Неукраденная Персефона

      Проснуться рядом с девушкой, в которую безумно влюблен, Габриэль совершенно искренне посчитал самым удачным началом дня. Он бережно обнял Маринетт, с трепетом вглядываясь в лицо спящей и наслаждаясь этим моментом безмятежности и счастья. Агрест с радостью бы задержался в постели до пробуждения соулмейта, но незавершенные дела, которым, казалось, не было конца, повисли над ним Дамокловым мечом. Раньше модельер погружался в них, чтобы хоть ненадолго забыть об одиночестве. Но теперь откровенно жалел, что не мог послать куда подальше славу, положение в обществе и нескончаемую битву за вершину модного Олимпа. Мужчина считал, что именно это мешало ему стать ближе к Дюпен-Чен, но, с другой стороны, понимал, что отказываться от прежней жизни – глупо, и потом, девушке нужно будущее, а для этого требовалось немало денег и сил. Поэтому Габриэль, тяжело вздохнув, выпустил Маринетт из объятий и как можно тише покинул спальню.       Их с соулмейтом отношения вернулись в прежнее русло, правда, с одной поправкой. Желание утешить Дюпен-Чен именно таким способом сыграло с Габриэлем злую шутку. Теперь она все чаще вглядывалась в его лицо, словно хотела что-то сказать, но каждый раз передумывала. Её объятья стали чуть дольше положенного, а порой, сидя рядом, девушка могла невзначай положить голову Агресту на плечо. Он вначале сомневался, стоит ли реагировать на все это, но, побоявшись очередной ссоры, решил уступить. Когда соулмейт в очередной раз обняла модельера, то он, не раздумывая, притянул её к себе и поцеловал. Мужчина отчаянно боялся, что Дюпен-Чен непременно захочет большего, но она лишь крепче обняла его и умиротворенно выдохнула. С тех пор поцелуи стали еще одной «дозволенной» вещью в их отношениях. Казалось бы, малое, но хоть какое-то проявление чувств. После них девушка буквально оживала, и Габриэль мог любоваться её улыбкой и задорным блеском голубых глаз…       До Рождества оставалась неделя. Агрест планировал отправить Маринетт на праздники к родителям, давая, таким образом, передышку и себе, и ей. Но его задумка пошла прахом. Чета Дюпен-Чен, пользуясь тем, что их финансовое состояние весьма упрочилось – спасибо дочери и её соулмейту, периодически мелькавшим на обложках глянца, делая, таким образом, рекламу пекарне – решили устроить себе отпуск. Девушка этому только обрадовалась, а модельер стал думать о том, как бы скрасить её досуг. У него самого в планах было просто отдохнуть в одиночестве, но теперь, похоже, придется не вылезать из гостей, благо приглашений на всякого рода увеселения ему пришло множество. Но стоило мужчине озвучить эту мысль Маринетт, как она неопределенно пожала плечами и сказала: «Мне все равно, где праздновать. Главное, чтобы вместе». В итоге они все же пришли к компромиссу, распланировав предстоящую неделю так, чтобы у них было время и на гостей, и на себя.       Рождественская неделя пролетела как один миг, но Габриэль остался ею доволен. Дюпен-Чен как будто твердо решила не позволить ему работать в эти дни, и у неё весьма успешно получалось. Агрест уже давно не позволял себе так расслабиться. Зима для Парижа выдалась достаточно тёплой. Крупные хлопья снега падали дни и ночи напролет, и модельер поражался атмосфере уюта, царившей между ним и девушкой. Но насладился ею сполна только недавно, хотя город благоухал пряностями и сиял огнями рождественских ярмарок еще с конца ноября.       Каким чудом Маринетт вытащила его на одну из них накануне Сочельника, мужчина не знал, но был благодарен ей за это. И что сильнее повлияло на его настроение – атмосфера ярмарки или восторженные глаза Дюпен-Чен – он не знал тоже. Скорее, второе. Она много улыбалась и смеялась. То тянула Габриэля за собой за руку, то просто прижималась к нему всем телом. «Как ребенок», – по-доброму усмехался Агрест, глядя на девушку и чувствуя особенное тепло в сердце. Этот вечер был полон их улыбок и радости. Модельер уже забыл, когда чувствовал себя настолько счастливым и живым. Целым. Полноценным человеком.       Они поздно вернулись домой, продрогшие, но безумно довольные. Впервые за несколько лет растопили камин в малой гостиной. Габриэль и Маринетт устроились перед ним на диване под кашемировым пледом, согреваясь глинтвейном. Агрест позволил себе вытянуться в полный рост, а соулмейт села на краю. Уютную тишину нарушали только потрескивание поленьев и негромкий щебет Дюпен-Чен. Модельер настолько расслабился, что незаметно для себя задремал, а проснулся оттого, что мягкие пальцы перебирали его волосы.       Улыбка девушки, освещенная лишь пламенем камина, делала её похожей на ангела. Мужчина мягко провёл ладонью по нежной щеке, и, приподнявшись, слегка коснулся губами зарозовевшей скулы. А потом и вовсе притянул соулмейта к себе. В его действиях не было ни единого намёка на что-то большее – только желание продлить тепло, поселившееся в сердце. Хихикнувшая Маринетт чуть отстранилась и нырнула под кашемировый плед. Она улеглась прямо на Габриэля, положив голову на мужскую грудь, и взяла его за руку, переплетя пальцы. Он осторожно поднес миниатюрную ладошку к своей щеке и больше не отпустил. Спокойствие и умиротворение взяли своё, и вскоре оба заснули…

***

      Несмотря на обилие приглашений, рождественскую ночь они провели в особняке. Агрест долго ломал голову, что подарить Маринетт. Украшения казались слишком банальными. Он планировал презентовать нечто особенное, и тут вмешался его величество Случай. Модельер совершенно искренне полагал, что все ювелирные бренды живут исключительно за счет мужчин, лишенных фантазии. Как только в Синдикате Моды заговорили о Рождестве, входящие в него представители ювелирных домов мгновенно оживились.       «Для своих» тут же стали устраиваться презентации украшений «в единственном экземпляре», но за внушительную цену. И члены Синдиката, добрая половина которых – мужчины, несмотря на планы, все как один принялись скупать ювелирные изделия. Габриэль, глядя на это, сначала скептически хмыкнул, но едва увидев браслет с голубыми сапфирами и россыпью мелких бриллиантов, сам не смог устоять. Идеальный подарок! То, что Маринетт может носить и каждый день, и по особым случаям. А переливы камней на свету так похожи на блеск её глаз…       Позже, глядя на восторженное лицо Дюпен-Чен, рассматривающую украшение, он понял, что не ошибся в выборе. Но вдруг девушка словно спохватилась, и, подойдя к небольшому столику возле рождественской ели, взяла в руки темно-синюю бархатную коробочку, перевязанную золотистой лентой.       - Кажется, мы с тобой подумали об одном и том же, – сказала соулмейт, протягивая Агресту подарок.       На лице Маринетт было написано нетерпение – она даже закусила нижнюю губу. Ну как тут можно отказать столь очаровательному созданию? Модельер развязал бант и открыл коробочку. Внутри оказался золотой браслет. Его квадратные звенья были украшены вставками из черной эмали, обрамленными сначала золотым плетением, а затем – по бокам – бриллиантами. Отвлекшись от подарка, модельер переключил внимание на Маринетт. Она смотрела на него, пряча на закушенных в волнении губах улыбку.       - Тебе нравится? – спросила Дюпен-Чен, глядя, как он примеряет браслет.       - Он восхитителен, – отозвался мужчина и склонился к девушке, касаясь её лба своим. – Так же, как и ты.       Маринетт смутилась, но все же обняла Габриэля, окутав его запахом своего парфюма. Агрест прижал её к себе. Он не ждал от неё ответа. Его устраивало уже то, каким тёплым вышел сегодняшний вечер. Почти семейным. И модельер всей душой желал, чтобы когда-нибудь они с Дюпен-Чен стали одной семьей.       - С Рождеством! – она неловко прижалась к его губам с робким, но нежным поцелуем. И мужчина позволил себе утонуть с головой в этом поистине волшебном мгновении...       К слову, мысли о семье не покидали Габриэля до конца праздников, чему очень поспособствовала подруга его соулмейта. Как-то во время прогулки с Маринетт они наткнулись на Алью Сезер, гуляющую с детьми.       - Счастливые, – произнесла она, глядя на пару с некой толикой зависти. - А я все праздники с малышней вожусь. Надоели хуже смерти.       - Просто будь к ним более доброжелательной, и они сами к тебе потянутся, – посоветовала Дюпен-Чен.       - А с каких это пор ты стала экспертом по части детей? – удивилась Алья. – Пару лет назад кое-кто не мог справиться и с одним.       - Ну, это было раньше. Теперь я по-другому смотрю на жизнь.       - Вот как? – поразилась Сезер, а затем слегка подтолкнула детей к подруге. – Тогда – они в твоем распоряжении. Ты понянчишься, а я тем временем составлю компанию месье Агресту.       - Нет, спасибо. Я, пожалуй, в другой раз, – отмахнулась Маринетт, крепче прижимаясь к модельеру.       - А что так? Кажется, кто-то мечтал о трех детях? Вот тебе шикарная возможность потренировать свои навыки материнства.       Сначала мужчина подумал, что девушка шутит, но глядя, как отчаянно покраснела Дюпен-Чен, чуть не осел прямо на асфальт. Трое… детей? Нет, он конечно не против, но… Габриэль даже не догадывался, что у соулмейта настолько далеко идущие планы. Тем же вечером он не удержался и спросил её об этом.       - Я… ну… это было... в прошлом, – замявшись, ответила девушка. – А сейчас… даже не знаю. Наверное... еще пока рано думать об этом.       В этом Агрест был с ней абсолютно согласен, но мысль о том, что Маринетт планирует большую семью, несказанно согрела его душу. И неожиданно породила желание послать все куда подальше: обещания, условности, запреты. До восемнадцатилетия Дюпен-Чен рукой подать. Модельеру нужно просто объясниться с ней. Он скажет о том, как сильно любит соулмейта и теперь уже не представляет своей жизни без нее. Конечно, глупо было бы просить взаимности у той, которую мужчина собственноручно едва не отправил в Ад. Но он чем угодно поклянется, что подобное никогда больше не повторится.       А когда у них родится общий малыш – а без этого никак, закон есть закон – Габриэль будет всеми правдами и неправдами стараться удержать девушку подле себя. У Маринетт будет все, что она только сможет пожелать, и Агрест ничего не попросит взамен. Он согласится на все, даже на то, чтобы она не любила его. Это не страшно. Лишь бы как можно дольше продлить эти мгновения безграничного счастья. Пусть это глупо, пусть – самообман, но уж лучше так, чем навсегда отпустить от себя Дюпен-Чен.       Вот только гордость и врожденное упрямство тянули в свою сторону. Привыкшему идти до конца и держать свое слово модельеру, пришлось им уступить. А так и не покинувший его душу страх одиночества вкупе с боязнью спугнуть девушку заставляли молчать похлеще любого откровенного шантажа. Нет, пусть все идет своим чередом.

***

      Праздники сменились буднями, и жизнь постепенно вошла в привычную колею. Габриэль с головой ушел в работу, готовясь к первому модному показу после годового перерыва. Дни сменялись неделями, январь уступил место февралю…       - С днем святого Валентина! – вывел Агреста из задумчивости голос соулмейта.       Он поднял растерянный взгляд на Маринетт, держащую в руках большую коробку конфет в форме сердца.       - Отдохни хотя бы один вечер! Работа никуда от тебя не денется, – посетовала она, кладя подарок прямо поверх бумаг. – Держи. С праздником!       - Спасибо. Тебя тоже, – улыбнулся в ответ модельер, но внутри у него все похолодело от страха.       Он забыл про чертов праздник! Нет, точнее мужчина помнил, но не думал, что Дюпен-Чен решит поздравить его. Все же праздник влюбленных. Габриэль с женой никогда его не праздновали, хоть обмен сладостями в этот день и превратился в некую традицию. Но это не служило оправданием, а время было уже поздним. Габриэль начал лихорадочно соображать, как бы ему выкрутиться. Можно было бы извиниться и пообещать, при первом же удобном случае, загладить свою провинность, но уж очень не хотелось выставить себя в не лучшем свете. Будь они с соулмейтом женаты или на худой конец влюбленной парой, Агрест выкрутился бы в два счета. Но между ним и Маринетт все еще были недомолвки, а на «чувственный подарок» наложено табу. Как же быть?       В голове неожиданно мелькнула мысль о том, как все разрешить, ничего при этом не нарушая, и эта идея пришлась модельеру по душе. Конечно, он хотел приберечь это для особенного случая. Но Габриэль решил рискнуть. Он даже понадеялся, что сможет таким образом намекнуть Дюпен-Чен о своих чувствах. Агрест улучил момент и появился в гардеробной ровно в тот момент, когда она вышла из душа. Девушка даже не успела завязать халат, как модельер порывисто привлек её к себе и поцеловал. Он не давал ей сказать ни слова, постепенно тесня Маринетт в её спальню. Как только они уперлись в кровать, мужчина отстранился, снял с соулмейта мешающуюся вещь и практически повалил на матрас.       Он целовал Дюпен-Чен везде, где мог дотянуться, заставляя её вздрагивать от каждого прикосновения губ и тихо постанывать. Габриэль тоже смог урвать себе часть удовольствия: нежные ладошки принялись исследовать его тело под рубашкой именно в тот момент, когда Агрест коснулся девичьей груди. Он жадно втянул в рот сосок, чувствуя, как тот твердеет под языком, и на мгновение содрогнулся, ощущая острые ноготки на своей спине. Это заставило модельера на некоторое время выпасть из реальности, но быстро спохватиться и вернуться к прежней цели. Мужчина спустился ниже, к животу девушки, и, слегка стягивая вниз край кружевного белья, уверенно коснулся губами метки. От этого Маринетт едва не подбросило в воздух. Габриэль чуть втянул в рот кожу, а затем нежно провел по цветку кончиком языка. В нос ударил запах нарциссов, а Дюпен-Чен протяжно застонала. Агрест продолжал очерчивать метку, оставляя на коже соулмейта влажные следы, а Маринетт с силой вцепилась пальцами его волосы, выгибаясь навстречу и буквально крича от удовольствия.       Оргазм девушки был куда громче и надсаднее прошлого, и едва сладостный миг свершился, как она отпустила модельера и безвольно откинулась на матрас. Глядя на неё – довольную и обессилевшую – мужчина испытал некую гордость за самого себя. Все же и по книгам можно чему-то научиться. Подобный вид ласки – прерогатива исключительно соулмейтов. Особенно он был в почете у «Близких родственников». Для них это была единственная возможность стать ближе друг к другу, если у пары неожиданно вспыхивали взаимные чувства. Ведь сексуальная связь между ними запрещена, а с помощью метки можно было подарить партнеру такие же ощущения, как при занятии сексом, только в несколько раз сильнее.       Глядя на то, как Маринетт на негнущихся ногах вновь направляется в ванную, Габриэль решил, что останется сегодня ночевать в её комнате. И абсолютно не догадывался о том, что благим намерением выстлал дорогу в собственный персональный ад.