послушай меня (сборник)

Наверное, всё дело было в неверии. Чанёль отпихивал чужие руки, бесился, срывался, кричал, словно его режут, и всё больше замыкался в себе. Пустые сообщения о том, что всё хорошо, разрывали его сердце. Перед глазами всё ещё стало «Ты ослепнешь?» и ужасающее «Извините». Да, разведите ещё руками, просто без слов добейте его.       — Ну вы же, блять, врачи! — кричал он в коридоре. — Мамочка! Мама, ну за что?! Его переносили из комнаты в комнату. Неизменно наблюдали за настроением, чтобы, не дай бог, не совершил что-то неправильное. Чанёль медленно умирал, лёжа на кровати. С некоторых пор он боялся даже дышать. Лето пришло, вполне ожидаемо ужарив всё вокруг. Было нестерпимо душно, но Бэкхён сидел рядом, обливался потом и пил много воды. Он не включал кондиционер, убрал к чертовой матери вентилятор, даже не пытаясь наставить его только на себя. Чанёль чувствовал, как дует из окна или техники на глаза. Он слишком боялся, чтобы не надуло, поэтому лежал на кровати, натянув на глаза плотную повязку. Бэкхён слишком сильно уважал Чанёля, чтобы позволить своим потребностям взять верх.       — Тебе жарко, — прошептал Ёль, поправляя повязку на глазах, — я могу полежать в гостиной.       — Я в норме, — отмахивался тот, впоследствии игнорируя последующие реплики. Чувство беспомощности давило на него так, что он задыхался. Бэкхён просыпался ночью от ужаса, слыша хрипы, а потом и крики паники, потому что вокруг была темнота. Так он научился засыпать с включённым светом. Бэкхён хотел, чтобы его парень видел свет до тех пор, пока может. Чанёль плакал слишком часто. Иногда Бэк даже не замечал этого. Он научился делать это настолько беззвучно, что… Бёну не хотелось представлять, сколько немых истерик он пропустил, сидя рядом. Ему самому хотелось кричать. Они обошли все больницы в своём городе, поехали в центр, где должны быть лучшие врачи и оборудование, но спасать было нечего. «Виноград»* расцветал в его глазах, и его нельзя было убрать.       — Вялотекущее воспаление, — констатировала врач, повернувшись к Бэку.       — А второй глаз?       — Прогрессирующее, — женщина поджала губы, и Чанёль убрал с подставки подбородок, вытирая его салфеткой. — Найти причину практически невозможно. Люди лечат это по пятнадцать-двадцать лет, иногда с самого рождения, но лечение не даёт результатов.       — Мы сделали все обследования, — шепчет Бэкхён, резко раскрывая толстую папку с бумагами. — Посмотрите: мы проверились на все инфекции! Ничего не выявлено. Всё отрицательное. Мы были у ревматолога, уролога, гематолога. Почему не получается… как это возможно?       — Сходите к иммунологу, — неуверенно предлагает она. — Послушайте, мы ничего не можем…       — Понятно, — резко останавливает Бэкхён, кивнув. — Поднимайся, Ёль. Они выходят из кабинета по отдельности. Пока ещё могут. Чанёль снова хочет плакать, уже видно, как дёргается подбородок, но он кладёт на него руку и ускоряется, врываясь в туалет. Бэкхён не спешит: складывает документы в рюкзак и только потом идёт следом. Чану всегда тяжело после приёмов. В который раз начнётся истерика, но сегодня Чанёль просто тихо плачет. Они ещё прогуливаются по городу. Чанёль хочет увидеть всё, пока не наступит «ничего». Бэкхён держит его за руку совершенно не боясь, садит на лавочку и покупает мороженое, аккуратно передавая в руки.       — Давай просто останемся дома? — предлагает Чан, разглядывая откусанную часть. — Я не вижу смысла обследоваться дальше.       — Если ты не видишь смысла, то его вижу я.       — Прости меня, — неожиданно шепчет Ёль, поворачиваясь к старшему, — я очень часто плачу. До сих пор сложно смириться со всем этим, и я знаю, что тебе очень трудно сдерживать меня. Я могу ранить словами, потому что считаю, что мне лучше просто умереть или нам расстаться, но я благодарен тебе, и я очень сильно люблю тебя.       — Я знаю, — слабо улыбается Бэкхён, стерев шоколад с чужих губ. — Тает. Чанёль обращает внимание на свою руку и неловко улыбается. Если сейчас он такой нерасторопный и глупый, то что будет потом, когда он ослепнет? Жизнь просто пройдёт мимо него. Ни улицы, ни дом не оборудованы под таких, как он. Он может зацепиться за камень, споткнуться о яму на дороге, может врезаться во что-то или зацепиться головой за ветки деревьев. Он может всё — это же Чанёль! Раньше, по крайней мере, так было всегда.       — Я прочитал в интернете много рецептов, — произнёс Бэкхён, — буду лечить тебя народными средствами. Чанёль усмехнулся, облизывая мороженое. Взглянув на своего парня, он лишь покачал головой, улыбаясь. Он всё ещё не понимает, откуда в нём столько надежды? Откуда вообще она берется в людях? Чанёль уже ни во что не верит. Скоро Бэкхён потянет его по святым местам по всему миру? Или, может, к какой-нибудь бабушке, которая нашепчет что-то на выздоровление? Пак банально устал каждое утро просыпаться от страха, но ещё больше от чувства, что ему предстоит пойти в больницу на приём. Снова, каждый день, потому что за этим нужно следить.       — Мы капаем капли трёх видов, — вспоминает Ёль, — уже… четыре с половиной месяца. Скоро нужно будет искать аналоги, эти капли вызывают привыкание.       — Я займусь этим, — вздохнул Бэкхён, установив напоминание на телефоне. Они вернулись домой так, словно жалели об этом. На улице было невыносимо жарко, но дома не лучше. Чанёль включил кондиционер, слыша, как причитает Бэкхён. Отмахнувшись, Ёль потянул его в душ и облегченно вздохнул, когда прохладная вода коснулась разгоряченного тела. Вскоре почувствовались чужие губы на плече, и Чанёля обняли, прислонившись щекой к спине.       — Мне страшно, — голос заглушил воду. — Каждое утро я боюсь, что ты выберешь спокойную жизнь вместо меня.       — Мне тоже страшно, Чанёль, — произнёс Бэкхён, — но пока я здесь, мы будем бороться до последнего.       — Почему ты так сильно любишь меня? Бэк усмехается, повернув к себе парня. Смотрит в эти наивные и такие раздирающие ещё видящие глаза, и не может сдержать улыбку.       — Потому что это ты, — пожимает плечами он, следом целуя в губы, — мои чувства возникли из-за тебя.       — Они погубят тебя, — забываясь в чужих объятьях, шепнул Ёль.       — Тогда я жду.