***
Прошла еще неделя. Девушка прочно замкнулась в себе, сведя на ноль все успехи в лечении, которых добилась за это время Роксанн. На каждую попытку вывести себя из депрессии она отвечала: «Хочу вернуть соулмейта». Психотерапевт как только не пыталась объяснить Маринетт, что теперь это лишь пустые иллюзии и нужно примириться с тем фактом, что она останется «Смертной» до конца своих дней. Узнав про коробку с записками, врач заподозрила у своей подопечной «стокгольмский синдром». И даже несколько раз протестировала её. С Дюпен-Чен беседовали и родители, и сам доктор Дюран. Но она была глуха к их словам. Девушка каждый день осматривала свою почерневшую метку-нарцисс с одним единственным ярко-красным лепестком. «Воспаление еще не спало, старайтесь не прикасаться к ней пока», - настойчиво попросил врач, и она нехотя уступила. Но продолжала надеяться, хоть и сама не понимала, на что… Маринетт находилась в клинике уже почти месяц. Она всячески старалась привыкнуть к своему новому положению, но все равно продолжала каждый вечер заливать слезами подушку. Дюпен-Чен завладело отчаянье. Она ненавидела саму себя. За глупость, за множество сказанных в запале обидных слов, за душевную слепоту. За то, что не могла вернуть сделанное обратно. Она перечеркнула свое будущее, и глупо было винить в этом только бывшего соулмейта. Девушка лишь помогала рыть себе яму. Она все чаще задумывалась о том, как живется «Отступникам». Многие на протяжении всей своей жизни отказываются от контакта с соулмейтом. Они идут наперекор тесту на категорию, а это весьма трудно, особенно если дело касается заключения брака и рождения детей. Но «Отступники» и здесь придерживались своего мнения, вступая в брак с тем, с кем им хотелось, создавая семьи и рожая детей. Маринетт осторожно поспрашивала психотерапевта на эту тему и с удивлением узнала, что случай Адриана далеко не единичный. В мире проживало достаточно много «Пустышек», рожденных наперекор самой системе родственных душ. Как объяснила Роксанн, в природе все взаимосвязано и сбалансированно. Да, наука делает семимильные шаги вперед, но ученым пока не удалось одолеть загадку «Пустышек». Религия считала подобное явление своеобразным наказанием. Поначалу, пока ребенок еще мал, ему достаточно внимания лишь родителей. Но постепенно вырастая, он смотрит на окружающих и начинает мечтать о том, чтобы тоже встретить свою половинку. А когда родители начинали объяснять, почему это невозможно… Не надо быть гением, чтобы угадать реакцию. Некоторые, как Адриан, мирились с таким положением, другие начинали ненавидеть все и вся. По статистике большинство преступников происходило именно из числа «Пустышек». Чего только не изобретали люди, чтобы снизить их рождаемость, но чувства часто вставали выше долга. Любовь нещадно попирала Судьбу, чего последняя, будучи дамой мстительной и обидчивой, никогда не спускала с рук…****
В конце июля клинику посетила Пифия. Она прибыла по личным делам, но перед уходом все же немного пообщалась с пациентами. Дюпен-Чен же появление столь значительной персоны проигнорировала. Она сидела в коридоре на подоконнике и невидяще смотрела во двор. Девушка настолько забылась, что не услышала, как к ней кто-то подошел. Она лишь вздрогнула от того, что её нежно погладили по волосам. Маринетт обернулась и увидела перед собой блондинку в бледно-голубом хитоне. Пифии всегда одевались на древнегреческий манер. - Судьба всегда была строга к тем, кто не считается с её волей. Но она не настолько зловредна, чтобы, увидев искреннее раскаяние, напрочь его проигнорировать. Эти слова поселили в сердце Дюпен-Чен надежду. Она хотела задать женщине тысячу вопросов, но, так как не могла говорить, лишь с мольбой смотрела на жрицу Судьбы. - Позови его, и он придет, - сказала блондинка. От удивления девушка открыла рот. «Разве такое возможно?» - Только от тебя зависит, обретешь ли ты «Прощение» Судьбы или погрязнешь в «Расплате», - сказала Пифия и отошла от Маринетт, оставляя ту в одиночестве…***
Дюпен-Чен снились заснеженные поля, обуреваемые метелью. Она кружила так, что с трудом можно было разобрать дорогу. Девушка содрогнулась от холода, ведь она была одета лишь в больничную робу и к тому же была босиком. Что же это за место? Она решила пройти вперед. Двигаясь буквально на ощупь, Маринетт вдруг увидела чуть поодаль Агреста. Мужчина стоял рядом с высоким обледеневшим деревом, одной рукой прикоснувшись к стволу. Она тут же направилась к нему. Подойдя ближе к модельеру и заглянув в его лицо, Дюпен-Чен содрогнулась. Оно казалось безжизненной маской, а в серых глазах не отражалось ничего, кроме пустоты. Он никак не отреагировал на её появление. Даже на метель он не обращал никакого внимания, хотя и был, как девушка, одет не по погоде. Агрест застыл на месте, будто мраморное изваяние. Не в силах больше терпеть холод, девушка подошла ближе к мужчине и прижалась к его груди. Метель резко утихла, превращаясь в легкий снегопад. Маринетт облегченно выдохнула, но тут меж двух тел проскользнула рука, и её мягко отодвинуло от модельера. Она подняла голову и встретилась с ним взглядом. - Уходи, - сказал он ей. – Тебе нечего здесь делать. - Я не смогу уйти одна. Только с тобой, - слова сорвались с её губ быстрее, чем Дюпен-Чен успела подумать. И тут же опешила. Она может говорить?! - Мне никогда не покинуть это место, - равнодушно ответил ей Агрест, вновь устремляя свой взгляд на замерзшее дерево. – Так же, как и этой сливе, никогда не зацвести вновь. - Глупости, - ответила девушка. – При должном уходе оно еще зацветет. И, возможно, даже заплодоносит. Маринетт обернулась и, прижимаясь к модельеру спиной, смело коснулась ствола дерева в том месте, где находилась мужская ладонь. Слива неожиданно завибрировала. Её ветви вдруг стали расти, постепенно покрываясь листьями, а затем и белоснежными цветами. Снегопад постепенно прекратился, а сугробы под ногами стали медленно оседать. Дюпен-Чен довольно улыбнулась, но тут мужчина заговорил вновь. - Это ненадолго, - сказал он, слегка склоняясь к ней. – Метель вскоре возобновится, а листья и цветы вновь замерзнут и опадут. - Нет! - ответила она, поворачиваясь так, чтобы одной рукой касаться дерева, а другой – мягко дотронуться до щеки Агреста. – Это больше не повторится. Я обещаю тебе. На секунду ей показалось, что в серых глазах зажглась искорка, и девушка вновь увидела в них то тепло, о котором в последнее время вспоминала все чаще и чаще. Но модельер вдруг дернулся, отворачиваясь от её ладони и заставляя сердце Маринетт неприятно сжаться. - Уходи, - тихо повторил он. Дюпен-Чен уже хотела было возразить, но тут картинка неожиданно поплыла перед глазами… и она проснулась. Девушка изумленно уставилась в потолок. Какой необычный сон. Маринетт повернулась в сторону прикроватной тумбочки и взяла в руки телефон, чтобы посмотреть время. Десять вечера. После разговора со жрицей Судьбы её так клонило в сон, что она задремала, не дождавшись ужина. Или это знак? Слова Пифии вновь всплыли в её мыслях. «Позови его…» Но как? Врачи говорят, что он не выходит на связь даже с клиникой. Может, Агрест занят и не знает, что она в больнице? Или намеренно игнорирует её? После всех её закидонов это неудивительно. Попробовать позвать его, прикоснувшись к метке? Но Роксанн сказала, что все связи между ними разорваны. Жрица Судьбы ошиблась? Хотя вроде бы у них дар говорить только правду. Как же быть? Все же попробовать? Вдруг получится? Время посещений давно закончилось, но Дюпен-Чен нутром чувствовала – им надо увидеться прямо сейчас. А до утра ждать слишком долго. Она поудобнее легла на кровати и нырнула рукой под больничную робу. Девушка коснулась метки и принялась осторожно поглаживать практически полностью почерневшие лепестки нарцисса, пытаясь услышать своего соулмейта. Маринетт понимала, что её шансы на удачу ничтожны. Но она должна хотя бы попытаться!