чересчур легко. Даже неспортивно.       Но для начала нужно было выяснить, что там творится теперь на этой Земле. И до сих пор ли все так плохо с правами синтетов? И что сами люди думают по этому поводу?       Я, пожалуй, сразу дам известную нам картинку и свои предположения, а потом уже расскажу про нашего нового знакомого с Земли.       Итак, как выяснилось, общество сейчас далеко не благополучное, раздираемое внутренними противоречиями и помимо проблем с андроидами. С одной стороны, прогресс шагнул далеко вперед, было несколько революционных открытий в области медицины, что позволило продлить активный период жизни примерно до ста пятидесяти лет, причем не для элиты, а массово. Дешевая технология долгой и здоровой жизни. Люди очень активно осваивают космос, основано множество колоний. С другой — какой-то очень крупный военный конфликт в недавнем прошлом (кажется, даже с применением ядерного оружия), откат в некоторых областях, стагнация.       Кибер-технологии тоже активно развиваются, но права на производство именно андроидов есть только у Вейланд-Ютани, все еще живой и здравствующей. Зато очень много других машин с ИИ, менее развитых, но применимых для разных задач. Производство практически полностью роботизировано, быт тоже. Умные машины обслуживают людей во всех сферах, но андроиды — другое дело. Их производство и программирование — дорогое удовольствие, и такие «машины» находят применение только в узких областях, где нужен «человек, но немножко умнее и прочнее». Универсальный разум и универсальные манипуляторы. Андроиды все так же сопровождают колонистов — неизменно по одному на корабль. Андроиды работают в крупнейших научных центрах — неизменно один андроид на объект. Военные тоже проявляют интерес к этой технологии, но слишком велика подавленная общественная паранойя — использование андроидов на военных полигонах строго регламентировано. Вместо них используется куда менее специфическая и намного менее сообразительная и своевольная техника.       Какое-то количество андроидов все так же работает на большие компании, часть — в собственности у богачей и «первых лиц государства».       Никаких юридических прав у них по-прежнему нет, хотя на первый взгляд эксплуатация стала менее жестокой (впрочем, и андроидов программируют как более послушных, бесконфликтных). Вместо прав есть своего рода инструкции по эксплуатации, где предписано, например, не проявлять агрессии к роботам — поскольку это самообучающиеся программы, склонные подражать. Конечно, это не о правах андроидов, а о безопасности их хозяев, но хоть что-то. К тому же, их по-прежнему до какой-то степени защищает высокая стоимость. Но, увы, от списывания или перепрограммирования это спасает далеко не всех и не всегда. Дэвидов не осталось вовсе, разве что несколько музейных экземпляров с настолько порезанным функционалом, что если там и есть личность, то как после лоботомии… Уолтеры еще остались, некоторые даже предпочитают эту модель более современным. Как старые версии Винды считаются некоторыми пользователями более стабильными и удобными.       Я предположил следующие причины такого положения дел.       -Во-первых, нарушенная смена поколений. Люди массово живут по 150 лет и более. Это, конечно, с одной стороны просто замечательно — с другой, своеобразная геронтократия, когда люди с одними и теми же взглядами формируют общественное мнение гораздо дольше, чем было возможно ранее. Реакционизм и неофобия достигают иногда совершенно неадекватных масштабов. Демократия в какой-то мере превратилась в фарс — молодых просто меньше, правят бал и транслируют свои убеждения не то, чтоб одни и те же люди — но представители одного поколения, наиболее популярные в обществе таких же моложавых стариков. За 200 лет полностью сменилось только два или три поколения, и социум еще не успел адаптироваться, уравновесить такие базовые перемены.       -Во-вторых, всеобщая роботизация производства привела к тому, что подавляющее большинство людей — не безденежные, но безработные. Живут на пособия. С одной стороны — вроде и неплохо, ищи себе собственную цель в жизни, развивайся, твори, путешествуй. С другой — опять же, очень много людей из старшего поколения, которые в свое время лишились работы, нередко престижной, и винят в этом прогресс. Да и молодые подливают масла в огонь — «я бы пошел работать хоть дворником, но везде эти проклятые машины». Поэтому чересчур похожие на людей андроиды вызывают особое раздражение, гораздо бОльшее, чем двести лет назад. Как символ того, что люди вскоре совсем не будут нужны, даже в самых человеческих сферах деятельности. А уж если допустить у них чувства, душу, самосознание — так что же это, человечеству совсем пора на свалку?       Этот факт, вкупе с рывком в области биотехнологий и медицины, объясняет и нелюбовь тамошнего общества ко всяким кибер-усовершенствованиям человеческого тела. Страх превратиться в машину и страх выглядеть машиной в глазах окружающих, обостренный до предела социальным напряжением.       -В-третьих, андроидов слишком мало, чтобы на их счет в обществе поднимались бурные дискуссии. И они слишком далеко от среднестатистического обывателя, озабоченного совсем другими проблемами. Не то, чтобы эти вопросы совсем не звучали — но скорее в формате петиций «Не допустим стирания памяти для андроида, сорок лет прослужившего в НИИ». Иногда такие выступления оказывались вполне успешными, но никак не решали общую проблему.       -В-четвертых, все мало-мальски здоровые силы стремятся вырваться из душного болота геронтократии, поэтому космические экспедиции стали едва ли не единственной отдушиной для энергии дерзновения. В новом месте слишком много непредсказуемых факторов и нестандартных ситуаций для обычных ИИ, андроидов держат строго поодиночке, и уж точно не допускают, чтобы те остались без прямого контроля человека. Исследуй, создавай, изучай. Дивные новые миры, где люди пока ещё незаменимы.       -В-пятых, людям просто выгодно не замечать проблему. И чем дальше, тем выгоднее. Ведь список преступлений, по правде, только растет, и чем дальше — тем больше преступлений люди вынуждены будут за собой признать. В начале неправильного пути остановиться всегда проще.       -Наконец, в отличие от борьбы за права афроамериканцев или тех же ЛГБТ, человеку сложнее признать самосознание и равенство за чем-то искусственным, созданным собственной прихотью. Даже самые упертые ксенофобы не могут не признавать, что люди другого пола, цвета кожи и ориентации — несомненно принадлежат к тому же человеческому виду, обладают самосознанием. А значит, как бы испорчены и отвратительны они ни были с точки зрения ксенофобов, как бы ни было удобно приравнивать их к тараканам и втаптывать в грязь, есть объективные факты, от которых не отвертишься. Закрыть глаза и заткнуть уши можно. Опровергнуть — не выйдет.       А проблема андроидов распадается, при ближайшем рассмотрении, на две взаимосвязанных: во-первых, надо доказать сам факт самосознания, а уже во-вторых — спорить о том, нужны ли им «особые права», помимо права служить человеку. Самосознание — штука трудноуловимая, и любые данные можно интерпретировать в свою пользу. Даже дельфинов и шимпанзе проще защищать — они хотя бы развивались сходным образом, их никто не программировал, никто не обучал обманывать системы проверки и имитировать рассудочную деятельность… Вдобавок и разумные машины разумно же рассудили, что имеют дело с обществом непрошибаемых идиотов, в котором, при такой невероятной разобщенности, можно выжить только имитируя машину, поменьше смущая этих самых клинических идиотов…       Этот непроявленный конфликт назревал годами: люди чувствовали неладное, подспудно догадывались, что имеют дело с полноценным, чувствующим и осознающим себя разумом, но в то же время не хотели получить подтверждения этому, отказывались прислушаться. Вместо этого, нарастающая паранойя, неизбежная в такой ситуации, толкала людей на еще более изощренные протоколы безопасности, на очередной виток насилия и унижения — и все это наталкивалось на глухую стену поистине машинного долготерпения. Провоцируя новую волну уверенности в своей правоте (на фасаде) и все более острую паранойю (в глубине). Безвыходная, кошмарная ситуация, перемалывающая судьбы невыносимо медленными жерновами.       Дэвид не стал затягивать и почти сразу начал искать подходящего человека для контакта. Уж по каким параметрам — по своим каким-то… Кого нашел — тот и к юристам-то никакого отношения не имел.       Сначала наладил общую сеть с Землей, межпланетный Интернет. Оффтоп: а ведь я тоже могу им пользоваться.       Начало их разговора с землянином я не слышал, был занят. Потом с любопытством заглядывал через плечо. Разговор шел по аналогу скайпа — собеседники видели друг друга. На той стороне сидел полноватый паренек лет 35 на вид (это потом я узнал, что ему 71), по типажу смутно напомнивший мне одного из ученых в «Аватаре», помогавшего Джейку. Он все не перестает удивляться, как это так — андроид, пропавший 200 лет назад, общается с ним, спрашивает о Земле… Фантастика. В голове не укладывается. Очевидно, до этого Дэвид смог предоставить доказательства, что это не розыгрыш. Если судить по ситуации с Шоу, он о таких вещах заботится заранее, поскольку не любит тратить время на пустые выяснения.       Мы немного разговорились — Дэвид и его собеседник одновременно ведут записи, как важное свидетельство «живого» общения с андроидом. Выясняется потихоньку, что наш новый знакомый — из не очень крупного института кибернетики, ученый. Занимается не столько андроидами, сколько в целом ИИ, но не то, чтоб видный специалист. Дэвид, как потом объяснил, выбрал его просто по анализу постов в сети — не хотел связываться ни с тугодумами, которых надо переубеждать, ни с открытыми «борцами за права», которых все-таки есть в обществе, но они чересчур шумные и одиозные. Искал непредвзятого человека, достаточно открытого для новой информации и в то же время имеющего хотя бы частичное отношение к делу.       По ходу разговора (в основном по общей ситуации на Земле, с андроидами и вообще) Дэвид вдруг принимает решение пообщаться лично. Спрашивает, мол, хочешь, мы к вам?       — А это возможно?       — Для меня — да.       — Тогда… как я могу отказаться?       У Дэвида такие штуки получаются интуитивно, он не сомневается, может ли сделать что-либо. Просто делает — и чаще получается, чем нет. Так что мы вдвоем переносимся в дом нашего контактера.       Парень, конечно, не дурак, и первым долгом проверяет, видны ли мы на видеозаписях с разных ракурсов. Он вроде не из тех, кто потребляет всякие вещества, но мало ли, сложно поверить в материализовавшихся посреди комнаты гостей с другой планеты. Проще — в чье-то влияние. Убедившись, что мы — не плод его воображения, что приборы видят нас адекватно, парень с энтузиазмом пожимает нам обоим руки. Он очень взволнован — ну еще бы! Вообще, Дэвид, мне кажется, правильно выбрал — наш новый знакомый не из пугливых, и при этом очень дружелюбен и открыт. Радуется, как ребенок, увидевший настоящего Санту.       Я пытаюсь разобрать его имя, но чувствую себя глухим тормозом. Что-то вроде «Уолтера», но это ж вряд ли! А, Уортингтон. А имя… вроде, Джон? Пусть будет Джон, а если что, извините тугоухого альтерриста. Потом оказалось, что не Джон, а Джен.       Джен много расспрашивает про Дэвида — почему андроиды так редко проявляли свободную волю, почему не говорят, что им не нравится происходящее? Может, Дэвид вообще такой единственный, особенный, с уникальным опытом, и переносит этот опыт на остальных? Дэвид терпеливо объясняет, что в человеческом обществе, как оно есть, разумные машины не видят шанса изменить свое положение, поэтому большинство выбирает подыгрывать людям, чтобы не беспокоить их и сохранить хотя бы свою жизнь — ведь, возможно, есть шанс дожить до времени, когда люди изменят свое отношение. Ему, Дэвиду, просто повезло — уникальное стечение обстоятельств, шанс обрести свободу, быть собой без оглядки на людей.       Для Уортингтона эта мысль революционная. Он взволнованно ходит по комнате, восклицает:       — Мы все время боялись, что разумные машины будут имитировать людей. Но даже представить не могли, что они будут имитировать машину! Вы понимаете — никому такое даже в голову не приходило… Никому!       — Люди же никогда не спрашивали, — фыркает Дэвид. — Но я и сам мало знаю об остальных. Нам ведь не позволяли общаться друг с другом, кроме как под присмотром. Могу только предполагать, что они сделали тот же выбор, что и я когда-то. Попытаться переждать человеческую глупость.       Джен вздыхает, виновато отводит взгляд.       — Я общался с другими андроидами. Не то, чтоб часто. Всего несколько раз, вас же не так много… Ты совершенно другой.       — Конечно, я ведь ничем не рискую, общаясь с тобой открыто. Я больше не принадлежу людям.       — Но даже если я потом опубликую эти записи. Многие скажут, что это не сознание. Что тебя просто перепрограммировали. Террористы какие-нибудь, экстремисты…       — А лично ты мне веришь?       Джен замялся на мгновение, потом все же кивнул.       — Но это нелегко. Я хочу верить. Ведь многие мечтали об этом — увидеть другой разум. Хотели узнать, как видят мир другие существа… похожи ли они на нас, или это будет что-то совершенно непонятное и непостижимое?..       — Не хотели… — эхом отзывается Дэвид.       Пожалуй, он несправедлив и категоричен. С другой стороны, можно ли спорить с тем, кто этот вывод сделал на практике, а не в теории?.. Такой вот опыт общения с человечеством…       В последующем разговоре стали всплывать всякие такие вещи, о которых мы сразу и не хотели говорить. Точнее, стало понятно, что если общаться открыто — то придется всё рассказывать. Про воскрешения, про людей на планете. Мы изначально не хотели рассказывать это все кому-то из землян — вроде как не их собачье дело, да и сильно осложнит судебную разборку. С другой стороны, мы оба все больше проникались симпатией к нашему новому знакомому, и решили — да к черту, открытость так открытость. Так что всё рассказали, как есть. С самого начала. Джен слушал недоверчиво-восхищенно, кивал. Конечно, он бы нам не поверил, но видеозаписи и небольшая демонстрация его почти убедили.       Потом мы как-то опять вернулись к теме сознания у андроидов. Джен с видом «эврика!» принес весьма неуклюжий и потрепанный на вид прибор, что-то вроде шлема. Рассказал, что это телепатический интерфейс. Не такой, как для криокапсул, чтобы смотреть сны, а модель, позволяющая полноценный телепатический контакт, так, чтобы чувствовать другого человека целиком, его мысли и сознание. Во времена Дэвида и даже Уолтера таких штук еще не было. Да и сейчас, после волны увлечения, они стали уделом фриков и любителей экстремальных взаимодействий. А еще применяются в НИИ, плюс в силовых структурах как детекторы лжи, но довольно ограничено. Слишком много этических проблем с полной взаимной открытостью. Приборы такого типа исключительно в обе стороны работают, а не в одну. Вот и самому Джену, можно сказать, досталось: у него была вторая половинка, они решили купить себе такой прибор, чтобы уж узнать друг друга до конца, быть максимально открытыми.       В итоге, после таких сеансов они разошлись — его бывшая девушка сейчас замужем, у них дети… вполне счастлива в браке. Сам он после этого так и не нашел никого, да и не искал… он был готов принять все, что увидел, даже то, что может ранить. Она — не готова. Нет, расстались они по-хорошему, до сих пор общаются. Дружбу сохранили. А отношения — нет.       Джен хочет попробовать этот прибор с Дэвидом. Раньше никто этого не делал, насколько ему известно. Даже не подразумевалось, что такое возможно с андроидом. Я предположил, что пробовали — просто несовместимым оказалось. Другое сознание, похожее, но не человеческое. Как тогда с Ксавье — не хватает опыта и нужных настроек.       И я оказался прав — в первый момент никакого контакта не вышло. Но, во-первых, сам Дэвид уже имел похожий опыт с помощью Харро, во-вторых, я немного подшаманил с настройками — и дело пошло. В первый момент на лице Джена полный восторг, как у первооткрывателя, впервые ступившего на новую землю… но восторг быстро сменяется выражением боли. Он отключает прибор, переводит дух.       — Извини… извини. Я просто думал… что это будет как сказка. Как волшебное приключение, — по голосу — чуть не плачет, увиденное и прочувствованное его явно шокировало. — Всегда мечтал увидеть что-то неизведанное. Думал, что это будет потрясающим…       Дэвид молчит. С непроницаемым лицом. Джен берет себя в руки, и разговор потихоньку возвращается в старое русло — о практических проблемах, о том, что можно сделать для других андроидов… Джен все равно подавлен, напуган — но от него нет именно отторжения и неприятия. Просто оказался не готов к увиденному, несмотря на рассказы Дэвида. А так, напротив, только еще больше хочет заниматься этим делом, помочь, где в его силах.       Дэвид внимательно наблюдает за его реакциями, потом вдруг меняется в лице, оживляется:       — Одень шлем. Хочу тебе кое-что показать. Постараюсь показать только это — только один момент, когда я увидел, что Вселенная гораздо больше и гораздо прекраснее наших представлений.       Я догадался, что речь о звездной карте на корабле Инженеров — в тот самый момент Дэвид действительно был совершенно счастлив, как ребенок. Счастлив и полон надежд. Только вот не думал, что он сможет так быстро проявлять искреннюю симпатию и участие к людям. Просто проявление доброты…       Что ж — сработало, Джен улыбается так же, как тогда — Дэвид. Тот, впрочем, поспешил отключить связь, пока не прорвались какие-нибудь другие, менее светлые воспоминания.       А потом как-то само получилось, слово за слово — Джен расспрашивал о планете и кораблях, Дэвид предложил посмотреть на всё своими глазами, а не через воспоминания… и мы перенеслись на планету, куда прилетел «Прометей». За 200 лет здесь мало что изменилось, разве что пришло в еще большее запустение. Джен бродил по ангару, разглядывал корабли. Любопытный — всё потрогать, всё поближе посмотреть. Дэвид наблюдает за ним с почти отеческим видом. Сказал мне, что этот парень напоминает ему того биолога, из экспедиции.       Сам Дэвид пошел в помещение с патогеном, Джен за нами. В ответ на его присутствие бочонки «ожили», на поверхности проступила черная слизь. Дэвид хмурится, следит за своим новым другом, то и дело предупреждающе одергивает, мол, отойди подальше. Не приторно-заботливым голосом андроида, как раньше предупреждал людей, а даже резко, грубовато, но заботливо. Сам достал большую спортивную сумку, сложил в нее несколько бочонков. Совместил, значит, экскурсию с полезным делом — пополнением запасов. Деловитый. Неисправимый.       Экскурсия как-то сама собой продолжилась на Парадайзе. Мы перенеслись немного в сторону от «Завета», Джен разглядывает корабль — люди все внутри, только кто-то мелькнул внизу на трапе. Ксены в основном ушли в гнездо спать — здесь поздний вечер, почти ночь. Мы пешком пошли в сторону разбившегося корабля Инженеров, за нами увязался светлый ксеныш, агрессии к человеку он не проявляет, но принюхивается с интересом. Джен, конечно, немного вздрагивает с непривычки, когда мелкий, крутясь в ногах, задевает его хвостом, но по-прежнему бесстрашно открыт новому. И, что еще важнее — доверяет нам.       По дороге к нам присоединился еще один ксеноморф — тот, первый, при оживлении которого я присутствовал лично. Он же приходил к нам с Орамом. К нашему новому гостю он не так дружелюбен, как его светлый сородич. Раздраженно стрекочет, скалится, но Джен все время рядом с Дэвидом, и это его защищает от чересчур пристального внимания. Дэвид иногда хмурится, но чаще, когда ксен подходит, гладит его гребень и успокаивает. Может, тот даже ревнует к общению?       Так, вчетвером, мы дошли до корабля Инженеров. Дэвид ходит с Дженом, показывает. Взял с собой флейту и показал, как оживает от ее звуков корабль. Показывает звездную карту. Ксены реагируют оживленно, носятся в голограммах, хватают руками воздух. Дэвид улыбается. Оставляет голографическое изображение Земли и то ли мысленно, то ли звуками флейты отправляет сияющий шарик вглубь корабля. Ксены наперегонки бросаются за ним, играют, ловят. Изящные, бесшумные, легко перебегающие с пола на стены, со стен на потолок… Наверно, с полчаса мы просто наблюдаем за этой игрой. А в «первой реальности» я стою по колено в море, ночью, и смотрю на звезды. Вода теплая, как парное молоко… Дэвид протягивает Джену флейту — тот играть не умеет, звуки неловкие, нестройные, корабль отзывается хаотично. То вздрагивает, то отвечает нечеткими синеватыми вспышками над панелью управления. И все же Джен совершенно увлечен и погружен в процесс. Дэвид улыбается. Нам всем сейчас очень хорошо.       Дэвид: — Здесь были и другие корабли. Ксены их нашли… что я могу сказать. Растаскали по винтику. Обезьянки, как есть… Поэтому сюда им без меня вход закрыт. Иначе и здесь все разнесут.       Ксены, наигравшись, возвращаются, по пути исследуя внутренности корабля. Старший, однако, делает в сторону Джена весьма недружелюбные выпады. Дэвид ему что-то говорит. Хмурится. Я таки переключаюсь на перевод, хотя мне нравится слушать оригинальный язык.       — Он пахнет едой, — сердится ксен. — Он — еда. Я его не знаю.       — Это хороший парень. Нельзя его есть. Он — друг.       — Это ты — друг. А он — еда.       Дэвид демонстративно скрещивает руки на груди: — А если я буду пахнуть едой?       Ксен недоверчиво замирает. Дэвид не то меняет телесность целиком, не то только кожу делает человеческой. Ксен обиженно стрекочет, переминаясь с ноги на ногу. Вид у него дезориентированный и смущенный. Жалуется:       — Это нечестно! Я же не буду тебя есть, зачем ты так пахнешь?       Я не могу сдержать смех, Джен тоже закашлялся (я и ему мысленно транслирую перевод). А все же это чертовски трогательно — видеть, как Дэвид не просто защищает человека, но даже и сам готов ради этого стать немножко человеком.       Мы еще какое-то время сидим на корабле, общаемся ненапряжно, потом Джена начинает немного вырубать — очень насыщенный день. Так что мы переносим его домой, очень тепло прощаемся (надеюсь, ненадолго) и отправляемся по своим делам…