А в руках она держала серые облака

      Зевс ходит кругами около своего величественного трона. Боги не успевали выполнить задание, скандинавский бог терял контроль над собой с каждой секундой, и времени предотвратить Рагнарек не было. Только его убийство или же удовлетворение его потаенных желаний могло отсрочить конец света.       От ярости и негодования Зевс взмахивает посохом, и огромный столп молний бьет в потолок. Штукатурка летит на пол с громким стуком, и, на обвалившихся частях, видны мерцающие драгоценные камни. Можно было бы пожертвовать одной из девчонок, чтобы успокоить Бальдера, который практически потерял контроль. Он получил бы желаемую игрушку, и его Тьма отступила бы. Убивать Скандинавца нельзя. Была большая вероятность развязать войну между Олимпом и Асгардом, что в планы Кераноуса не входило. В конце концов, Один, бог Войны, предводитель Асов, был мудрее его, Зевса, и мог предоставить много проблем. Не зря был умнейшим из умнейших, а также олицетворял собой истинную Победу. По преданию, покуда наступит Рагнарек, освободятся монстры темного мира Скандинавии, и сам Фенрир, волк Ужаса и Смерти, будет свободен от оков и убьет Одина в кровавой битве. Предсказания никогда не сбывались на сто процентов, но и нельзя было полностью в них не верить. Один и вправду мог погибнуть в битве, но не факт, что она начнется, и если в этой суматохе бог Войны выживет, то будет мстить за любимого сына. Один любил каждого своего отпрыска, и коль с ними что случится - не миновать войны. Асгард, за исключением своих воинов, имели поддержку и других миров, с которыми был заключен мирный договор. Олимп падет, если начнется бойня. А Зевс не желал себе такого позора, а после, смерти. Бальдер не имел права умереть.       Кадуцей смотрит за метаниями директора и знает, что эти его вспышки гнева ни к чему хорошему не приведут. Только Гаидонеус мог успокоить своего брата, но тому было плевать на всех, кроме, наверное, своего племянника и той смертной тощей девчонки, которая была повязана самой Судьбой с его братом. Вся эта ситуация нестерпимо бесила Египтянина, даже с его совершенной мудростью и обширными знаниями, в данный момент, он не мог предугадать, чего следует ожидать. Видения вариантов будущего ему было не подвластно.       - Эта бесполезная девчонка только неприятности и приносит! - гневался Зевс, пуская смертоносные молнии. Кадуцей выходит из укрытия, смотрит на Верховного бога Олимпа и ждет продолжения тирады, - Нужно сблизить ее со скандинавцем. Рагнарек не должен наступить, а Тьма поглощает Хрингхорни от его алчности и страсти. И его безумием является Кусанаги и Мэри. Выбор очевиден...       Кадуцей вздрагивает от этих слов. Зевс не знал о выборе Судьбы, о ее играх между Анубисом и Эвой, строил планы на смертную. Если он что-то сделает со смертной, то не миновать гнева бога Смерти. Анубис был одним из сильнейших, мог соперничать силой с самой Вселенной, ибо был порожден Хаосом, частью Великого Мира. Никому не сдобровать, если что-то случится с его собственностью.       - Ты слеп и глуп. Лавайтен имеет кинжал, который может успокоить скандинава и предотвратить Конец Света. Пусть он им воспользуется по назначению. Тронешь смертную, и не видать тебе былого Величия, от тебя отвернутся эти сопляки, кому-то смертная важна.       Огонь гнева и ярости вновь вспыхивают в золотых радужках Олимпийского бога, и тот недовольно хмурит брови. Если он тронет Эву, Юи может напугаться, и послушная кукла попытается сбежать. Испугается Кусанаги, боги последуют за своей игрушкой. Кадуцей был прав, отчасти.       - Может вспыхнуть война, между Асгардом и Олимпом. Мне не нужны сражения.       - Значит, нужно искать другой выход, - Кадуцей внимательно следит за Зевсом. Самовлюбленный бог был опаснее любого маньяка и убийцы, а если такой бог имел безмерное количество силы, то был опасен вдвойне. Тот не отступит от своего, и ему будет плевать на всех и вся.       - Какой? Убить скандинава не вариант, отдать одну из смертных - тоже. Что ты предлагаешь, о Мудрейший? - от ехидного замечания Кадуцей морщится, ему противно слышать подобное из уст Зевса, его врага и, на данный момент, хозяина. Будь воля египтянина, он бы покинул это место и не ввязывался в междоусобицу. Но такими темпами, скоро начнется Рагнарек, а за ним бесчисленные войны между Пантеонами.       - Закончить обучение. Дать возможность сблизиться богам еще сильнее. Тьма отступит, если Боги поддержат Бальдра. Закончится учеба, каждый вернется в свои миры, и у Хрингхорни не останется соблазнов.       Бог Молний задумчиво поглаживает бороду и мысленно соглашается с Кадуцеем. Нужно сблизить этих богов еще сильнее. Может быть, они смогут исцелить скандинавца.       Я провожу мокрой тряпкой по подоконнику, задумчиво рассматриваю пейзаж за окном. В школе было тихо и спокойно, несмотря на предстоящие экзамены. Мне было плевать на оценку, в конце концов, эта школа не выдавала диплома или аттестата. Я даже уроки начала больше прогуливать, потому что ходить на них было бесполезно. Но и потому, что мне надоели эти косые взгляды богов. Хоть я и вернулась, а тяжесть в груди не пропала, только больше силилась, вынуждая меня искать стратегические ходы отступления. Я бежала с уроков словно испуганная лань, мне было страшно находиться подле того же Лавайтена, потому что изо дня в день я слышу угрозы от бога Огня и Обмана. Тому было плевать даже на своего обожаемого Бальдра, который видел ситуацию со стороны и разговаривал с Локи, стараясь повлиять на неугомонного трикстера. Я не просила помощи у скандинава, как я этого не делала и в школе, где травля преследовала меня всю жизнь. Это был его выбор, и я им пользовалась. Только толку было очень мало. Аполлон словно обезумел. Он мог схватить меня за руку и припереть к стенке, умоляя поговорить с ним и разъяснить ситуацию. Я делать этого категорически не хотела, вырывалась из плена, словно меня обжигали раскаленным металлом, кусалась, царапалась. Меня не покидало чувство тревожности, даже тот же Гадес не мог мне помочь. Его я тоже избегала порой, старалась увиливать от разговоров.       - Не держи обиды, Гадес, - тихо говорю богу. Мне было искренне обидно, что я не могла совладать над собой, и мои собственные страхи вытесняли весь здравый смысл.       - Я понимаю...       За окном прекрасная погода, и боги решили устроить пикник в лесу. Они нашли там прекрасную маковую поляну и решили отдохнуть от того завала по учебе, что навалился на них грузом. Будь я в своей школе, то сидела бы за книгами, не отрываясь, стараясь зазубрить материал, чтобы сдать экзамены. Глупая и пустатая трата времени. Они все до сих пор непоняли, что не учеба лежит в задумке Керауноса, а моральные качества, которые стоит проявить в отношении людского рода. Забыть о гордыне и тщеславии, вспомнить, что такое сочувствие и покровительство.       Некоторые из богов сумели сорвать оковы Зевса. Кто-то понял истинное предназначение, кто-то от случая. Они все делились друг с другом опытом, в надежде найти способ сбросить сильный талисман, дабы вернуть прежнюю мощь и силу. Но даже с уничтоженными оковами силы не возвращались на все сто процентов, подавляемые верховным богом Олимпа. Боги были глупы и вспыльчивы, а Зевс не хотел, чтобы души-пустышки пострадали. Он немало сил вложил в создание академии, а порча его собственности не входила в планы директора.       Аполлон звал меня с собой, но я убегала вновь и вновь, трусливо запираясь в пустых кабинетах. Он не догонял меня, что было удивительно, но и попытки пригласить в компанию не оставлял. Даже под дулом пистолета я не пошла бы на чертову вечеринку, где были Аполлон и Лавайтен. Локи мог устроить пакость, как это уже случалось. Спас меня тогда Анубис, за что я была благодарна от всей души. Жаловаться я не пошла, решив терпеть все его закидоны. Мне не привыкать.       - Эва? - вздрагиваю от неожиданного появления и оборачиваюсь на знакомый голос, видя перед собой потемневшие голубые глаза Бальдера. Тот подошел бесшумно, словно шел по воздуху, остановившись в паре метров от меня. Еще бы пару шагов, и он мог бы дотронуться до меня рукой без особого труда. - Все ребята ушли, я думал, что ты тоже пойдешь.       Вздыхаю, понимая, что от него уже нет возможности отвязаться. Он не уйдет по своим делам как Тор или Цукито. Потому что скандинавец был похож на Агана Белеа своим нравом. Интересно, все боги Солнца немного двинутые?       - Будто ты не знаешь, как обстоят дела, - фыркаю, продолжая намывать подоконники. Кадуцей назначил мне отработку за многочисленные пропуски уроков, надеясь, что это меня вразумит. Наивный. Я лучше отмою всю академию, нежели буду сидеть со своим потенциальным убийцей в одном кабинете. - Да и я отбываю наказание. Поэтому, если ты не хочешь сделать хуже, пожалуйста, уходи, - мне по факту было плевать на наказание. Нужно было просто избавиться от блондина и продолжить свое увлекательное занятие в одиночестве.       - Эва, - вздрагиваю, чувствуя теплые пальцы на шее. Его шепот, тихий, еле слышный, но такой чувственный, долетает до ушей с опозданием, но и этого хватает для реакции. Пиджак я не надела, из-за чересчур теплой погоды, оставшись в рубашке с расстегнутым воротником, открывая шею. Подушечки ласково порхали над кожей, еле-еле задевая чувствительную кожу. Этого хватило, чтобы то место покрылось мурашками от прикосновения, а после, от страха. Дрожь проходит от кончиков пальцев ног до макушки. Мне хочется уйти от прикосновений, убежать, но получается только сильнее вжаться в подоконник, - ты так красива, - продолжает шептать бог, касаясь пальцами черных завитушек, вылезших из завязанного хвоста.       Бальдру кажется, что на смуглой коже вспыхивают маленькие звезды, и та сияет тысячью огней в свете дневного солнца. Шея у смертной тонкая и изящная, она сама по себе вся слишком хрупкая для его больших и сильных рук, поэтому Хрингхорни еле-еле касается к прохладной коже, чтобы сумечь почувствовать ее гладкость и мягкость. Прикоснуться бы к ней губами, оставить легкий поцелуй Солнца, чтобы след от него горел еще несколько дней, и, чувствуя это жжение, она вспоминала его.       Тело становится ватным, и каким-то чужим, словно он не хозяин своей оболочки. В глазах рябит, в мыслях ураган, и только сила воли не дает богу полностью отключиться от реального мира и продолжать столь трепетно прикасаться к маленькой смертной, чья кожа в свете солна была похожа на дорогое полотно, усыпанное золотом.       - Х... хватит, - в ответ шепчет Эва, вздрагивая, когда Бальдр чуть больше прикладывает сил, и она ощущает теплую ладонь на сгибе шеи. Даже без старания, бог может обхватить этой ладонью ее тонкую шею и сломать хрупкие человеческие кости.       Не ответив, Бальдер отстраняется, чтобы в следующую секунду прижаться всем своим телом к Мэри. Та вырывается, короткими ногтями начинает царапать руки бога, обтянутые рубашкой и белым пиджаком. Столь жалкие трепыхания забавляют бога Весны, и тот с интересом смотрит за выражением лица Эвы. Ему видно немногое, но Бальдру хватает и этого, чтобы увидеть всепоглощающий ужас в серых глазах Эвы. Та двинуться не может, потому что прижата она к подоконнику передом, и даже всей ее прыткости не хватает, чтобы оттолкнуть Бальдера спиной.       - Отпусти! - чуть ли не визжит девушка. - Отпусти!       В ее глазах нет слез. Если бы на ее месте была Юи, та начала бы звать на помощь и, может быть, начала бы плакать. У смертных так заведено: лить слезы, если им страшно и звать на помощь, если им угрожает опасность. Но Эва не плачет. Только пытается выбраться из захвата, ударить в ответ и сбежать.       - Я мог бы... лишить тебя возможности двигаться и полностью овладеть тобой. Но я этого не сделаю, потому что могу сломать.       Он хочет клеймить ее своим Светом, наполнить своими чувствами, он бог, ему это подвластно. Полностью пленить человека, сделать его своей игрушкой, заставить отождествлять только своего хозяина. Бальдеру кажется это очень соблазнительной идеей, но если он позволит себе пленить смертную, то она станет просто марионеткой. Если бы она по своей воле отдала бы ему свою свободу. Позволила плениться.       Он чувствует томление в груди, которое мурашками расходится по всему его телу. Желанная, красивая, но такая недосягаемая. Такая внеземная, которой хотелось обладать всей и без остатка.       Кажется, что мои глаза не могут стать еще больше, но в отражении окна я вижу, что могут. Мое лицо застыло, словно маска, а расслабленное лицо Бальдера выражало гармонию, словно он гладил пса или кошку. И только затянутые поволокой золотые глаза скандинава выдавали, что Бальдер ненормален. Его рука до сих пор покоится на шее, средний палец надавливает на яремную впадину, а большой гладит кожу шеи. Складывалось чувство, словно он хотел сломать мне шею и лишить возможности жить, не то, что двигаться.       Эта ситуация и не прекратилась бы, если бы Анубис не пришел на выручку. Смазанным черным пятном он кинулся на бога Весны, ударяя того об пол. От неожиданности Бальдер не успевает заметить, что происходит, это видно по его лицу, как Анубис хватает длинные белокурые локоны и прикладывает Хригхорни головой об пол. Это происходит вновь, и выносливости Бальдера не хватает выдержать удары Маата, и тот отключается.       Анубис без слов хватает меня и несет прямиком в класс, расположенный в конце коридора. Хлопает дверью и закрывает замком изнутри. Здесь светло и пусто, и только пыль танцует вальс в падающем свете солнца. Его горячие губы прижимаются к холодному лбу, сильные руки сжимают оцепеневшее тело. Анубис задушено рычит, что-то бормочет на своем языке, и мне становится на удивление хорошо и спокойно. Только дрожь бьет тело, но это ничто по сравнению с тем страхом, который я ощущала холодной цепью, сковавшей все тело. Гнев, ярость, обида, - все это лавиной накрывает мое сознание. Мне хочется плакать и смеяться одновременно. Крушить, что-то сломать, но не ощущать ту беспомощность, в которой я погрязла с самого рождения, и в данный момент осознавать ее настолько четко, словно знать, что я девочка. Или что я человек. Эта ясность намазана яркими красками, в которой виднелись четкие контуры линий, и от глухого бессилия мне тошно, словно я наелась испорченной еды. Тело бьет дрожь, но стараюсь успокоиться, что выходит из рук вон плохо.       Он прижимает к себе крепко, но аккуратно, словно я статуэтка или дорогое сокровище.       Анубис горячий и твердый, как скала, в его глазах плещется вселенная, но не пустая и холодная, а глубокая и красивая, словно ее нарисовал искусный художник. В чертах лица спрятались тонкие клинки, смертоносные и древние, как сам мир. Волосы, словно нити шелка, спадают на красивое смуглое лицо, перекрывающие доступ к этому великолепию. Не знала ни одного человека, который бы не любил и не тянулся к красивому. Пальцами очерчиваю острые скулы, провожу по щекам, вырисовываю линию под губой и останавливаюсь большим пальцем на подбородке. Мне хочется окунуться в это марево вселенной, познать ту жизнь, что таится в аметистовых глазах. Анубис воплощение пустыни, вселенной и смерти. Мне не страшно, на инстинктивном уровне я тянусь к совершенству, без страха и опасений, мне хочется познать запретное, то что можно обнаружить за пределами своей зоны комфорта. Я слишком устала от вечного напряжения, а египтянин тот Бог, в руках которого мне не страшно.       Губы с силой прижимаются к пальцам, которые недавно гладили его лицо, и я не отдергиваю руку, словно прикосновение обжигает посильнее горячего металла. Я только прикрываю глаза, слыша утробное мурчание.       - Он заплатит за свою вольность, - гневное рычание срывается с губ, и его глаза вспыхивают мириадами черного огня. Мне только хочется окунуться в эту бездну еще глубже, -Он посмел коснуться тебя, и это дорого ему обойдется.       - Не трогай его, - завороженно шепчу, между пальцев пропуская черные пряди, - Бальдр этого не стоит, - с легким вздохом закрываю глаза, полностью расслабляясь в сильных жилистых руках.       - Стоит, - ворчит бог, рукой массажируя кожу головы. Резинка была снята, и мое черное облако опять топорощится во все стороны. Горячее дыхание обжигает макушку, тиски становятся не столь удушающими, сколь надежными и... родными?       Внезапное осознание, что Анубис приблизился ко мне настолько близко, насколько я не позволяла стать важным для меня никому, бьет неожиданным волнением. Кроткие и ласковые прикосновения, вечное переживание, защита со стороны, стащенная друг другу еда в перерывах. Долгие и уютные вечера в библиотеке, пока Кадуцей занят школьной программой за книгой и чашкой кофе. Анубис очень любил кофе.       Мы не рассказывали друг другу важные тайны, не лезли в личное пространство. Мы просто были друг у друга. Когда мне было тошно от общества, когда было трудно и порой одиноко, он оказывал молчаливую поддержку, которую я даже порой не замечала. Защищал от Аполлона, Бальдра и Локи. Убирал шалости Локи, подбрасывая улики в неожиданных местах. Путал дорожки, ведущие ко мне Агане Белеа и Хрингхорни. Анубис словно приручал меня все это время... дал привыкнуть к себе, свыкнуться с мыслью, что он рядом, ведь я порой пугалась и остерегалась его, египетского бога Смерти.       - Ты ведь добивался этого, - тихо замечаю со смешком. Анубис вопросительно мычит в макушку, будучи в полудреме, не понимая, что я имею ввиду, - ты стремился к тому, чтобы стать для меня дорогим... человеком, - бог вздрагивает, но продолжает прижимать к себе, молчит, а я не требую ответа. Мне не столь важно, что он буквально приручил меня к себе, мне важно, чтобы он оставался рядом со мной и не предавал. А Шакал не сделает чего-то такого, что принесло бы мне вред, я в этом уверена. - Я принимаю тебя, Анубис Маат, со всеми твоими демонами.       В пустом классе, в приятной тишине, разбавленной размерным дыханием египтянина и приглушенными звуками природы, доносящимся с приоткрытых окон кабинета, меня нестерпимо клонит в сон, и я проваливаюсь в дрему, согретая теплым телом бога и успокоенная его надежными объятиями. Не чувствуя теплого, продолжительного поцелуя на губах.       Анубис прижимается отчаянно, словно от этого зависит его судьба, лента Жизни звенит в напряжении, словно готова вот-вот разорваться, но египтянин знает, что их проклятие, для него благословение, не разорвется просто так. Судьба поставила в этой игре немаленькую ставку, которую она хотела отыграть, а Маат, будучи одной из фигур в этой игре, оставался в выигрыше, если все свершится по задуманному плану. Эва пленила его и должна понести ответственность, и никуда эта смертная не убежит, ни будучи живой, ни будучи мертвой. Губы у Эвы сухие и потрескавшиеся, ему хочется слизать сухость, но он не смеет зайти дальше, смертная непорочна и слишком невинна, чтобы позволить себе запятнать ее душу своим Хаосом. Он сделает это только с ее позволения, только по ее желанию и пройдет тысячу лет, но он будет ждать маленькую смертную.       Отрываясь от губ Эвы, Маат только сейчас замечает ботинки брата, а после и его высокую фигуру. Тот смотрит презрительным взглядом на спящую смертную и кривит губы в ухмылке.       - Как быстро ты ее заклеймил вновь. Старая метка ослабла? - он выплевывает слова, ему противна мысль, что его драгоценный брат связывает свою жизнь с этой... соплячкой. Все его естество вопит, что это аморально, неестественно, старые раны кровоточат, напоминая собой о старых ошибках.       - Уже ничего не сделаешь, - устало бормочет Анубис, носом утыкаясь в прохладный висок. Он чувствует брата, знает его, как себя. Тот ненавидит любые истинные чувства, потому что сам когда-то обжегся об это пламя. - В конце концов, этого не избежать. Сейчас или позже, нас свела бы Судьба. И все боги Мира ей не помеха, ты сам должен понимать.       В синих глазах мелькает отчаянное сопротивление, но быстро потухает. Кадуцей бог Знаний и Мудрости, ему ли не знать все об этой Вселенной.       - Ты его неплохо приложил, - веско замечает Египтянин, рассматривая смертную. Сейчас она спит крепким сном, после обновления метки, можно не опасаться быть ею услышанным.       - Он сам виноват! Посягнул на мое! Пусть Один скажет спасибо, что я его не убил, - рычит в раздражении Маат. Черты лица заостряются от охватившего гнева, с которым он не смог совладать, отчего стал похож на зверя. На то существо, личина которой принадлежит одной из его истинных сущностей.       - Но если ты позволишь себе чуть больше в следующий раз, может назреть конфликт. Один мстителен и себялюбив, не хуже, чем Зевс. Но Один страшнее Зевса, его сущность заключается в самой Победе и Мудрости, с которой он может посоперничать со мной. Не трогай скандинавца.       -Как ты зашёл?       - Ключ. Не думай, что если стащил один комплект, у меня нет второго. Это глупо.       Тот уходит из кабинета бесшумно, оставляя брата с его Жизнью.       В пустынных коридорах академии не было ни души, даже тех же Безликих, что было по себе удивительно. Обычно они толпами слоняются без дела, прилипая к богам, как те мотыльки, летящие на зов свечи.       - Удивительных созданий призвал Зевс, - тихий смех доносится из темного угла коридора. Глаза цвета вод Нила расширяются. Кадуцей знал этот голос и факт того, что его обладатель проник в мир Зевса - шокировал и наводил на опасения, - пресноваты, но на перекус сойдут, - и смех, словно перезвон колоколов, разносится эхом по пустынным коридорам академии.       - Теперь понятно, куда делись большинство учеников, - задумчиво бормочет Кадуцей, прикидывая, насколько будет зол Кераунос, когда узнает, что его собственность поглотили на обед.       - Ученики? Они?! Пффф... Зевс, смотрю, совсем заскучал, что поднял столько душ из мира мертвых, снизойдя до своего старшего брата, которого ненавидит. В конце концов, Гадес должен был запросить немаленькую плату за столь хлопотную услугу, - из тени выходит фигура. Ее бронзовая кожа переливается в лучах солнца, пышные, идеально округлые формы скрыты тонкой тканью прозрачного шелка, и только в интимных местах этот шелк сшит несколькими слоями, чтобы прикрыть истинную наготу, оставив место для фантазий. Золотые глаза блестят словно солнце, но не теплое и приятное, а как раскаленная лава, что бурлит смертоносными потоками магмы, - Здравствуй, Тот.       - Хатхор...