***
— Машунь, я спать, ты скоро? — бабуля утомлённо стянула косынку и начала расплетать седую косу. — Ба, я немного ещё подышу свежим воздухом и скоро присоединюсь к тебе. — Ладненько, я пока новости посмотрю и буду ложиться. Собаку выпустишь? — Хорошо. — Не мёрзни! Кофту с вешалки возьми. — Ага… — и, схватив свою старую кофту, потопала к калитке, вышла со двора и устроилась на лавочке у забора. Мне нужно было побыть одной. Нет, не размышлять и не загадывать будущее, и не фантазировать на тему: а что если… Нет, просто посидеть в одиночестве и раствориться в родном пространстве, таком знакомом с детства, в пении ночных птиц, кваканье жаб и шелесте листвы…Глава 3
17 сентября 2018 г. в 14:10
О да, вареники вышли на славу: такие, как люблю, такие, как умеет делать только моя любимая и родная бабуля. И приготовили их мы столько, что определённо одни с ними бы не справились, а следовательно, к нам кто-то должен был присоединиться. Но удовлетворять моё любопытство никто не спешил, а я была не такой уж и недальновидной, чтоб не догадаться, что скорее всего тётя Надя должна нагрянуть к нам с минуты на минуту. А бабушкины взгляды, брошенные в мою сторону украдкой да иной раз нервные выдохи говорили о её взволнованности. Так, ясно, она уже всё для себя решила. Ох… И что же с вами всеми такими знающими делать, а?
Главное — не поддаться на уговоры, ведь и у самой сердце не на месте и странные будоражащие мысли начали кружить в голове, и… Нет! Глупые надежды никогда не могли задурить мне мозги, уж больно приземлённый я человек, чтоб сломя голову теряться в мире фантазий и девичьих мечтаний. Украдкой в ночи — возможно, а в реальной жизни — увольте, боль первой влюблённости меня отучила мечтать о несбыточном.
И вот я уже стою крошу салатик, бабуля доделывает пюрешку, а на сковороде шкварчат сладенькие и аппетитные мелкие карасики, аж слюнка побежала, как же я всё это люблю! Только у бабули бывает так вкусно, вот если бы ещё и не тревожное ожидание, или всё же предвкушение?
— Бабуль, а мы не лопнем? — решила я её поддеть.
— Много умничать будешь — жареной икры не получишь, а уж я знаю, как ты её любишь. Смотри, какая зернистая, так что давай ты не будешь меня донимать. Вон лучше графинчик возьми да рюмочки: три бери, вот-вот… — что ж, делать нечего, икру я действительно больше хотела, чем зря сотрясать воздух, да и любопытно мне было, чего удумали эти интриганки деревенского разлива. Бабушку я люблю безмерно, но даже ей не позволю крутить мной.
На улице залаял Дружок, возвещая, что гость таки пожаловал. Вышла из кухни навстречу, как раз калитка открываться начала и на подворье вошла тётя Надя — какой неожиданный сюрприз, и с довольно многообещающей улыбкой воззрилась на меня.
— Добрый вечор, голубонька. Давненько я тебя не видывала, а ты всё цветёшь. Настоящая красавица, вся в бабку.
— Добрый, тётя Надя. За красавицу оно, конечно, спасибо, да только не стоит о том, ведь вижу себя каждый день в зеркале, года никого не красят.
— Вот дурында, я ей правду, а она про года, какие твои годы? Ещё писюха совсем, а меня учить будет. Я сказала, что вижу, а бабуля твоя завидной невестой в селе была, парни за ней табуном ходили!
— Так, Надюша, давай без подробностей, а то у этой пигалицы и так бог весть что в голове.
— Ой, бабуль, а я чего-то оказывается не знаю? Может поделитесь?
— Ага, как только так сразу, а сейчас зови гостью в кухню, а то всё стынет, да и мы с утра, почитай, ничего не ели.
— Тёть Надя, проходите, а то и вправду очень кушать хочется.
— И так вся светишься, а ещё если и есть вовремя не будешь, так тебя ветром унесет…
— Ага, вот прям сейчас, как подхватит и как понесёт, — я со своими пятьюдесятью пятью килограммами никак не считала себя болезной, но разве родне в деревне это докажешь? Вот и я решила не заморачиваться, да и карасики так упоительно пахли.
— Ну что, девоньки, по капельке за встречу? — бабуля так радостно нам улыбалась, будто и не она буквально десять минут назад напускала на себя такой таинственный вид, что и подходить боязно было. Я лишь согласно кивнула, уплетая очередной кусочек жареной икры, м-ням, вкуснотища.
— То, что доктор прописал, после трудового дня, чего б и не отдохнуть. Только мне половинку, Варь, а там видно будет. Всё так аппетитно пахнет… — и бабушкин самогон весёленько так зажурчал по рюмочкам. И был выпит нами за здравие, за то, чтоб у всех всё было хорошо, ну и в третий раз, как и положено, за любовь.
Наелась уже от пуза, в голове немного шумело, но не так чтоб сильно, а именно в меру. Я уже и улыбалась довольно искренне и всё ждала, когда ж они начнут меня обрабатывать, а они всё тянули и тянули. У меня первой не хватило терпения. Удобней усевшись на стуле, облокотилась на стол и, водрузив свою буйную головушку на кисти рук, взглянула на родню. Протянула:
— Ну-у-у-у… Долго ещё будете кота за хвост тянуть, или всё же приступим к разговору?
— Варь? — вопросительное к моей бабуле, и её кивок, мол, начинай, чего уж там.
— Машунь, ты это, не подумай чего плохого, но понимаешь, тут Костик приехал… — и опять тишина.
— Надь, и вправду не тяни, я ей всё сказала, особо не рассусоливай. Представляешь, она ж в него влюблена была. Помнишь, таскалась за ним, что та собачонка, а мы и не туда. Я конечно кой-чё заподозрила, когда она с его свадьбы вся в соплях да слезах пришла, но сильно не придала тому значения, а вот сегодня она мне призналась. Так что…
— Бабуль, я конечно не отпираюсь, было да прошло. И даже если бы и нет, то какое ваше дело? Мы взрослые люди, сами как-то разберёмся.
— Ага, разберётесь! Разбежитесь, как в море корабли и потому… — тётя Надя нервно махнула рукой, а потом уже к бабушке: — Варь, налей, а то что-то ни в одном глазу.
— Машунь, будешь? — вопросительно ко мне.
— Не, ба, мне хватит, а то я вас знаю, лучше ещё вареничка со сметанкой, — и я коварно похитила парочку пузатых творений бабушкиных рук.
— Как знаешь, солнце, а мы ещё по капульке, — и они выпили ещё по рюмочке, а потом гостью нашу как прорвало.
— Маш, понимаешь, он же у меня один-единственный, а жизнь-то и не сложилась. Хотя, конечно, грех жаловаться: работа, жильё, заграница, там жизнь другая. Ездила, видела, но ведь это не всё. Та сук… гадина — она ж его словно покалечила! Ведь сделала три аборта и словом не обмолвилась, а когда врачиха ему позвонила да ругать стала, что в их возрасте да такие глупости творить, тем более люди обеспеченные, то деток может и вообще не быть! Он так хотел малыша, бредил детьми, а она ему всё лапшу на уши вешала: то рано, то не вовремя, то здоровье у неё не позволяет, даже лечилась там от чего-то, а оно вона как… Разводились со скандалом, ему даже пришлось какие-то отступные ей заплатить, лишь бы избавиться от этой заразы. И вот с тех пор его словно подменили, словно и не он всё это время так маялся и терпел бог весть что, только бы у него была семья. А сколького он мне просто не рассказывал!
— Бывает, что уж там… Он ещё встретит ту, которая…
— Ой, девонька, думаешь я сама себе того же не говорила? Я ж терпела, думала остынет, одумается и найдёт себе другую, да только уже который год, но всё по-прежнему, а о детях при нём лучше и не заикаться. Но я же вижу каким взглядом он провожает очередную коляску с лялечкой внутри. А сердце ж у меня не камень.
— И вы решили, что если будете ему навязывать невест, что-то изменится? Тёть Надь, он сам должен решить, он уже раз обжёгся, зачем?
— Вот будут у тебя свои детки, тогда я на тебя посмотрю! Знаешь, как это — понимать, что он несчастлив?
— Да с чего вы взяли? Он вам говорил об этом? Возможно у него давно кто-то там есть, просто он ещё не созрел вам в том сознаться?
— Кто ж там такой у него, что он не смеет мне сознаться, ведь знает, как я за него переживаю? — вопрос, конечно, резонный, но чего в жизни не бывает, только поверить, что мужик так долго сам и ни с кем не встречается, я не могу, вот не могу и всё. И как бы это вульгарно ни звучало, но для элементарного снятия стресса и мужских потребностей кто-то должен быть. Не импотент же он в конце концов.
— Я-то тут каким боком, тёть Надь? Ведь мы давным-давно перестали общаться, уже практически незнакомцы, как бы это не было обидно, но это так. Понимаю, что сама виновата, только это правда.
— Что есть, то есть. Ты со своим Лёшкой совсем одичала, своих чураешься, да мы всё понимаем и я б тебя, наверное, и не трогала, но дело вот в чём… — и она так на меня посмотрела, что я аж вся подобралась и как-то так на душе стало, словно я сама о себе чего-то и не знаю. — Костик-то про тебя никогда не забывал: как приезжал да разговор о родне заводил, всегда о тебе, непутевой, вспоминал, вроде как и ненароком, но каждый раз о тебе да выспросит. И переживал довольно сильно, когда ты разводиться надумала, только лезть не хотел, ты ж сама всех на расстоянии держала, никого подпускать не желала! — на возмущённое заявление дальней родственницы мне нечего было возразить, даже стыдно стало, но я не отвела взгляда.
— Допустим, только из этого ничего не следует, — а сердце-то в груди как заполошное бьётся, ещё чуть быстрее и задыхаться начну.
— Может оно и так, дочка, только вот в этот раз Костик прямо в лоб меня спросил: что ты да как, не завёлся ли у тебя ухажёр, и возможно ли, чтоб ты захотела с ним возобновить общение, — всё-таки я перестала дышать и заметила это только когда в груди нестерпимо запекло от нехватки кислорода. Бабуля мне подсунула-таки ещё одну рюмочку универсального успокоительного и я, не глядя, проглотила эту чистую как слезу субстанцию, даже не почувствовав богатства вкуса сего огненного напитка.
— Ты хоть огурчиком закуси, внучка, — насмешливо посоветовала бабуля.
— Ага… — невнятно ответила я, бессознательно хрустя соленьями. И это я, та, которая так кичилась своей сдержанностью и незаинтересованностью? Да на кой я ему сдалась? Разве такое возможно? Так, а ну собралась и на свежий воздух!
— Так, хорошие мои, я сейчас выйду, подумаю да чуток проветрюсь. А вы тут сильно не расслабляйтесь, — и быстро сдрыснула[1] с летней кухни в направлении неотъемлемого атрибута деревенской романтики — малого деревянного сооружения. Идти не так чтоб далеко, но свежий весенний воздух довольно успешно прочищает мозг и остужает несвойственные взрослым тётенькам помыслы.
Справившись со всеми неотложными делами, вышла на горку, что начиналась буквально за нашим огородом и в вечерних сумерках замерла любуясь небом. Почему на душе так неопределённо, даже понять не могу, что именно я чувствую? Казалось бы, чего неймётся, но вот прагматичная часть меня не хочет верить во всё это, не желает и всё, а та восемнадцатилетняя девчонка, которая скрылась от реалий этого несправедливого мира где-то глубоко внутри, со слезами на глазах умоляет поверить и рискнуть. И всё бы ничего: он свободен, я свободна, но… Свободны-то мы не один год, а он только сейчас вспомнил о моём существовании, да и не знает он меня вовсе, как и я его… Чёрт!
Минут через пятнадцать вернулась, бабуля улыбнулась мне так тепло и нежно, что я не смогла сдержаться и улыбнулась в ответ. Взгляд тёти Нади был напряжён и я отчётливо видела в нём ожидание ответа, который не готова была дать, да и задавать вопрос должна была не она.
— Тёть Надь, давайте так, я вас услышала, всё осознала, но… Там видно будет, а Костику я всегда рада.
— Хорошо, дочка, и на том спасибо, — она улыбнулась мне и суетливо засобиралась домой.
— Доброй ночи, девоньки.
— И тебе не хворать, Надежда.
— До свиданья, тёть Надь…
Примечания:
[1]Сдрыснуть - убежать, уйти, спрятаться