Незнание не освобождает от ответственности.

      В процессе труда кажется, что громкоговорители затихают. Взгляд полностью сконцентрирован на стальной болванке, которая прогревается в печи, наливаясь кровавым, а после солнечным цветом. Разогретая сталь плавится, течёт по трубке к формам, я не знаю, чем сегодня станет этот материал, возможно, это будут новые дубинки дознания, а может рамы из пистолетов, а может эта сталь станет чем-то более безобидным…       Безобидным же не является записка, которая до сих пор лежит в моём кармане. Эта вещь опасна, может быть для этого идеального общества даже, но в первую очередь для меня. Эгоистично.       Я почти выполнил свою норму на сегодня, осталась одна стальная заготовка до прощания с этим местом, как минимум — на сегодня. Уже скоро я смогу раскрыть тайну клочка бумаги, который уже порядком накалил и без того горячую атмосферу плавильни… — Гражданин, — на плечо опустилась тяжёлая рука, — сегодня вы нарушили одно из правил нашего общества.       Спина покрылась мурашками, сердце буквально просело до пяток… Я медленно поворачиваюсь, вижу респиратор с тонированной маской, так не получится увидеть взгляд сотрудника и воззвать к жалости. В голове метались мысли: как и откуда они узнали? Меня подставили? — Гражданин, пройдёмте со мной.       Сотрудник отходит на шаг, указывает мне направление — куда-то в сторону, противоположную входу-выходу. Насколько я знал, там был выход в помещения обеспечения, где я не бывал в силу своей трудовой принадлежности. Другого варианта я не вижу, придётся идти.       Идём вдоль по цеху, другие рабочие не обращают внимания на очередное задержание, а я уже готов искать помощи даже в этих незнакомых людях. Да только они не станут помогать, не смогут, скорее всего даже не подумают об этом… Подошли к концу цеха, увидел робкий взгляд, тут же отвернувшейся головы. Дверь открыта. За ней темно. Что же, видимо вот он, мой конец. Где-то на задворках завода я и покину эту страну. — Гражданин, проходите.       К счастью, дверь таки не стала финалом моего путешествия. За дверью обнаружился тускло освещённый коридор, света здесь ровно столько, что бы идущий видел свет в конце тоннеля. Через несколько шагов я вижу, что в бока коридора отходят двери, за большинством из них тихо, а за некоторыми явно что-то происходит, не уверен, что хочу знать что.       Вопреки ожиданиям мы не зашли в одну из боковых дверей, а подошли к той, что находится в конце. Металлический голос из-за спины обозначил себя цифровым кодом, чтобы те, кто находится за дверью опознали пришедшего. Пока они открывали замки, я судорожно собирал мысли в кучу, уповая на допрос и хоть какую-то толику справедливости…       Эта дверь наконец открылась, внутри оказалось светло, буквально контрастно коридору. Стены, пол, потолок, всё белое, я не видел такой белизны где-либо ещё. Впечатление для живущего под пепельным снегом? Безусловно.       В центре стоит ещё один дознаватель, с каким-то шевроном на рукаве, видимо, он старше первого по званию. -Гражданин за номером РЗ-113, вы осознаёте, из-за чего вы здесь? -Нет. -Не думаю, что отрицание приведёт к чему-то хорошему, но открыть какую-то тайну, которая ещё и в виде записки попала мне в руки… Хотя бы попробую поюлить перед казнью. -И даже записка в вашем кармане вас никак не выдаёт, 113-й.       Да, видимо подстава, видимо, я кому-то помешал, может кому-то понадобилось рабочее место на заводе? Ну, что же, пусть забирает мою дозу таблеток и полуторный рацион, а я может быть высплюсь в кремационной печи и хоть пеплом да буду свободным. -Молчание не приведёт ни к чему, гражданин. Мы ведь это прекрасно понимаем, ведь так? -Так. -Я настойчиво рекомендую достать записку и отдать её мне.       Делать нечего, а так, глядишь, может и жив останусь… Пусть и ненадолго. -Знаете ли вы, 113-й, что написано на этом листке? -Нет, я не умею… -Вам и не положено. Но, не думайте, что это вас оправдало. Наказание неминуемо.       С этим выражением он резко дёрнул затвор карабина, который до этого служил ему чем-то вроде костыля. Я прощаюсь с бытием, которое не сильно мне прельщало, но всё же было в нём хоть что-то, а ничего уж совсем меня не манило, страха нет, лишь тоска… Выстрел.       Как только уши покинул звон, я услышал смех, который вырывался из фильтров противогазов. Жутко, ещё жутче чувствовали себя рабочие штаны. -Это записка, конечно, не тянет на смертельное преступление и я даже не могу сослать тебя на самые тяжелые работы в шахтах. А ещё смешнее, то тебе, 113-й, пришлось так пострадать из-за весьма безобидной штуки… Это даже не записка, это письменная расписка из прачечной, твоя роба была первой в партии! Но! Профилактика - мать порядка, надеюсь, ты не смертельно испуган! — противогазы обоих снова закатились смехом. Я не знал, как описать то чувство, которое взыграло скорее в сердце, чем в мозгу. Чувство дикое и животное. Чувство, которое специально изводилось в покорных рабочих и не должно было быть показано сейчас… -Капитан, могу ли я идти? — спросил я с тобой долей покорности, на которую вообще был способен. -Конечно! На все четыре стороны! Ты не выполнил сегодняшний норматив и поэтому ты понижаешься в уровне довольствия, ступай.       В старой книге я читал (этот навык считал лишним для рабочего капитан), что нужно прощать обиды, не держать зла, но мозг был переполнен запрещённым чувством… День был скреплен кровью и потом, «расстрел» же немного увеличил этот афоризм.