А в руках она держала серые облака

      Бадьдер с силой сжимает пальцами виски, будто стараясь выдавить боль, которую он терпит на протяжении нескольких часов. Последнее его воспоминание перед холодной пустотой бессознательности, - это горячее тело в руках и пряный аромат, что забивал ноздри, вытесняя все здравомыслие. Скандинавец мычит, мотает головой в стороны, надеясь облегчить мучения, но ничего не выходит.       — Забери ее. Присвой… Она станет твоей… — в голове мелькают два образа, смазанных, знакомых до чёртиков. Хмурая, вечно недовольная Эва и улыбчивая Кусанаги, взгляд которой всегда лучился теплотой и доброжелательностью. Как день и ночь, разные, совершенно непохожие. Голоса набирают обороты, смешиваясь в гул, и боль обостряется, — Ты достоин…       — Замолчите, — шепчет Бальдер и сгибается пополам, припадая лбом к полу. Прохлада дарит маленькое удовольствие, но оно истлевает под гнетом боли и пожара, что сейчас бушует в груди бога.       — Заслуживаешь.       — Любовь.       — Ты свет.       — Этого мира.       — Стань ее смыслом.       Бальдер стонет, мычит в своей комнате, куда смог еле дойти, после пробуждения в коридоре. С дрожью в ногах он смог дойти до общежития, оставшись незамеченным, и запереться в комнате.       Голова наливается свинцом, в глазах мутнеет, пляшет расплывчатый силуэт мебели, и, время от времени, вспыхивают разноцветные огни. В груди пылает пожар, словно он выпил много кипятка, огонь растекается по венам, выжигая кровь. Ему трудно совладать с собственным телом, оберег Зевса рушится, по комнате гуляют молнии, и вся мебель трещит от давления той силы, что исходит от скандинавца.       — Она была твоей, — шепчут демоны, и Бальдер вспоминает ту дрожь, что передалась ему от Эвы. Он помнит ее испуганные сияющие глаза, сбившееся дыхание и влажную кожу на шее, — Завладей ею.       В животе образовывается истома при мысли, что кто-то из них станет его навеки.       — Ты можешь улыбаться только мне, дорогая Юи, — хмыкает довольный Бальдер, умудрившись выхватить Кусанаги в коридоре академии. Он прижимает ее к стене, руками хватаясь за округлые плечи, скрытые тканью пиджака. Ей бежать некуда, остается только испуганно хлопать глазами и безмолвно открывать рот. Хрингхорни нравится держать смертную в руках, его это… возбуждает. Чувствовать страх и опасения девушки, ощущать эту власть. — Не смей сближаться с другими. Ты моя! — голубые глаза светятся изнутри, вспыхивают золотыми искрами. Корни блондинистых волос белеют, становясь светлее первого выпавшего снега.       — Б-Бальдр, — заикается Юи, пытаясь вырваться из хватки. Была середина урока, никто не мог прийти ей на помощь. Учитель Тот их отпустил с пары, чтобы они принесли мела с кладовой, совершенно ничего не подозревая. Да и Кусанаги не знала, что произойдет такой казус. — Отпусти пожалуйста, — дергает руками Кусанаги, но Бальдер продолжает прожигать ее странно отрешенным взглядом. На губах его залегла едкая ухмылка, а черты лица заострились, словно у животного на охоте. Кусанаги чувствует липкий страх, дрожью пробегающей по коже, и не может понять, что делать дальше.       — Ты меня поняла, Юи? — Хватка крепчает, рука у Юи начинает неметь и бледнеть. Но девчонка испугана, не может и пальцем пошевелить, остается только дышать часто.       — Поняла, — Бальдер довольно хмыкает на тихий шепот смертной.       Неожиданно скандинавец улыбается ярко и тепло, как тогда, когда они встретились в первый раз. Золото в глазах исчезает, уступая место ярко голубому, как летнее небо. Он похож на ребенка, счастливого, который получил долгожданную конфету.       — В конце концов, это нечестно, что ты даришь свою любовь всем. На меня ее может не хватить! — как ребенка журит Бальдер и уходит прочь, в сторону кладовой. — Пошли скорее, а то учитель Тот будет недоволен и назначит отработки.       Девушка на автомате идет за скандинавцем с дрожью в ногах, совершенно отрешенная от реального мира. Шок слишком сильный и яркий, и Кусанаги погружается в себя, стараясь переосмыслить произошедшее пару минут назад.       Кусанаги была как глина. Податливая и послушная, из которой можно было сделать прекрасную вазу, произведение искусства. Но такая глина нужна была не только ему. Японскому богу морей или его дорогому брату. Несмотря на то, что Локи был его другом детства, его семьей, он ревновал трикстера, устраивал скандалы. Он видел, как бог Огня смотрел на смертную, видел эти взгляды полные покровительства. Так Локи смотрел только на тех, кто был ему дорог. Бальдер не был готов делиться своей будущей вазой с кем-либо, он тоже хотел любви, настоящей, не вызванной его проклятым Светом.       Эва. Милая Эва. Запретный плод сладок, не так ли? Отмеченная меткой другого бога, он видел эти ленты судеб, плохо, но видел. И ее отдавать он никому не собирался. Она была алмазом, с мягкими гранями, с мутными разводами на поверхности. И никому она не позволяла расколоть себя.       Он хотел все и сразу, голоса его внутренних демонов шептали на ухо, что возможно все! С его силами подчинения и разрушения. Его созидательным светом можно создать любовь, после - новую жизнь. Если постараться, и они могут пасть чарами его проклятия, только немного потрудиться над материалом.       — Бальдер! — кричит Локи, подскакивая к трясущемуся брату. Того бьет крупной дрожью, от тела исходят импульсы энергии, его силы выходили из-под контроля, но трикстера это не остановило. Опасные молнии разрушают мир Зевса по атомам, расщепляя идеальную иллюзию, оставляя после себя пустоту.       В комнате уже пропала кровать, несколько горшков с цветами и комод. Значит Бальдер стал невменяем несколько часов назад.       — Черт, брат! — пытается достучаться до скандинавца, но попытки тщетны. Руки обжигает, красная куртка начинает расщепляться и Локи отлетает от Хрингхорни, чтобы в следующую секунду побежать из комнаты вон.       Холод кинжала обжигает кожу даже сквозь ткань. При мысли, что ему придется воспользоваться заветной реликвией, на душе тяготеет, а сухость заполняет рот.       Нет. Он не тронет родного брата, и плевать ему на предостережения той старой ведьмы, что всучила ему клинок пару тысяч лет назад. Магический артефакт никогда не терялся, не портился, не крался. Он был отдан Локи в руки и больше не покинет хозяина, покуда он не выполнит свое предназначение.       Лавайтен не хотел убивать брата, ему было плевать на Рагнарек, что был запечатан в Бальдре. Блондин был и является его дорогим братом, возлюбленным, другом. Они пережили очень тяжелые времена, но когда Фригг, их мать, наложила свое благословение, для Хригхорни - проклятие, изменилось многое. Он оберегал брата, не смел ему выйти из себя, потерять контроль над ранимым разумом, потому что с самого рождения он нес в себе Хаос. Он не станет убивать своего брата.       Ему нужен Кадуцей.       — Что ты здесь делаешь?! — нечеловеческий рык раздается в обширной библиотеке.       В стенку впечатывается спина Хатхор, та хрипит, царапает острыми ногтями сильную смуглую руку Анубиса, хрипит сквозь удушье, всматриваясь в родные, наполненные яростью фиолетовые глаза. Маат приподнимает девушку над полом, вновь впечатывает в стенку барахтающееся тело, пока перед глазами сияет красная пелена ярости и гнева.       — Анубис, ты ее убьешь, — Кадуцей подпирает плечом один из стеллажей, равнодушным взглядом скользит по фигурам, но ему абсолютно плевать, что его брат избивает девушку.       Бог Смерти рычит, но ослабевает хватку, не отводя яростного взора от красивого личика своей некогда любовницы. Он взмахивает руками, отходит на пару шагов с пониманием, что если сейчас не успокоится, то разорвет ту на куски. С опозданием, но слова брата доходят до Анубиса, и ему на секунду становится смешно.       — Только тело. Ей не составит труда найти новое, — Хатхор растирает покрасневшую и чуть припухшую шею своими утонченными руками, ногтями проводит по красному следу, словно старается сама себе вспороть горло.       Внизу оседает то самое чувство тяжести, которое вскоре может перерасти в неконтролируемый пожар. Ноги чуть дрожат, но она старается держать спину ровно, а дыхание успокоить. В конце концов, она одна из самых почитаемых богинь.       — Спасибо Тот, но не стоило. Как возлюбленная Анубиса, я могу пережить все ради него, — взгляд полный вожделения и страха падает на разозленного бога. Эта реплика, как красная тряпка для быка, вынуждает бога разъяриться сильнее. Мулат подлетает к несносной богине, заносит руку для удара, но успокаивается. В конце концов, боги Любви не всегда сдерживали свои неуместные фразы при себе, в надежде обратить на себя внимание объекта своих увлечений. — Я так скучала по тебе, мой Анубис, — сладким голосом лепечет Хатхор, и от былой статности не осталось и следа. Перед разгневанным богом Мертвых, девушка тупит глаза в пол, но стреляет время от времени горящим взором из-под черных густых ресниц. Щеки краснеют, а юркий розовый язык начинает от нетерпения облизывать нижнюю пухлую губу.       Кадуцей фыркает на показуху, не понимая всего фарса. Бывшая любовница брата заявилась в мир Зевса, в надежде вернуть Анубиса в пантеон, когда они все являются заложниками себялюбивого бога. Хатхор сглупила, появившись здесь. Она сама себя обрекла на такое же заключение, которое они испытывают сами. И она это прекрасно понимала. Когда девушка собрана и серьезно выглядит, она куда более привлекательней, нежели когда старается выслужиться перед объектом воздыхания. Кадуцей подавляет тихий смешок, понимая, что Анубис в ближайшие пару месяцев будет бегать по Академии еще тише и незаметнее, стараясь отвязаться от прилипчивой особы. Все боги любви были немного сумасшедшими в отношении своих возлюбленных. Пока Анубис обитал в пантеоне, проблем не было, Хатхор получала достаточно любви и внимания, чтобы не преследовать его. Но как только он спустился в мир Мертвых, она потеряла его, начиная сходить с ума. И даже бесчисленные партнеры, которых она меняла каждую неделю, не могли унять то чувство опустошенности, которые оставил после себя Анубис. Брату не повезло стать ее возлюбленным, пусть это и было ненадолго.       — Не твой. И ты мне не возлюбленная, — отрезает бог.       — Анубис, — сладко шепчет богиня, прижимаясь к смуглой спине. Мягкие груди приятно трутся о голую спину бога, но Анубис больше испытывает отвращение. После невинных и легкий касаний Эвы к нему, он ощущает чужие руки как что-то похотливое и скверное. Больше нет того томления в груди от вида округлых бедер, не наливается слюной рот при мысли о сладких грудях богини. А мысли не мечутся от яркого солнечного взгляда мулатки. Острые ногти ведут невесомую дорожку по голому животу, обводя каждый кубик пресса, идут выше, чтобы в следующее мгновение еле коснуться торчащих сквозь ткань топа сосков. Руки были ловко перехвачены, и в следующее мгновение женское тело с негодующим писком упало на пол. — Ты остыл ко мне, — сквозь зубы цедит Хатхор. Никто из ее любовников и возлюбленных не смел к ней так обращаться. Никто. И Анубис не смел. — Я ждала тебя пятьсот лет, а в итоге ты просто забыл обо мне! Бросил! — не осталось на лице былой смущенности и жеманства, мягкие черты лица исказились, в золотом омуте скопились злые слезы. Хатхор продолжает лежать на полу, подле ног Анубиса, не понимая, что послужило такой перемене в их страстных некогда отношениях.       Анубис равнодушно скользит взглядом по мягким округлостям, которые еле прикрывают тряпки.       — Хватит. Я с самого начала сказал, что ничего не жди от меня. Так чего ты требуешь от меня сейчас?       Он был готов рвать и метать только при мысли, что эта идиотка заявилась сюда. Когда-то они делили ложе, питались энергией друг друга, будучи противоположными сущностями. Любовь и Смерть, они были колоритной парой в пантеоне, которой завидовали многие. Из всех богинь с которыми он спал, Хатхор единственная могла утолить его потребности, но и в ответ она ждала не меньшего. Страсти было место быть, но не любви. Такому существу как он, она была не нужна в те времена. Ему было достаточно красивого тела с красивым лицом, и умение вести себя в постели.       Богиня была влюбчива, она не отпустила его тогда и не хочет отпускать сейчас. Когда Кадуцей привел ее к нему, в библиотеку, он словно дикий пес сорвался с цепи, только допустив себе мысль, что богиня могла прознать о его Эве. Она недаром была купидоном, вершителем Любви. Давно она отбросила свою личину невинности и чистоты, став порядком грязнее в своей сущности. Увидев ленту Судьбы, опоясывающую их, она могла с легкостью обо всем догадаться, но повезло, что она встретила именно Тота, а после его, Анубиса. Если бог Мертвых мог скрыть связь, то вот Мэри она прочитала бы словно открытую книгу. И она обо всем бы догадалась, стоило ей только увидеть смертную. Влюбчивая и эгоистичная богиня была очень опасна, а для такого хрупкого человека как Эва, она представляла собой угрозу. И если бы напала, нисколько не жалела.       — Того, что принадлежит мне по праву.       Напряжение сквозит в голосе, во взгляде, оно заполняет пространство между бывшими любовниками, пока в головах обоих мелькают обрывки старых воспоминаний. Анубис хочет оставить позади то время, полное похоти, Хатхор намерена вернуть все обратно. И видит Амон Ра, она костями ляжет под ногами Маата, но добьется своего.       Кадуцей только качает головой, его не особо заботили сомнительные интрижки брата, но не в данной ситуации, когда они стали заложниками Зевса, и были частью его очередного хитроумного плана. Хатхор могла принести смуту в такой и так неспокойный ритм жизни, над которым он не мог никак совладать. Даже его тысячелетняя мудрость, его сила не была полностью способна подавить своенравный нрав этих детишек. В последнее время Кадуцею и вовсе было плевать на все, хотелось тишины и спокойствия, но его обязанность преподавать и следить за детишками перечеркивала все желание, и бог просто бесился из-за неимения выбора в данной ситуации. Да и старый долг перед Зевсом, словно кровоточащая рана на руках, давал о себе знать уже сколько столетий.       Тяжело вздохнув от нарастающей в голове боли, в конце концов, человеческая оболочка была до ужаса ненадежной, он провел холодной ладонью по лицу. Нужно было остановить глупую богиню, что так рьяно лезла к потомку Хаоса. Зная брата, в чертах характера которого терпения не было, Тот догадывался, что через пару минут она либо получит пощечину, либо пару сломанных костей в теле. Анубис был богом Смерти, и чужие страдания редко задевали его сущность. Один из первых потомков вечной Тьмы, он видел больше, нежели другие боги, что пришли позже, с верой людей. Маат умел быть милым и очаровательным, скромным парнем, который млеет от незатейливых ласк, но только тогда, когда это было выгодно ему самому. Если нужно было уничтожить человеческие города, без колебания он сеял Хаос, а если нужно было привлечь внимание одной худощавой девчонки с бесцветными глазами, он ластился к ней, подобно маленькому котенку.       Усмешка трогает губы бога Мудрости, и с легким прищуром он смотрит на Хатхор. Во взгляде мелькает сочувствие, оно длилось меньше секунды, потонув под лавиной равнодушия и легкого раздражения.       — Хватит! — рычит Анубис, бешеным взглядом смотря на прилипчивую девчонку. Та ластится к нему, словно кошка во время течки, трется округлостями о его тело, и с досадой бог Мертвых ощущает легкую волну возбуждения. Столетнее воздержание дает о себе знать. Прикасаться к Эве в серьезном плане он не смел: только дружеские объятия, массаж головы. Он дарил всю свою светлую любовь, больше платоническую, ей, получая в ответ ее искреннюю улыбку.       — Мой возлюбленный, неужели ты забыл все те ночи? — сладкий голос настырно подстегивает на развратные мысли. — Полные страсти и желания? Когда ты так жарко касался меня, не позволяя вырваться из своей хватки. Когда ты полностью владел мной, а я беспрекословно подчинялась?       Соблазнительный шепот пробирает до костей даже Кадуцея, который славился выдержкой в отношении всего… низменного. Все отношения, влюбленности, похоть и разврат он считал недостойным его драгоценного времени и внимания. Да и успел он как-то хорошо обжечься о пресловутую страсть, о которой воспевают дифирамбы боги Любви. Как Хатхор сейчас.       Кадуцей вновь качает устало головой, в мыслях только поскорее вернуться в свою комнату и отдохнуть за чтением человеческого журнала в триста страниц. Очень интересного, он успел его прочитать уже наполовину. Не успевает Тот и шагу сделать, как в коридоре раздается громкий ритмичный топот. Никто не успевает отреагировать, как с громким окликом в библиотеку влетает красный вихрь.       — Учитель Кадуцей! — от громкого голоса трикстера Кадуцей морщится, совершенно никак не реагируя на происходящее. Ему уже все давно надоело. — Там, Баль… А вы кто? — удивленно спрашивает Локи, вперил недоумевающий серый взгляд в девушку, что прижималась к странному смуглому парню.       Щеки налились горячим смущением при откровенном наряде девицы, Локи вспомнил красивые наряды Фригг, что ценила чистоту и скромность, вспомнил валькирий, которые были до ужаса падки на похоть, но не смели оголятся столь… вызывающе.       — Чего тебе надо, Лавайтен? — кажется сладкой парочке совсем плевать на присутствие незнакомого лица, Анубис уже давно не желал скрывать свое присутствие, с учетом того, что оставалось совершенно мало времени до окончания испытания Зевса.       Локи отрывает взгляд от так похожих друг на друга богов, а в том, что они являются богами - он был уверен, и с напряжением выпалил:       — Бальдер теряет контроль.