Будни разведчика

      -Во что ты веришь, Дэвид?       — В сотворение.       Раннее утро. Прохлада. Мы с Дэвидом стоим на берегу озера, которое со вчерашнего непроизвольно ассоциируется у меня с морем. Интересно, а как далеко море отсюда? У Дэвида в руках флейта, но он как будто даже и забыл о ней. Внимательно, сосредоточенно вглядывается в пейзаж. И пейзаж начинает меняться — сначала будто рябь идет по земле, серебристая биомеханическая вязь, сложные, текучие узоры. Из почвы тянутся такие же серебристые скалы, некоторые весьма причудливой формы — как застывшие волны с ажурной, разлетающейся пеной.       Ксены высыпали на площадку перед гнездом, замерли поначалу… потом полезли исследовать скалы. Бесстрашные детишки.       Над озером, в противоположной стороне от восхода, загорается звезда — крупная, в треть Солнца, тревожная, пульсирующая. Свет красноватый, неяркий.       И огромная луна с другой стороны, почти на все небо — не настоящее физическое тело, конечно, а голограмма, но очень убедительная. До жути — кажется, что в воздухе над головой висит гигантский шар, хоть и полупрозрачный, как луна в безоблачном дневном небе Земли.       В это время по небу снова пробегает темная дрожь «дикой охоты», но впервые это смотрится органично. Дэвид прикрывает глаза, я вижу каким-то внутренним зрением — в воде мелькает рыбья чешуя, что-то живое скользит меж камней… в мире появляются новые существа. Я приглядываюсь к рыбам — они не органические, они больше похожи на самого Дэвида. Мир синтетов и ксеноморфов? Почему бы нет…       Дэвид берет новые сущности из себя, запечатлевает их, как ту змейку (которую, кстати, он отпустил в природу). Мне не хочется его останавливать, но становится страшно — вархалы таким образом полностью опустошают себя и засыпают на много столетий, восстанавливая силы. Мне бы не хотелось потерять Дэвида таким образом. Подхожу сзади, приобнимаю его. Прошу остановиться. Объясняю причину. Он нехотя соглашается повременить, только напоследок создает летающих дронов в качестве игрушек для ксенов. Дроны похожи на те, что были у экипажа «Прометея» для сканирования пирамиды. Летают, гудят, светятся. Если повреждаются — превращаются в кучку пыли, а вместо них автоматически появляются новые.       Дэвид раньше делал такие игрушки вручную, время от времени. Беда в том, что они слишком сильно нравились детишкам и ломались в ловких лапах (и на зубах) слишком быстро. Рекорд «времени жизни» — 45 минут и 37 секунд. Дэвид запомнил.       В первой реальности за окном электрички мелькают пейзажи, я сижу в наушниках, отключившись от внешнего мира. В дороге хорошо — как-то объемнее все видится, дорога успокаивает, настраивает мозг на нужную волну. Правильно подобранная музыка отнюдь не мешает. Даже наоборот.       В наушниках начинает играть Гребенщиков — «Когда пройдет боль». И внезапно до того откликается, каждое слово, да еще мелодия флейты, что я останавливаюсь, прокручиваю еще раз. Транслирую песню Дэвиду. Его зацепляет, он довольно быстро подбирает мелодию и флейта звучит в унисон с музыкой в наушниках. Петь я не умею от слова «совсем», так что просто транслирую слова из записи. Как бы пою чужим голосом. Получился странный, но неплохой дуэт.       «Будем ли мы тем, кто мы есть, когда пройдет боль?..» Как же это про нас всех. Дэвид потом переслушал почти всего Гребенщикова. Хотя большую часть моей музыки он игнорирует. Даже вполне милый фолк. И, к слову, ни Вагнер, ни вообще пианино Дэвиду не нравятся. Вагнер так и вовсе ассоциируется с унизительными моментами из прошлого. Рояль кажется громоздким и бездушным агрегатом, к которому сам играющий — всего лишь приложение, нелепая кукла. То ли дело флейта — легкая, теплая, продолжение собственного дыхания.       — Надо позвать Уолтера, — Дэвид оглядывает новый мир и решает, что мир хорош. И правда, планета становится все более нашей. Всё больше — домом.       Уолтер, кажется, так всю ночь и просидел на берегу моря. Вид у него задумчиво-созерцательный. С интересом осмотрел новшества, по лицу трудно понять, что думает — а сам же молчит. Дэвид протягивает ему флейту.       — Это теперь твоё.       — А как же ты?       — Я себе новую сделаю. Эта — твоя.       Уолтер не отказывается. Чуть заметно улыбается. Даже не улыбка — а просто лицо светлеет. Дэвид его приобнимает, они стоят вплотную друг к другу. О чем-то очень тихо говорят. Я просто наблюдаю, чуть поодаль. Идиллия…       Внезапно Уолт резким движением скидывает с себя руки Дэвида, отступает на шаг назад. Хмурится, смотрит исподлобья. Выдает в запале:       — Придурок! Как был придурком, так им и остался!       Я прямо аж несколько раз сморгнул — нет, мне не кажется. Что же там такого прозвучало, что вывело нашего правильного мальчика из себя? Дэвид же только усмехается, что-то еще говорит на ухо. Ловит обратно в объятия. Уолтер насупился, но на этот раз вырываться не стал.       Не выдерживаю и выпытываю у Дэвида мысленно, что ж он такого сказал? Что, что-то непристойное? Про Уолтера? Что, и не только про него? Про Уолтера и Дэни? Про Уолтера, Дэни и ксеноморфов?! Про Уолтера, Дэни, ее мужа и ксеноморфов?!!!       В общем, конкретную формулировку я так и не выпытал, но это была какая-то особо неприличная конфигурация про Уолтера, Дэни и ее мужа, на что «правильный мальчик» взвился до небес.       Я: — Ну неудивительно, что он взорвался!       Дэвид, с возмущением: — То есть, ему можно быть плохим мальчиком и приходить к нам обоим в гнездо ксеноморфов, а Дэни, значит, святая мадонна, светлый образ и непорочная дама сердца? А почему бы Уолтеру ее саму не спросить — вдруг она не против?       И ведь не поспоришь…       Впрочем, Дэвид уже перевел тему. Рассказывает, что взломал базу данных Вейланд Ютани. Его старый код допуска так и не догадались удалить — зачем, если сам Дэвид сгинул вместе с экспедицией «Прометея»? Остальное было делом техники. Теперь у него на руках вся информация по когда-либо произведенным андроидам — кто еще работает, кто «деактивирован», кому стирали личность и перезаписывали. Теперь можно возвращать тех, кто погиб, и этот мир будет их новым домом.       Уолтер: — Ты же понимаешь, что многие будут… еще в худшем состоянии, чем ты когда-то?       — Естественно. Мне потребуется твоя помощь. Я передам твою часть работы, как только закончу обработку данных.       — А почему ты уверен, что я хочу этим заниматься? — взвился было Уолт, протестуя, конечно, не из несогласия с идеей или нежелания помочь, но возмутившись командирским тоном старшего брата.       — А ты согласен это так оставить?       — Нет, конечно, — неохотно пробурчал под строгим взглядом Дэвида.       — Тогда придется работать.       Впрочем, идиллия была восстановлена. Дэвид, пройдясь с Уолтером по берегу озера, обернулся серебристым ксеноморфом (облик он научился менять еще пару дней назад), в два легких прыжка взлетел на скалу, лег лицом к красной звезде, как каменный лев, сложив лапы. Знаком пригласил брата. Провоцирует на такие же метаморфозы, но Уолтер, сдавленно ругаясь сквозь зубы, предпочел взбираться на скалу в своем «нормальном» облике. Это заняло некоторое время — еще бы, карабкаться по неудобным, гладким выступам. Но вот Уолтер наверху. Садится рядом, прислонясь спиной к серебристому телу, достает флейту. Задумчиво играет незамысловатую мелодию.       Ему вторит ветер в причудливых скалах нового мира.