А в руках она держала серые облака

      Золотой песок был теплым и бархатным, точно таким, каким мне его описывала мама. И воздух был прохладным и свежим, пробивал дыхание, заполняя легкие солоноватой влагой. Шлепанцы лежат рядом, присыпленные песком, рядом валяется рюкзак, а я смотрю вдаль, на огромные каменные шары, больше похожих на отдельные планеты: покрытые зеленой растительностью, со стекающими тонкими нитями водопадов. Солнце печет и соленая влага на шее, лице и теле, побуждает желание скинуть верхнюю одежду и окунуться в бирюзовое море. Вода настолько прозрачна, что видны мелкие камушки «блинчики», вдалеке — зеленые стебли водорослей. И не те, что присуще пресным озерам и рекам. Грязные, похожие больше на тину, от которых кидает в дрожь от омерзения.       Не обращаю внимания на веселящихся богов и Юи, бегу к краю моря, ближе к крупным камням. Захожу в воду по щиколотки, чувствуя, как приливом омывает ноги, погребая пальцы в прохладный песок. Контраст теплого и прохладного вызывает стайку мурашек по коже и улыбку на лице.       Мама бы была рада оказаться в столь красивом месте. Мы мечтали съездить на море с дядей и построить большой песочный замок, украсить ракушками и поставить красивый красный флажок на самую высокую башню. Она была бы рада…       Грусть клубится в закромах сознания, и я улыбаюсь в противовес еле ощутимой печали, вспоминаю как дядя учил меня радоваться — для себя, для мамы, для него. Для нас всех. Зачерпываю руками воду и выплескиваю в пространство, подставляя лицо солнцу и тучи брызг. — Нимфочка, здесь так красиво! — Аполлон бежит ко мне, сверкая пляжными шортами и голым торсом.       Меня не смущают полуголые тела мужчин и парней, в детстве я ходила на пляж и насмотрелась этого вдоль и поперек. Осматриваю Аполлона как можно равнодушнее, но чисто детское любопытство проскальзывает на моем лице, от чего бог Света смущается и мнется под заинтересованным взглядом. «Какие мы, однако, застенчивые!» — вспыхивает мысль в голове, на что я хмыкаю и поднимаю взгляд выше, рассматриваю остальных.       Только несколько богов додумались купить обычные пляжные шорты, некоторые же выделились. Например, Дионис. Напялил чуть ли не стринги и стоит довольный, сверкает прессом. Или же Гадес. Я подозревала, что он просто так не оголится, но не думала, что наденет костюм больше подходящий аквалангистам, на пару с Цукито. Юи в раздельном купальнике, стеснительно жмется подле Бальдра, обхватив тонкие плечи руками. Словно надеется скрыть свою маленькую грудь.       Хотя если вспомнить меня, доску, то даже обхват груди Юи будет огромным, по сравнении с моим «минус один».       Взгляд падает на Такеру, его «одеяние», и воздух в моих легких резко выходит. — Что с тобой, Нимфочка? — обеспокоенно косится на меня Аполлон, пока я пытаюсь сдержать смех. Когда мы проходили древнюю Японию в седьмом классе, то затрагивали тему нарядов. И мы проходили нижнее белье японцев: смотрели картинки, какие-то документальные видео. И как ни странно, но я, как и многие, восприняла очень смешным способ завязки нижнего белья японцев.       И сейчас, смотря на довольного Такеру, с повязкой на бедрах, которая только и прикрывала детородный орган, я еле сдерживала смех! Это неприлично, знаю, смеяться над культурой чужой страны, но сам факт открытых ягодиц японца очень смешил! — С этой Замарашкой все в порядке? — скептически интересуется Локи у Бальдра, и после этих слов я не выдерживаю.       Мой смех разлетается по всему побережью, пока я выталкиваю последние клочки кислорода с легких в неудержимом хохоте. Сгибаясь пополам, я не вижу шокированных лиц богов и Юи, оседаю на песок и, вытягивая ноги, продолжаю смеяться, запрокидывая голову ярко палящему солнцу. В голове стоит картина с Такеру, и от воспоминания его ягодиц — опять заливаюсь смехом, утирая выступившие слезы. — Нимфочка… — шепчет стоящий рядом бог Солнца, приседая на корточки, прямо напротив меня.       Смеясь, я окидываю взглядом его и удивленную компанию, без резких движений поднимаюсь и иду за камни, продолжая посмеиваться.       Их шокированные лица немного сбивают с толку и на ум приходит, что эти ребята не думали, что я умею смеяться. Обидно это осознавать, но мысль мимолетная, и я убеждаю себя, снимая бриджи, что их мнение меня не интересует — плохое оно или хорошее. Плевать. Пусть думают, что я чурбан. Пусть думают, что я ненормальная. Мне абсолютно плевать!       Да, я умею смеяться. Я, в конце концов, не кукла, мне присуще эмоции и чувства. Свои слабости и свои маленькие радости, над которыми я имею право радоваться. Вспоминая Такеру и посмеиваясь, продолжаю переодеваться. Горловина толстовки не выпускала голову, и пока я тщетно пыталась ее снять, не заметила прихода Аполлона. — Я тебе помогу, Нимфочка, — последнее оседает на языке противным привкусом. В горле застревает смех.       Сцепив зубы, дергаюсь и жду, пока сильные руки хватают края ткани, расширяя горло толстовки, и моя голова свободно высвобождается из её плена. Щеки Аполлона пылают маковым цветом, а взгляд устремлен в голубую даль, к каменным шарам покрытыми зеленью. Я же наоборот бледнею от близости, что вызвала во мне то самое чувство отторжения. — Я могла бы и сама справиться, — тихо бросаю, складывая вещи в рюкзак. — Не думал, что я могла тут быть голой? — Аполлон продолжает стоять статуей у кромки моря и смотреть в одну видимую ему точку.       Я чувствовала его пальцы на плечах и спине. Эти мимолетные прикосновения, еле ощутимые линии, что он успел вырисовать на руках, пока тянулся к горловине толстовки. Бог прикрывает глаза, сглатывает тугой ком и думает о чем-то своем.       Я знаю все эти прикосновения. Я читала о них, видела в реальной жизни, по телевизору. Они несут два смысла, которые я смогла распознать. Любовный и любовь родственная. Если со вторым все понятно, когда человеку хочется тактильных ощущений с членом своей семьи, зачастую, которого ты не видел много лет. А первая, любовная, когда человек хочет быть ближе к возлюбленному, любовнику или же супругу. Я не глупая и не наивная, даже не самоуверенная. Просто знаю и чувствую. Ощущаю.       Но это бред — воспылать ко мне любовью. Да что там любовью! Симпатией. А в родственники я к нему не набивалась и точно на бога или полубога не похожу.       Отгоняю прочь мысли, я не хочу проблем и каких-то переживаний, это не мое. Закидываю рюкзак на плечо и выскакиваю из-за камней. Кто-то купается, кто-то играет в пляжный волейбол, а точнее учится. И только Гадес стоит близ меня, у камней, рассматривая веселящуюся компанию. Им было весело и радостно, даже Цукито. Ну если считать его еле видимую улыбку на губах и теплый взгляд обращенный на брата. Мне кажется, это высшая степень радости у этого бога, а точнее ее выражение. — Это было хорошей идеей, — тихо произношу, обращаясь к обратившему на меня внимание Гадесу, — так вам будет легче понять людей. — Вода придает тебе уверенности в себе, Меченая, — хмурюсь на обращение. Его обращение не отдает оскорблением, просто констатация факта, по которому он чувствует печаль. Ему жаль меня. Это он еще подтвердил в лесу.       Пока я не добралась до золотого песка, в голове крутился диалог с богом Мертвых. Я когда-то встречала смерть, была мертва, но выжила. Но я половину своей жизни не помню, а вторая половина была проведена в стенах дома, не считая редких выездов за его пределы. Он сказал отчетливо «Самоубийство». Но подобного нет на моей памяти. Только если мне было лет пять-шесть. — Я люблю воду. И песок.       Аполлон уже рядом с Бальдром и Юи, заходит в нарисованную палкой площадку для волейбола и пытается научиться играть. Первая подача сверху не получается, как и вторая, и Юи советует ему ударить мяч снизу — легонько, чтобы он не вылетел в «аут». Локи возмущается, что не сможет сыграть против троих и с радостным воплем перетягивает Бальдра на свою сторону, игнорируя замученное выражение лица последнего. — Это и есть то самое, что поможет вам понять и полюбить людей. Именно эти моменты. — Твоя задача, кажется, научить нас воспринимать людей такими, какие они есть. Со всеми вашими гнилыми и грязными побуждениями, — багровый глаз цепко следит за мимикой моего лица, словно выискивает нужную ему эмоцию. — И этой гнили в нас немало, — пожатие плеч и моя удаляющая спина были ему ответом.       И все же с Гадесом было просто, прямо как с Цукито. А может я начинаю просто привыкать к этой цветастой компании и воспринимаю некоторых как должное, за исключением особо надоедливых персон. Или может Гадес не такой «светлый» как племянник, и повелителю Тартар нечем меня оттолкнуть. Мне нравится вести с Гадесом эти короткие диалоги. Это время восполняет пустоту, что образовалась во мне во время отсутствия дядюшки и невозможности нашего общения. При всей моей замкнутости, а просто напросто поговорить с Абараи я всегда хочу, хотела и буду хотеть. Мне не достает его присутствия дома, его улыбок и смеха. Его утренних подгоревших тостов на завтрак, коих было немного и огромной ложки джема на подгоревшем хлебце.       Уже стоя в воде по пояс, я обращаю внимание на рядом плавающего Цукито и Такеру. Бог Рек показывает отличную технику плаванья и свои возможности по заныриванию. Такой шумный и яркий, он создавал четкий контраст со своим кажущимся безэмоциональным братом, но это не мешало их дружбе и крепким родственным узам.       Соблазненная кувырканием в воде Такеру, сама ныряю на глубину, стараясь держать глаза открытыми. Абараи мне давно еще рассказывал, что в море лучше под водой не открывать глаза из-за высокой концентрации соли, можно получить временное помутнение в глазах, а в крайнем случае вообще остаться без зрения. Гребу руками ко дну, стараясь интенсивнее шевелить ногами. Но воздуха не хватает, и я выгибаюсь, плыву к поверхности. Кислород заполняет легкие, когда с громким выдохом я выплываю к солнцу и воздуху. С небольшой паникой замечаю отсутствие дна и как отплыла от берега на добрые четыре, если не пять, метров. С Такеру и Цукито не сравнится, как отплыли они, но простой страх, в один прекрасный момент утонуть, застилает подсознание, и я спешно гребу к морю. Я умею плавать, в восьмом классе на уроках физкультуры в бассейне научили. Но преодолеть некоторые маленькие страхи — я не могу. — Бррр! Х-холодно! — стучит зубами Локи, кутаясь в толстовку.       Мастер лжи и обмана полез к брату со своей гипер-опекой, самого кутая того в толстовку, стараясь растереть кожу Бальдру.       Сидя по шею в воде макушкой, я почувствовала холодный ветер и ледяные потоки стопами. Словно холод морозил все, начиная от камней, заканчивая воздухом. Было слышно, как Такеру и Тоцука сами подплывали к берегу и у обоих стучали зубы. Морозец их нагнал быстрее, нежели меня. Да я и сама чувствовала, как вода колет холодом кожу, и как он пробирает до кости. — Нимфочка! — Аполлон полез в воду за мной, хотя о помощи, опять же, я не просила. Тяжело вздохнув, я сама погребла к берегу, не желая обморозиться в воде.       Пальцами дотронувшись до губ, почувствовала застывшие крошки соли и лопнувшую кожицу. Эта аномальная смена погоды была не спроста, потому, что в мире такого нет. А единственный, кто может менять погоду в этом месте был Зевс. И скорее всего, этот старикан решил просто испортить нам каникулы.       Теплые руки охватывают мое тонкое дрожащее тело на полпути и прижимают к сильному и таким же, как и руки, теплой груди и торсу. Хочу отстраниться, но бог Солнца держит крепко и уверенно, и мои бессмысленные попытки бьются о титановую стену упрямства. Да и отпор я дать не могу, из-за онемевших от холода ног и рук. Я, как у берега обхватила дрожащие плечи руками, так и не разжалась, словно надеялась, что объятия с самим собой согреют меня. — П-п-полотенце. В сумк-к-ке, - указываю на черный рюкзак у камней. Бальдр бежит за моей вещью, спотыкается несколько раз, но приносит, за что я ему благодарна. Онемевшая я не могу ничего себе сделать. Уже около кустов, куда меня принес Аполлон, я отбивалась от гипер заботливой японки. — Думаю, Эва-сан, мне стоит переодеть тебя! — настойчиво тянет Кусанаги. — Прос-с-с-с-сто о-о-д-день на меня в-в-вещи! — стучу друг об друга зубами, запрещая Кусанаги раздевать меня полностью. Купальник был весь мокрым, а в рюкзаке был комплект нижнего белья, заботливо сложенный Морганой. Нужно было переодеться, чтобы я окончательно не закоченела и не подхватила какую тяжелую болезнь, но сил и возможности переодеться самой не было. И позволить переодевать себя я не дам. — Но вы же заболеете, Эва-сан! — причитает Кусанаги, но послушно натягивает мои скудненькие вещи и отправляется к замершим богам, обсуждать план на следующий шаг.       Верх от купальника я все же сняла, оставшись без ничего. Груди все равно не было и выпирать там нечему, а плавки быстро высохнут, да и полотенце есть. Обвязавшись на бедрах полотенцем, я отправилась к остальным. Торчать на промерзшем пляже сил уже не было. — Отец! Не порть последние дни каникул! Прошу! — кричит в пространство Аполлон, расставив руки вперед, словно просил милостыню. Или не понимал смысл жизни. Но как ни странно, просьбы Агана Белеа были не напрасны: и ветер стихает, мороз медленно спадает и дышать становится легче, да и пар со рта не выдыхается. — Думаю, мы сможем отогреться в лесном домике. Там, на холме, — указывает в сторону леса Локи, недовольно хмурясь.       Аполлон решил не обрывать поход, твердо намерен закончить начатое и устроить какой-то праздник. Я не особо вдавалась в подробности, что решили устроить Аполлон с Юи под вечер, но кажется они рассчитывали просто поплавать в море и устроить костер на берегу с барбекю. Но теперь этого не сделать. Поморосил, как ни странно, мелкий и длительный дождь, все дерево промокло и разжечь его будет нереально.

***

— А вот и он! — указал пальцем Бальдр на двухэтажный коттедж, с зажженным светом и пыхтящей дымом трубой. Почему этот дом весь горит, словно в нем кто-то жил? До нас здесь кто-то был еще? Я перевела взгляд на Гадеса, что напряженно смотрел на коттедж. — Странно… — пробормотал Аидонеус, рукой скручивая концы темных локонов. Ну я хотя бы не одна… — Пошли же скорее! — Аполлон в который раз хватает меня за руку и тянет к обжитому всем дому. Внутри лопается еще один шарик моего терпения.       В руках находится чашка с горячим шоколадом, я сижу около затопленного камина, от которого как раз и валил дым с трубы, рассматриваю пляшущее пламя. Всем скучно, и только Юи с Аполлоном пытаются придумать, что делать на остаток вечера, только бы никто не ушел в Академию и не возвратился в обыденные дни. Когда Локи с Тором и Такеру прогуливают уроки, остальные ходят на занятия и устраивают мероприятия, пытаясь подключить меня к ним. Мы бы также продолжали свои серые будни, совершенно не прикладывая сил к решению установленной задачи. И все было бы как раньше. — Мы летим в академию! — громко объявляет бог Солнца, сжимаю руку японки. Та стоит краснее рака, но смотрит твердо и уверенно, а меня уже мутит только от вида этих упертых баранов. — И что вы на этот раз затеяли? — лениво тянет Локи, уже не зная к чему прицепиться. Он ясно дал понять, что еще часа два, и он свалит обратно в академию, подшучивать над учениками-пустышками и богами. — Тебе обязательно понравится, Локи-Локи! — заверяет блондин, энергично кивая головой в такт словам. — Вы только не расходитесь! Нимфочка, может с нами? Я давлюсь горячим шоколадом, и кажется он идет носом. Рукавом стираю сладкие капли у рта и отрицательно качаю головой. Только не сорваться. Только не сорваться. Только не сорваться… Многие хотят праздника, и я со своими истериками никому не буду тут нужна.       Но Аполлон превысил лимит моего терпения только за этот день. Все его прикосновения, всевозможные телесные контакты, как он ошивается часто поблизости. Я ему благодарна за помощь на море! Благодарна! Но почему ты все время крутишься вокруг меня?       Пальцы стискивают, до боли в подушечках пальцев и ногтях, белую кружку, но тяжело выдохнув, делаю большой глоток остывшего шоколада. — С тобой все в порядке? — поднимаю раздраженный взгляд на обладателя голоса и спокойно выдыхаю, обнаруживая Гадеса.       Тот стоит, накренив голову набок, внимательно рассматривая сцепленные на чашке руки. Спешу разжать пальцы, потряхивая головой. Она гудит, и мысли различного рода не дают покоя, словно не реши я их сейчас, завтра будет поздно. — Относительно, — пламя щелкает в камине, пожирая недавно кинутые поленья, — он всегда был таким…? Бог Мертвых понимает меня без слов. — Всегда. Он Бог Солнца и Пророчества. Аполлон всегда был великодушен и мягкосердечен, нежели остальные. Даже самым последним тварям на Олимпе досталась его забота и частичка света. — Наивный дурак, — усмехаюсь в район кружки, вытягивая ноги к огню. — Аполлон никогда не был наивным и дурачком. Он еще проявит себя, — Гадес отходит в сторону, скрывается в тени угла, прислоняется спиной к стене. Хочу домой…       Мысль набатом бьет в голове, и я вспоминаю свой домик, доставшийся мне от матери. Шоколад давно остыл, и пить его, именно в этот момент, расхотелось. Поэтому осторожно поставив кружку у одеяла, в которое я завернулась, уставилась на огонь с яркими языками пламени.       С уходом Аполлона и Юи, гостиная погрузилась в тишину. Такеру с Локи пошли осматривать местность на наличие чего интересного, Цукито поднялся на второй этаж принять теплый душ, а Бальдер молчаливо смотрел в стену, обхватив руками стакан с соком. Эта тишина может на кого и давила, а мне нравилась эта молчаливая атмосфера, где не надо было произносить слов со смыслом. Неподдающийся пониманию Гадес наверняка был такого же мнения: на бледном аристократическом лице сохранялось спокойствие и умиротворение, только плечи подрагивали от холода. Наверняка он не успел еще высохнуть и согреться. Аидонеус оказался очень заботливым богом и вызвался первым проверить территорию на наличие опасностей, объясняя, что Зевс мог выкинуть многое. Вернулся он недавно, пока остальные успели согреться, а некоторые высушить вещи, Гадес только выпил горячего чая, наверняка, который ему не помог.       В холодильнике нашлось множество видов мяса, и, взяв курицу, я кинула несколько раздробленных заранее кусков в кипящую воду. Стараюсь не обращать внимания на следившего за мной Бальдра, но иногда, я умудрялась выпустить из рук ложку или уронить на кухонную тумбочку крышку. Бульон никому не помешает, и, в конце кинув несколько листов ароматной зелени, я выключила плиту. — Держи, — протягиваю сидящему на кресле Гадесу чашку с горячим бульоном. Багровый глаз смотрит удивленно, и бог хочет отскочить, как обычно он любит делать, но я предупреждающе качаю головой, кивая на чашку. — Спасибо, — тихо благодарит парень.       Мне остается только сдержанно качнуть головой, не выдавая эмоций, но когда я поворачиваюсь и вижу внимательный, даже пристальный, взгляд блондина, быстро подхожу к кастрюле и делаю точно такую же порцию как и Гадесу, ставлю перед Бальдером.       Меня немного напрягает это внимание, эта востребованность в глазах с примесью огорчения, словно я предала его. Будто я ему была чем-то обязана или что-то обещала, но в итоге не выполнила! Да какого черта?! Мы даже толком не общаемся! — Я в душ, — коротко бросаю, замечая равнодушного Цукито у лестницы. Мне нужно пару секунд, прежде чем скрыться на втором этаже и запереться в ванной.       Со стороны мое поведение выглядел словно побег, он таковым и был. А как я могла отреагировать еще на поведение Бальдра? Или отсутствие страха и омерзения перед Гадесом? Я сама с ним заговорила! Там, на пляже!       Все это кружит голову, вызывает тошноту и глухие покалывания в глазах, словно я хочу заплакать, но не могу и не хочу. Так нельзя, так не должно быть. Сближение, привыкание и принятие этих личностей в своем мире… Мне это не нужно, жила до этого, не померла. — Что творится-то, — шепчу, прикрывая лицо руками. Горячие струи бьют по груди, животу и бокам, стекают по ногам на дно ванны, греют кожу. Вместе с водой уходят и мысли, но на место одних лезут другие, и голова идет кругом, вызывая очередные волнения и переживания. Хочу домой…       Сцепляю покрепче зубы, поворачиваю вентиль, закрывая поток воды. Мокрая стопа крепко встает на холодный и влажный, после Цукито, кафель. Даже не вытеревшись полотенцем, переодеваюсь в холодную толстовку и бриджи, и мне кажется, что я очень грязная. — Нимфочка, спускайся скорее! Мы привезли наш сюрприз! Короткие ногти скребут по распаренной коже, оставляя белые полосы… Лопается еще один шарик терпения.