Маринетт очнулась от ритмичного писка. Она открыла глаза и увидела перед собой белый потолок с люминесцентными светильниками. В её доме таких не было. Девушка приподнялась, неловко села и осмотрелась кругом. Она находилась в одноместной больничной палате. Рядом с кроватью стояли штатив для капельниц и странный прибор с какими-то цифрами и бегущими кривыми на экране. От прибора к её левой руке тянулись два проводка.
В этот миг дверь палаты неожиданно распахнулась, заставив Дюпен-Чен вздрогнуть. Увидев своего посетителя, она облегченно выдохнула. Перед ней стоял доктор Эрик Дюран.
- Доброго дня, мадемуазель. Как вы себя чувствуете? – поинтересовался он.
Она хотела поздороваться в ответ, но… не смогла произнести ни слова. Маринетт беззвучно пооткрывала рот, а после схватилась рукой за горло. Что с её голосом?
- Не напрягайтесь, если не можете говорить, - сказал врач, удивленно глядя на неё. – Странно. Наркоз не дает таких побочных эффектов... Вы знаете, где находитесь?
Она кивнула. «Клиника соулмейтов».
- А как вы оказались здесь, помните?
Девушка отрицательно покачала головой. Месье Дюран глубоко вздохнул, взял один из стульев, стоявших у стены, и подсел к её кровати.
- Позавчера вам стало плохо дома, и вас отвезли в больницу. Правда, тут же перевели сюда. Ваше сердце едва билось, а метка выглядела как свежий ожог. Мы насилу вытащили вас с того света. Честно говоря, я не предполагал, что вы очнетесь так скоро. И поскольку вы пришли в сознание, я обязан поднять одну тему. Помните ли вы, что вас изнасиловали?
От этого вопроса Дюпен-Чен вздрогнула и потупилась. Разумеется, она помнила. Последовал кивок.
- Хорошо. Работа полиции сильно облегчится. От вас требуется только написать заявление. Как только вы все сделаете, мы передадим его куда следует. Вашим соулмейтом займутся уже служители правопорядка, - сказал мужчина, но поймав шокированный взгляд пациентки, добавил: - Вы хотите спросить, откуда мне это известно? От вас отреклись, моя дорогая. Сделать это мог только соулмейт и, учитывая, в каком виде вы сюда поступили… обошелся он с вами весьма… сурово.
Маринетт сделалось не по себе. Она вспомнила слова, сказанные лже-Адрианом. Ей стало страшно. За себя и отчего-то за модельера. Вдруг дверь палаты снова открылась, и вошла медсестра. Оказалось, доктора Дюрана срочно вызывали в ординаторскую.
- Мы еще договорим, мадемуазель. А пока отдыхайте, - с этими словами он покинул помещение.
Девушка принялась лихорадочно соображать, что же делать. С одной стороны, она обязана была заявить на Агреста. С другой… А если он решит, что терять больше нечего, и расскажет всем, как она упрашивала его отречься от соулмейта? В конце концов, это ведь началось с её подачи. Дюпен-Чен схватилась за голову. Что скажут мама и папа? Они ведь ничего не знали ни о её ненависти, ни о намерении отречься. И были так рады и горды, что у неё появился соулмейт… Как они воспримут эти новости? Поддержат дочь или встанут на сторону модельера? Но даже если они вступятся за неё, и обидчика все же посадят…
Что тогда с ним будет? За изнасилование самое мягкое наказание – двадцать лет тюрьмы. А если насилие над родственной душой? Это пожизненное? Агресту нечего терять, он уже успел пожить в свое удовольствие. Но что же будет с ней? Действительно ли соулмейт отрекся от неё и она стала «Смертной»? А если правда будет за модельером? Её заклеймят «Отступницей»? Но ей же всего семнадцать! Неужели с ней так поступят? Маринетт знала, как относятся к этой категории людей, хоть закон и запрещал их преследование.
От тягостных мыслей девушка заплакала. Как ей тогда жить? А если все от неё отвернутся? Даже родители и друзья? Они будут ненавидеть и презирать её? Она этого не хотела. Дюпен-Чен неожиданно поняла, что находится буквально в одном шаге от того, чтобы поставить жирный крест на своей собственной жизни. А ведь она мечтала, чтобы у неё все было так же прекрасно, как у её родителей. Маринетт не хотелось лишаться их любви и заботы, не хотелось терять поддержку друзей…
Девушка бы сейчас все отдала, чтобы повернуть время вспять. Какого черта она вообще поперлась в особняк соулмейта? Ей надо было просто избегать его, вот и все. Но теперь поздно сожалеть. Стоит подумать, как теперь выкрутиться из всего этого… А может, их связь еще не разорвана? Вдруг они так и остались соединены Судьбой? Тогда лучше промолчать об изнасиловании? Нет, не удастся. Врач ясно дал понять, что все знает. Попробовать упросить его не давать ход делу? Ведь если она не захочет писать заявление… её же не заставят, правда? Но ведь даже неизвестно, какая у них категория, разбирательство устроят в любом случае. Как же поступить?
В голове у Дюпен-Чен царил настоящий сумбур. Ей не хотелось предавать случившееся огласке. Не придумав ничего лучше, Маринетт решила выгородить своего обидчика. Если кто будет настаивать, она скажет, что это личное дело, её и Агреста, и ей не посмеют возразить! В конце концов, он велел девушке больше никогда не появляться в его жизни и вряд ли будет сам искать встречи…
Доктор вернулся через некоторое время с планшеткой и листами бумаги. Он подошел к кровати, вновь сел на стул и протянул Дюпен-Чен письменные принадлежности.
- Раз вы не можете говорить, то, может, попробуете написать о произошедшем? Все, что вспомните. И желательно с самого начала. Меня больше интересует сам момент «Отречения». Это поможет нам определить, как ускорить ваше выздоровление.
Маринетт ненадолго задумалась, а потом начала излагать все, начиная с момента своего появления в особняке. Она пыталась кое-где скомкать описания, но рука, держащая ручку, словно жила своей жизнью. Едва закончив, девушка торопливо сунула планшетку врачу.
- Странно, - сказал он, прочитав её записи. - Вполне обычное «Отречение». Никогда не слышал, чтобы оно вызывало такие симптомы, как потеря голоса… Может быть, вы что-то упускаете из виду?
Дюпен-Чен еще немного подумала, а потом забрала ручку и описала свое бегство от лже-Адриана. Она вернула листы Дюрану, и тот, едва прочитав дополнение, вперил в Маринетт немигающий взгляд.
- Ах вот в чем дело! Что ж, моя дорогая, скажу честно – вы доигрались. От вас не только отрекся соулмейт. Вас вдобавок наказала «Расплатой» сама Судьба.
Девушка испуганно прижала ладонь ко рту. Её прокляла Судьба? За то, что она заставила Агреста отказаться от родственной души? Но… почему наказали именно её?
- Очевидно, ей не понравилось то, что вы возненавидели свою родственную душу. Не удивлюсь, если ваше изнасилование тоже было частью «Расплаты». Но это уже будут решать Пифии. Боюсь, только они скажут правду. И все же… Мне не дает покоя этот инцидент. Ваш соулмейт производит впечатление спокойного и уравновешенного человека… Вы попались ему под горячую руку?
Дюпен-Чен усиленно замотала головой и вдруг указала пальцем на саму себя.
- Хотите сказать, это ваша вина? – удивился месье Дюран.
Она утвердительно кивнула.
- Вы его спровоцировали на подобное? – уточнил врач. – Это не праздное любопытство, моя дорогая. Это изнасилование. Тут дело может обернуться пожизненным заключением, и я обязан буду доложить об этом.
Неожиданно для себя Маринетт подалась вперед, схватила врача за руку и отчаянно замотала головой.
- Вы не хотите заявлять на него? – удивился доктор.
Последовало уверенное «да».
- Вы уверены? Учитывая специфику ваших отношений… Я думал, вы будете сами на этом настаивать.
Девушка ответила «нет». Мужчина еще с какое-то время смотрел в её лицо, а затем произнес:
- Я так понимаю, вашим родителям тоже не обязательно знать об изнасиловании?
Девушка кивнула и замерла в ожидании.
- Хорошо, по вашей просьбе клиника не предаст огласке этот инцидент, - наконец ответил Дюран. – Но вам придется письменно подтвердить, что вы не имеете к своему соулмейту претензий. И еще. Предвосхищая ваш вполне закономерный вопрос... Это пока неизвестно. Нам требуется заключение гинеколога. В любом случае мы будем держать ситуацию под контролем. Если вы беременны, возникнет масса проблем... но на этом давайте пока не будем заострять внимание. Что касаемо потери голоса. Боюсь, не могу дать никаких гарантий. Тут на все воля высших сил. Мы сделаем все, что возможно.
Она вновь кивнула.
- А теперь неизбежное. Как я уже обещал, об изнасиловании клиника умолчит. Хотя надеюсь, вы все же одумаетесь. Но о том, что вы подверглись «Расплате», вашим родителям сказать придется.
Дюпен-Чен вздрогнула. На глаза навернулись слезы. Неужели мама и папа все же узнают?
- Увы, ничего не поделаешь. Вы рискуете остаться немой на всю жизнь. Возможно, потребуется их опека. Они имеют право знать. К тому же неизвестно, что со связью между вами и месье Агрестом. Ваша метка должна была мгновенно почернеть, но она воспалена, и мы не можем пока поставить точный диагноз. И нам никак не удается разыскать месье Агреста. Складывается впечатление, что он игнорирует нас… Ну да хватит пока. Отдыхайте. Эти несколько часов были для вас весьма тяжелыми.
Мужчина поднялся со своего места и покинул палату, оставляя Маринетт в одиночестве…
***
На следующий день после пробуждения доктор Дюран пришел в палату Дюпен-Чен вместе с рыжеволосой сероглазой девушкой и сказал, что Роксанн поможет ей получше разобраться в себе. Маринетт эта новость не обрадовала. Она не хотела обсуждать с посторонними свои проблемы и уж тем более вновь вспоминать все случившееся.
Когда врач оставил девушку в компании незнакомки, она даже порадовалась тому, что не могла говорить. По крайней мере, это было хорошим оправданием повисшему между ними неловкому молчанию.
- Вы знаете, человеческая душа - это феномен, которым интересуются с древних времен. И ни на один научный вопрос в этой области нет однозначного ответа! Наверное, - голос Роксанн стал более мечтательным и тихим, - именно поэтому я стала психотерапевтом, а не спелеологом. А вы кем хотели стать?
Дюпен-Чен отвлеклась от безучастного разглядывания стены и возмущенно уставилась на "собеседницу". Это она серьезно сейчас?! Но в любом случае Маринетт не собиралась с ней разговаривать.
Время шло, беседа не клеилась. Видя откровенное нежелание пациентки идти на контакт, психотерапевт неожиданно начала рассказывать о себе. Ей было двадцать пять, и её только-только взяли на работу в клинику соулмейтов. Она снимала квартиру в девятом округе и держала двух котов-сфинксов. Позже Маринетт отметила, что у них есть общий интерес. Они обе хорошо рисовали, разве что Роксанн делала это более профессионально. Она даже показала Дюпен-Чен свой скетчбук, с которым редко расставалась.
Когда сеанс психотерапии, который едва ли на него походил, закончился, Маринетт испытала смешанные чувства. Врач не была ей неприятна. Наоборот, они могли бы поговорить, если бы не вынужденная немота девушки. Впрочем, Дюпен-Чен вдруг осознала, что последние полтора часа совершенно не обращала внимания на черную глухую пустоту в груди, снедавшую её с момента гибели Адриана. Раньше казалось, что мир со смертью возлюбленного перестал существовать, и было так плохо, что вряд ли весь кошмар её состояния способен был облечься в слова. Да, ей до сих пор казалось, что она медленно умирает от собственных разодранных обоими Агрестами чувств. Но сейчас раны как будто стали саднить меньше. Маринетт не могла найти логичное объяснение, почему...
***
Прошло пять дней. За это время Дюпен-Чен не видела никого, кроме врачей клиники и медсестер.
- Вам пока рано принимать посетителей. Но если в течение следующей недели у нас с вами будет стабильный прогресс, я охотно дам вам такое разрешение, - заверила Маринетт психотерапевт, и она с готовностью ей верила.
Последующие встречи уже проходили более удачно. Это немного раскрепостило девушку, и она уже вполне свободно болтала с врачом - если, конечно, можно было так выразиться. Дюпен-Чен писала свои вопросы в толстой тетради, а Роксанн читала их и отвечала вслух. Маринетт была безмерно благодарна психотерапевту за то, что та не заставила её вновь описывать изнасилование.
- В этом нет необходимости. Я ознакомилась с копией вашего рассказа. Но мы в любом случае будем это обсуждать.
Первое и самое главное, что уяснила девушка, – в её ситуации нет ничего постыдного и не нужно бояться. Подобное может случиться с абсолютно любой женщиной, независимо от возраста, телосложения и расы. Дюпен-Чен ни в коем случае не должна замыкаться в себе. Её никто не имеет право осуждать, а если даже такое и случится, то это всего лишь личное мнение «обвинителя». Слова немного сдвинули камень с души Маринетт.
Как сказала Роксанн во время сеанса, Дюпен-Чен вообще невероятно повезло. Вовремя назначенные лекарства и обязательные сеансы психотерапии помогли ей сохранить самоконтроль. Дело грозило обернуться куда хуже. Могли развиться паранойя, страх чужих прикосновений, а то и вовсе утратилась бы способность к контактам. Но все это, хвала Судьбе, миновало Маринетт, и психотерапевт пообещала сделать все возможное, чтобы подопечная скорее обрела душевное равновесие.
Все же девушке не давал покоя один вопрос – почему с ней это сделали? Роксанн удивилась и сказала, что, возможно, беседа с месье Агрестом – да, имя «агрессора» ей тоже известно – помогла бы ответить на этот вопрос. Но в таких условиях остается лишь гадать о причинах его поступка…
После уикенда Дюпен-Чен пришла на новый сеанс и обнаружила психотерапевта внимательно изучающей «Историю Душ» Габриэля Агреста. Оказалось, её весьма заинтересовал вопрос Маринетт, и она потратила выходные на поиск ответа.
- Я не придерживаюсь какой-то одной религии. И у меня свое восприятие фразы: «Не судите, да не судимы будете». Но я свято верю, что нельзя никого судить поспешно. Есть понятие "смягчающие и отягчающие обстоятельства". Даже самая незначительная вещь может стать пресловутой последней каплей, даже самое святое терпение рано или поздно иссякнет. И человек выплеснет свою боль, наружу или внутрь себя. К сожалению, ваш случай - пример первого. Выплеск страшен тем, что был жестоким и неуправляемым. Вашего соулмейта нельзя оправдать. Взрослый мужчина, имеющий за плечами жизненный опыт, поддался своему деструктивному началу... Простите, Маринетт, я забылась, - Роксан слабо улыбнулась и продолжила: - Я не имею права судить ни вас, ни месье Агреста, тем более что вы решили оставить все в прошлом. Моя задача лишь помочь вам пережить травмирующую ситуацию и нормализовать функционирование вашего организма. Думаю, мы с вами этого достигли.
Но больше всего врача интересовало, за что пациентка ненавидела свою родственную душу. Она попросила Маринетт рассказать о причинах. Дюпен-Чен сначала отпиралась, а потом все-таки зафиксировала на бумаге первую встречу с модельером и последующие события, упомянув и свою любовь к Адриану. В течение одного сеанса описать все не получилось. Заканчивать пришлось уже в палате. Психотерапевт изучила записи и на следующей встрече попыталась выразить свои впечатления от прочитанного.
- Это, конечно, пока всего лишь догадки, но можно все-таки поделиться ими. Вы, Маринетт, были абсолютно слепо влюблены в своего одноклассника. Это стало камнем преткновения между вами и вашим соулмейтом. Вы настолько зациклились на своей любви, что совершенно оторвались от реальности. Даже проблеск симпатии, который вы почувствовали во время вашей совместной поездки с месье Агрестом, был задушен негативом, возникшим после разговора с его сыном. Я склонна думать, что покойный Адриан просто недостаточно четко выразил свои мысли, а вы истолковали его расплывчатые слова на свой лад,– сказала Роксанн, а после небольшой паузы продолжила: - А что касаемо месье Габриэля… Как бы наивно это не прозвучало, он, возможно, вовсе не хотел причинить вам вред. По крайней мере, осознанно. Его поступок не имеет оправдания, однако месье Агрест, похоже, действовал в состоянии аффекта. Его судьбу нельзя назвать легкой, а ваша просьба об отречении послужила катализатором для развития конфликта. Но повторюсь, это пока лишь мое личное мнение.
