На недобром месте и встречи недобрые

Навалившееся на город толстое серое утро не ведало о том, что прямо под его телесами – в одной комнатушке при крупном офисном здании – все ещё жила затаившаяся ночь. Послабевшая и разжиженная блеклым свечением, что пропускала занавесь на окне, она радовалась продленному своей дерзкой хитростью существованию. Стремясь впервые в жизни не умереть, беглянка надёжно спрятала одну часть своего черного тела под столом, другую зажала углах помещения, третьей вскарабкалась на потолок, а оставшимися членами разлеглась на полу, на котором также лежал спящий молодой мужчина. Ночь тихонько посмеивалась над человеком, вспоминая, как потешно тот чудил, не справившись со своей глупостью и пьяностью. Бэлтвей спал тяжело и крепко, лишенный снов и не настигнутый тревожными причинами просыпаться. Его тело не реагировало на шумный мир вне комнаты, а склизкий и дрожащий рассудок все никак не мог налезть на мозг оперативника и пробудить его серьёзностью мыслей. Даже громкий скрип приоткрывшейся двери не потревожил сотрудника, лишь только сбив с протяжной ноты его захлебывающийся храп. Вошедшая принялась медленно хаживать вокруг лежащего парня, и каждый её шаг глухо постукивал строгостью и презрением. Она внимательно смотрела на запорошённое темью крепкое тело, и размышляла о своих дальнейших действиях. Женщина упивалась измышлениями о ревностной, праведной расправе над нахалом, что заслужил терпеть всякие унижения. Она желала пустить его кровь на свои ботинки, обцарапать кулаки, кроша его зубы, выпачкать подошвы обуви в его вытекших из треснутой черепушки мозгах, видеть его кожу в кровоподтеках и ссадинах, услышать трескучую песню возмездия, которую запоют ломающиеся кости и разрывающиеся органы. Однако столь прелестную жестокость она могла позволить себе только в подсахаренных злостью фантазиях. Оперативница травила свою живучую охоту поквитаться мыслями о том, что месть изничтожит не только обидчика, но и её саму вместе со всеми причастными. Лупо предвидела картину, как покалечив парня, она спустит с цепи плотоядное начальство, которое мгновенно кинется исключать пострадавшего из отряда по недееспособности и тут же настрочит приказ об отмене операции, а это грозит командиру отряда Дельта страшным исходом. Руководство всегда придерживалось святой, но крайне спорной политики – либо все как надо, либо никак. Благодаря этому, как уверял всякий начальник, с великого до малого, Амбрелла всегда была успешнее своих конкурентов, что примиряются с отклонениями в планах и пускают дела на самотёк. Даже если одна ничтожная шестеренка вдруг выйдет из строя или единственная незначительная пешка оступиться, боссы корпорации не рискнут проводить сложное в организации мероприятие, отодвинув сроки и наказав ответственных лиц, что допустили и не исправили оплошность. Наказывали бедолаг неподъемными денежными штрафами и запретом на смену места работы, пока их трудом не будут возмещены все убытки. Иногда руководители, в целях профилактики безответственности среди работников, сами творили проблемы и наказывали за это своих лучших, ни в чем не провинившихся и ничего не подозревавших работников, дабы показать, что наказание страшно и реально и может достать каждого. Даже идеального. Страх лишиться денег и шанса на увольнение одолели кусающееся эго женщины и усмирили её брыкающееся самолюбие, не позволяя им заново закипятить в ней злость и жажду честного насилия. «Деньги и успех принесут мне куда больше пользы, чем страдания этой свиньи! – заклеймила в своей голове Лупо, стоя над ничтожным Бэлтвеем. Но позже она додумала поправку. – Но когда-нибудь я все равно возьму реванш, падла!» Однако, перестав соблазняться отмщением, женщина невольно услышала когда-то отогнанные себялюбием размышления. И уловила она озорной топот уверенно подступающей к сердцу тревожности. Лупо начала догадываться и волноваться, насколько сильно парень уже пострадал, раз так и не пришел в сознание с ночи. Сотрудница безуспешно пыталась подружиться со скверной неловкостью, вынужденная отныне вместо свершения безжалостного правосудия переживать за здоровье наглого нападчика. Оперативница шумно выдохнула шевелящийся в груди воздух и, более не в силах терпеть зовущую покинутые мысли темноту, отошла к подоконнику, дабы поскорее включить несчастный в своем неярком свечении ночник. Кинув на стол надоевшую рукам папку, женщина нажала кнопку на светильнике, но в ту же секунду лапочка, ярко сверкнув, погасла. – Черт, – тихо выругалась сотрудница. Спустив лампу на пол и ногой задвинув её под стол, оперативница принялась задирать пыльные оконные жалюзи, запуская хмурое утро в помещение. Как только занавесь свернулась над рамой, Лупо услышала короткий, накрытый тишиной отчаянный визг, точно кто-то доселе прятавшийся в кабинете мучительно простился с жизнью. Женщина озабочено обернулась и, осматривая комнату, прислушалась. Однако она не заметила и не услышала никого нового или мертвого. Оперативница робко засомневалась, что такой беззвучный звук могло издать нечто живое и физическое. Лупо, греша на свою усталость и отсутствие сна в произведении столь странных галлюцинаций, тряхнула головой и, взбодрившись, посмотрела на поливаемый плотным дождем город. Утро, меж дел заметив женщину, улыбнулось ей сверкнувшей молнией и что-то подсказало звонким и раскатистым громом. Сотрудница засмотрелась на тяжелое закоптелое небо, затупившиеся от тумана и ветра верхушки небоскребов и свирепый ливень, что хотел, словно обозленный пленный зверь, проломить тонкое стекло и растерзать женщину. Печальный пейзаж взбудораживал оперативницу, отнимая у неё мысли и переживания для себя. Лупо, влюбленная в бедствие за окном, перестала помнить надоедливое время и обрела успокоение уставшего ума и расслабленность изношенных больных мышц. Но идиллию нарушил громкий надрывной храп подчинённого, что напомнил женщине о всех гадостях и проблемах. Оперативница, огорчившись потере расцветшего в её сознании благоговения, развернулась к спящему и громко проговорила: – Хорош валяться! Поднимайся, ублюдок ты чертов! Однако храп парня сделался только важнее. Увидев, что злые словечки не зачесали уши оперативника, Лупо впопыхах схватила со стола степлер и с силой швырнула его, попав в широкую спину Бэлтвея. Лежачий перестал издавать звуки и дернулся. Парень, медленно приоткрыв глаза, пришел в сбоящее сознание. Пробудившиеся мышцы, кости и кожа закричали от холода и боли, а рассудок спросонок пугливо не признал родное мощное туловище, которое через всю ночь на своем гладком и твердом языке пронес пол. Оперативник отдёрнул прилипшие к паркету приоткрытые губы и осторожно коснулся своего лица, что престранно онемело и, чувствовалось, съехало набекрень. Пальцами нащупав нос, он скривился от взвизгнувшей боли, что от испуга быстро поплыла по забитым кровью и слизью ноздрям прямиком в его мозг. Отложив непутевую руку и облегчённо вздохнув, когда резь в голове чуть стихла, парень сглотнул колючую слюну, что вобрала в себя пыль, горький привкус обувной грязи и терпкие засушенные капли моющего средства. Бэлтвей, немного приподняв тупую голову, неуверенно обвел мутным взглядом смотрящее на него пространство. Увидев знакомую безвкусицу и серую убогость, что составляли комнату, оперативник, кряхтя, плавно развернулся на спину и мило посмотрел в белый потолок, что показался ему вольнее неба. Ласковый шепот дождя увлекал Бэлтвея прочь от страданий тела. Оперативник отдыхал. Дышал ровно и спокойно, не закрывая пересохшего рта. На время забыв про свою плоть, пуэрториканец мог наконец подумать и принудить память рассказать ему про это место и дорогу, к нему приведшую. Память, не торопясь выполнить приказание, неторопливо выдергивала из своих карманов помятые, написанные блеклыми чернилами и дрожащей рукой записки вчерашнего вечера и доложила Бэлтвею о сотворенных им бесчинствах. Оперативник широко распахнул глаза и часто заморгал, ошпаренный вылитыми на него воспоминаниями. Он с ужасом признал комнату, балаган, в ней случившийся, свои безумные речи, и полученный удар, что сверг его в бессознательное состояние. Однако во всем этом парень не мог признать себя, веря в то, что настолько дурацкая история могла произойти с любым другим чудаком, но не с ним. – Черт ты несчастный. Что ты наделал?! – шепотком выругал себя парень, вообразив вокруг своего болящего тела скорый веселый хоровод проблем и козней. – Ну, и кого же ты там клянешь, гнида? – выговорила женщина. Оперативник испуганно замер, не ожидавший услышать кого-то постороннего. Упавший на него голос, обцарапанный хрипотцой, был злым и дерзким. Парень почувствовал веющее над ним недобро, услышав в говорившей хозяйку кабинета. Пуэрториканец взмолился ещё спящему Богу, чтобы все это оказалось неправдой, и командующей подле него на самом деле не было. Но божий ответ не дошел до парня и не превратил тягостную реальность в прощающую иллюзию. «Я же не готов говорить с ней сейчас! Но, раз мы оба здесь, значит, сейчас самое время это сделать!» – решил пуэрториканец и медленно поднял голову и туловище, опершись на локти. Чуть пощурившись от горящего утром окна, он увидел смазанный отсветом силуэт, что постепенно очерчивался в его не до конца оттершихся ото сна глазах. С каждой секундой фигура приобретала грани и индивидуальность, становясь все больше похожей на начальницу. – А вот и ты, – удручённо промямлил оперативник, больно насадив глаза на вострый взгляд Лупо. Мужчина почувствовал, как стыд, словно шаловливый пёс, зарычал и задергал его за штанину, требуя кинуться к ногам женщины и взорваться в извинениях. «Только хуже сделаешь, дурак! Пусть она пропсихуется сначала. Так ей будет легче меня выслушать и простить» – пуэрториканец остановил требующую очищения совесть от хорошего, но необдуманного поступка. Лупо, рассматривая хлопающего ресницами оперативника, постепенно сдавалась волнению. Лицо её подчинённого, отмытое от сглаживающей темноты светом, со вчерашнего дня немыслимо преобразилось, ставшее похожим на жуткую ритуальную маску: все вымазанное высохшей кровью, заплывшее, с посиневшим разбухшим носом, отекшими веками и переносицей. Такое не исправится и без внимания руководства точно не останется. Оперативница с заикающимся сердцем почувствовала, как снаружи дверь царапают крепкие и грозные проблемы. – Поднимайся. Живо! – с фальшивой суровостью произнесла женщина, едва скрывая переживания за силу и здоровье подчинённого, растерявшего из-за травмы всякую привлекательность. «Хрен с ним с лицом! Только бы он мог ходить и автомат держать» – Да. Я уже, – громко отозвался Бэлтвей, стараясь показаться исполнительным и внимательным, несмотря на срамное состояние. Парень зашевелился, осторожно принимая сидячую позу, но тут же повалился, содрогаясь от жуткого головокружения и боли, что плотно взяла его мозг в тески. Простонав несколько минут, оперативник терпеливо дождался смягчения мучений и неторопливо отполз к стене. Помогая себе руками, он вновь приподнялся и удачно уселся, с облегчением прислонившись спиной к холодному бетону. «Да он и подняться не может! Как я могла его так шибануть? Твою мать, что я наделала… – Лупо почувствовала, как страх своим липким языком принялся лизать её кожу и покусывать жилы. Взгляд женщины рассыпался по полу, а мысли заиграли в мудрость. – Неужели сложившаяся ситуация и все сложности, которые она от меня родит, говорят мне о том, что я приняла неверное решение. Неужели мне нужно было не сопротивляться и дать всему случиться? Значит, вот, что мне было уготовано – стать изнасилованной мученицей. Интересно. Ради сохранения отряда, успешности операции, хорошего гонорара и увольнения пройти через физическое и моральное унижение. Ведь у всего же есть своя цена, верно? Я не захотела подобным образом расплачиваться за свое благополучие, и вот так ты мне отомстила? Грозишься теперь все у меня отнять. Ну, судьба, какая же ты паскуда! Не любишь, когда не по-твоему, а? Ясно. Слушай, ты и вправду не устала издеваться надо мной всю мою сранную жизнь, придумывая мне какие-то дикие и немыслимые бои, из которых я всегда выхожу проигравшей? Кажется, я наконец поняла план твоей работы. Либо я сделаю так, как ты мне написала, и пострадаю, либо я сделаю по-своему, но пострадаю больше? И, боже, ты ведь делаешь это со мной постоянно, а поняла я все только сейчас. Ну вот. Я тебя раскусила. Раскусила, правда? Ох, да пошла ты. Все равно не ответишь!» – Эй, кэп! Я… мне чертовски не по себе. Все, что случилось…это так нереально, – смотря на висящий на стене плащ, как на правильного собеседника, забубнил парень, будто слова свои, остаточные, неосознанные и спонтанные, он в спешке соскребал языком с десен и нёба, но никак не с мозга. Взглянув на Бэлтвея, она заново засмотрелась на его ужасающее лицо и обрушила на себя бьющую по гордости и самоуважению истину. Женщина вдруг осознала, что в избиении парня не было необходимости. В своих воспоминаниях Лупо с потрясением увидела стоявший на видном месте шанс сбежать от насильника, пока тот, сраженный ударом в промежность, беспомощно лежал и терпел боль. Оперативнице было тяжело наблюдать труп упущенной возможности обратить ситуацию в свою пользу, сохранив здоровье Бэлтвею и получив позже заветное возмездие. Она поняла, что отныне лишилась права на ярость и месть, ведь, выходит, она её уже совершила, подставив и себя, и парня. Лупо затошнило. Она понадеялась наконец выблевать свой прогнивший характер, жестокость и невыносимую глупость. Но паразиты надежно засели внутри оперативницы, и не намеревались покидать её живой. После травмирующих рассуждений, злоба улеглась спать за желудком Лупо. Женщину остались доедать и заполнять только усталость и опустошенность. С их подсказок, она мужественно приняла правду о том, что пышно наряженная в сложности ситуация обхаркала не только Бэлтвея, но и её. Теперь все, что остается двоим – это обсудить впечатления от пережитого и подытожить свои переживания. Оперативница устало присела на край стола и заговорила с напряжённым спокойствием, разочаровавшись в себе и ненавидя каждого. – Ещё вчера я была уверена, что у нас с вами все получится. Да, я не добилась вашей пылкой любви и обожания. Но это нормально, ведь мы притираемся друг к другу. И я была готова терпеть ваше важничество и все ваши выходки. К своим людям я всегда отношусь лояльно, несмотря ни на что. Я была уверена в том, что из вас можно слепить команду. У меня были хорошие идеи, насчёт того, как вас можно организовать. Но сегодня я поняла, что из вас пятерых можно слепить только кучу говна. Одна – сранная психопатка с букетом расстройств, чертова неумеха, которая может по тупости весь отряд положить, слететь с катушек и начать плясать на наших костях. Другой – псих-клаустрафоб, некрофил, развлекающийся Эдиповым комплексом, пьянчуга и криворукий насильник, которому было так в охотку отыметь меня вчера. Боже, а это только двое. Если бы я успела познакомиться с остальными, то я бы сейчас наверняка билась головой об стену. Но ладно это, меня поражает окружающий вас ореол секретности и охрененной тайны. И меня пытаются убедить в том, что вы слишком важные персоны, о которых мне знать ничего не положено! Это же так смешно и тупо. – Лупо, я не знаю, что мне тебе сказать, – неуверенно проговорил удивленный Бэлтвей, встретивший вместо ожидаемой истерики, спокойного говора рассуждения. – Зато вчера ты был в голосе. Одни твои романсы про фантазии о своей мамочке чего только стоят. А сегодня тебе вдруг и сказать уже нечего. Бедняжка. – Все, что я тебе наплёл – это охренеть какая неправда! Я не понимал, что и как говорю. Все было как в бреду. Я клянусь! – тихо говорил Бэлтвей не в силах поднять голос на эмоциях. – Знаешь, все твои вчерашние признания мне в своих ненормальных желаниях были гораздо страстнее и искреннее, чем твоя теперешняя клятва о том, что все это было ложью. – Кэп, поверь, я хоть и подонок, но не конченный извращенец! –Да? А вот, например, твоя мания кусать людей меня в этом разубеждает, – с редкой звонкостью в голосе ответила Лупо, ткнув пальцем в перевязку. – Это случайность, – Бэлтвей осип. Его голос истончился и облез, стоило ему присмотреться к забинтованной шее женщины. – Видимо, я к тому моменту уже совсем пропал. Не соображая ни черта, тебя и куснул. – А вот это, по идее, ты должен объяснять не мне, а медперсоналу, который всем своим ублюдским составом ржал надо мной всю ночь, стоило им промыть мою рану и увидеть следы от зубов. Мне, конечно, насрать на них, но это было весьма неприятно! – Слушай, давай я им все объясню. Пусть эти говнюки лучше надо мной стебутся, – рьяно предложил Бэлтвей, нащупывая пути к искуплению. – Даже не думай кому-либо пискнуть про то, что здесь произошло, – предупредила женщина. – Условились. Я чертова могила! – Хорошо. Бэлтвей скривился от растущего недоумения. Пуэрториканец не понимал и порицал странное, неуместное спокойствие женщины. Он презирал нетребовательность командира к раскаянию и жаждал выговорить все известные ему формы извинений, боясь не освободиться от вины и угрызений. – И все-таки, Лупо, ты прости меня. Прости, что так вышло. Мне очень жаль. Правда. Я не хотел всего этого. Я не думал причинить тебе вреда, – парень сжал губы, ожидая её ответа. – У вас, мужиков, эти фразочки как молитва. Странно, что вы их даже произносите все одинаково! – с усмешкой, что пронесла шлейфом лёгкую грусть, подметила женщина. – Я приходил не за тем, чтобы сделать тебе больно. – А зачем же ты приходил? – Я приперся к тебе вчера, чтобы просто поболтать. И все. Я и подумать не мог, что все пойдет через задницу, – Бэлтвей смазал правду, сокрыв непристойные детали. – Ух ты. Очень интересно будет послушать об эволюции этой не самой плохой идеи в ту хрень, которую ты вчера удумал со мной сотворить. – Я запьянел, кэп. А мне вообще-то нельзя пить. Всегда из-за этого творю неописуемую херню. Но вчера я не рассчитал, что дойдет до такого. Я выпил просто для расслабления, понимаешь? Видать, алкоголь сильно мои мозги-то засрал. – Как ты вообще мог здесь напиться? – прикрывая рукой объявшую рот зевоту, спросила женщина. – Кто дал тебе спиртное? – Никто. Я привез с собой. Всего одну склянку с дрянью больно крепкого градуса. Эту настойку мне когда-то всучил сослуживец. Говорил, мол, помогает при всяком нервном. Вот и я испробовал, чтоб его! – с досады басовито рыкнул Бэлтвей. – Как проверяющие тебя пустили в это здание с алкоголем? Они должны были сразу увидеть бутылку в вывернутой сумке и допросить о содержимом. – Наши сумки никто не выворачивал. – Как не выворачивали? – удивленно спросила женщина. – Вас и все ваше шмотье не могли не проверять, когда вы только заявились в комплекс. Это строжайшее правило! – Нас никто не досматривал. Да, у нас забирали сумки, но только для того, чтобы оттартать их к нам в комнаты. Они их не открывали. Это было бы заметно. Да я бы им за такое сразу поднял бучу! – Я начинаю от этого уставать. Мне надоедает узнавать о том, как под вас подминают очередные правила. Мое терпение точно лопнет, – себе под нос шикнула Лупо, отвернув голову к окну. – Слушай, а почему ты не истеришь? Не скандалишь из-за всего, что случилось? – с деликатным любопытством спросил Бэлтвей, не выдерживая загадки уравновешенности женщины. – Ты, помнится, обещалась меня уничтожить, разве нет? Так, почему ты до сих пор этого не сделала? Оперативница слезла со стола и медленно подошла к парню, посматривая на его лицо и тело. – Это ни к чему, – рассудительно ответила Лупо. – Тут получается одна хитрая закорючка. В этой комнате нет невиновного. Эту минуту сотворили мы оба. Поэтому если я уничтожу тебя, то мне придется уничтожать и себя. – Что ты такое говоришь? Я ведь злодей, а не ты. – Посмотри на себя. Хорошо я тебе прописала, не так ли? – женщина подмигнула Бэлтвею. – Приятно знать, что какая-то сила во мне ещё осталась. Но я, дура, могла поступить мудрее, черт возьми. Просто смыться и оставить тебя лежать здесь с отбитыми яйцами, а на следующий день отыграться по полной. Но я пошла на поводу у эмоций, и сделала только хуже. Для нас обоих. – Ты все сделала правильно. – Ни хрена! Мы оба теперь пожуем дерьма. Как ты в таком виде перед начальством появишься? Тебя, писанного красавца, попрут из отряда и, не долго думая, схлопнут операцию к чертям, а меня до смерти заездят, погоняя выговорами и монструозными штрафами. И за весь этот кавардак мне некого клясть. Все из-за того, что я не могу решить, кто из нас двоих действительно виноват! Ты или я? Я или ты? – Я виноват, Лупо! Только я. Женщина задумчиво хмыкнула и присела напротив оперативника, чрезмерно близко подавшись к нему. – Как вообще тебе в голову пришла мысль настолько стильно и вычурно меня унизить? – озлобленно говорила оперативница, заглянув куда-то за глаза мужчины. Вина и стыд Бэлтвея задрожали от вкрадчивости взгляда и теплоты дыхания потеснившейся с ним командующей. Опустив от скромности перед своим злодеянием глаза вниз, парень заговорил. – Я часто пьяным вытворяю такие штучки. Не ожидал, что все зайдет так далеко. Тебе повезло, что получилось со мной разделаться. А кому-то не везло... Многим не везло. Не я виноват, что я стал сранным алкашом с поехавшей кукухой. Я таким вернулся. Прости меня, кэп. В моей башке все вчера смешалось, да я ещё и мнительный до жопы - надумал, залился, и понеслась, – запнувшись языком об каждое слово, рассказал Бэлтвей, едва улавливая недышащим носом исходящий от оперативницы запах спирта и накрахмаленных бинтов. – Идиот. Какой же ты, сука, идиот. Вот как мне с тобой теперь работать? – удрученно вздохнула оперативница. – Я же тебе объясняла, что в рабочее время для меня есть только рабочие отношения. Я ведь, к тому же, блядь, твой командир, а ты весь день ко мне клеишься при всех. Какой же ты придурок! Да ты ведь мог так же вчера ночью притащиться сюда и, не заводя никаких игрищ, просто рассказать мне о своем мучительном недержании члена в штанах. Мы бы с тобой сразу решили эту проблему. Прямо здесь, несмотря на недостаток удобства, и сейчас никаких проблем бы не было. – Прямо здесь, и так просто? – спросил парень, подняв заблестевший от впечатления взгляд и чувствуя, как сердце встряхнулось в груди, а тело взял колкий жар. – Да. Со мной можно по-хорошему и прямо, – вполголоса произнесла оперативница, словно боясь пораниться от собственных слов. Бэлтвея удивил голос женщины, что смог на тихой ноте вытянуть её невыносимо громкую обиду на мир и жизнь. В то же мгновение пуэрториканцу удалось заметить выглянувшую из-под утонченных черт лица командира уродливые морды слабости и потерянности. Не отводя взгляда от многоликого чудовища, он с горчащим наслаждением осознал, что рядом с ним сидит надломленный, больной, стоящий в шаге от пропасти в безумие человек, что так прекрасен в стеснении гордиться своей убогостью и тоской. Парень влюблялся в таких калек, считая их не людьми, а чем-то большим. Он принимал их за истинно живых существ в ожиревшем от спокойствия и развлечений мире, где каждому, как верил оперативник, несправедливо посчастливилось не знавать боли от выпаривающейся из тела души, что разжижалась от властного ужаса и неподъемной скорби. Лупо замечала, как глаза пуэрториканца преображались, наполняясь уважительным пониманием и покровительственной лаской. Уставшая проживать каждый день под злостными, равнодушными и настороженными переглядками, женщина ощутила стремительно захватившее её тугое удовольствие ютить на себе столь приятный и живой взгляд. Однако Лупо побоялась продолжать лечиться манкостью его глаз, ощутив сладкую зевоту пробудившихся сосущих чувств, что принуждали женщину захотеть поцеловать обезображенного мужчину. Осторожно посмотрев на его губы и содрогнувшись от застящего сознание порыва впиться в них, оперативница отпрянула от подчинённого и резво поднялась на ноги, отойдя к порогу кабинета. – Мразь, – разочаровано сказала сотрудница и вышла из комнаты, громко хлопнув дверью. Парень остался молчать с неразговорчивой тишиной. Тут на пуэрториканца стремительно полез сон, успокаивая его волнения за странности в поведении начальницы и облегчая думы о насущном. Голова оперативника поникла, веки потяжелели, а тело больше не командовало мышцами. Начиная жить в сырых, бредовых снах, что мешались с явью, Бэлтвей вынужденно вернулся к реальности, испугавшись тресканья открывшейся двери. Оперативник поднял голову и увидел подле себя Лупо, что держала в руках две пластиковые бутылки с водой и пару бумажных полотенец. – Вот, оботри рожу и шею от крови, – женщина небрежно уронила на ноги парня принесенные вещи. – Поведу тебя к врачам. – Думаешь, они помогут? – скручивая крышку с бутылки, участливо спросил парень, радый, что разговор перестал тискать их личные мысли и переживания и коснулся значимых проблем. – Откуда я знаю? Но так мы хотя бы сделаем видимость, что хоть что-то можно исправить. – Тоже верно, – вздохнул пуэрториканец, намачивая полотенце и осторожно проводя им по лицу. – Только давай в темпе. Я не хочу долго ждать, – проговорила женщина и, сбегая от неловкости молчания и неинтересности телодвижений парня, прошагала до окна, вновь посмотрев на город, в котором не прекращал изваливаться ураган и вещать гром. Обтирая щетинистые щеки и отпивая воду из бутылки, Бэлтвей торопился заговорить, желая поставить точку в неприятном диалоге. – Слушай, Лупо, чтобы ты себе не напридумывала, я считаю только себя плохишом. Я источник наших проблем. Скажи, что я могу для тебя сделать, чтобы исправить свой косяк. – Да пошел ты, – раздраженно ответила сотрудница, отказываясь от предложения. Но затем одна шустрая придумка щелкнула в ее голове. Лупо развернулась к подчиненному и хитро произнесла: – Хотя, знаешь, я, кажется, придумала, что ты для меня сделаешь. Сейчас тебе придется использовать все свои таланты словоплетства. – Да, трепло из меня хорошее, – спонтанно улыбнулся оперативник, прикладывая влажную ткань к горячему лбу. – Расскажи мне о том, как ты попал сюда. Кто и как тебя нанимал, и что тебе говорили? В общем, выкладывай все, что видел и знаешь о планах на грядущее задание. Хватит с меня этой чепухи со скрытием информации. Я хочу получить ответы! Бэлтвей согнал с лица улыбку и с робостью проговорил: – Ну, вообще-то, нам запретили откровенничать с тобой на эту тему. – Нет-нет, я сыта по горло этими отговорками. Колись! Оперативник не мог отказать. Он считал себя обязанным отвернуться от запрета вышестоящих лиц и поведать Лупо всю информацию, которую она потребует. Он верил в то, что поступит правильно. – Эх, если после этого ты меня простишь, то, ладно, я поделюсь с тобой всем, что знаю. – Отлично. Давай начнем с того момента, когда ты впервые узнал о том, что задействован в отряд, – начальница сановито уселась за стол, готовая выслушать желанную правду. Бэлтвей прокашлялся и, настраивая голос на интонацию хорошего рассказчика, принялся говорить: – В общем, было это совсем недавно. Если считать от сегодня, то всего два дня назад. К тому моменту я был на идиотском Рокфорте и подыхал там от безделья и скукоты. Все было обыденно и спокойно. Словом, ничего не предвещало. И вот как-то в ночь меня разбудили два молодца и под руки потащили в корпус, где костюмы и фраки обычно чаи попивают. Я удивился, ведь оперативников никогда туда не пускали и не приглашали. Мы пришли. Ребята завели меня в один из залов. Там меня встретило пятеро офисных курящих бройлеров. Никого из них я не видел прежде. Короче, ко мне сразу подошёл один из них, который самый представительный, и сказал, чтобы я собирал чемодан и готовился к вылету через пару часов. Я, будучи здравомыслящим человеком, спросил его о причинах такого внезапного моего отъезда. Он только сказал, что я чудак, который настолько приглянулся каким-то боссам, что те, порвав задницы, убедили больших шишек послать меня на самое важное задание жизни моей и жизни корпорации. – Потрясти за шкирку какого-то нашкодившего ученого-задрота – важнейшая операция? В жизни? Да мы таких ученых придурков каждый месяц пачками хватаем. Странно... Что этот представительный ещё тебе сказал? – Только добавил, что я стану членом особенного отряда. И все. Меня сразу после этого подхватили те же двое и вывели на улицу, приказав собирать вещи и ждать вызова. Я так и сделал, и уже к часу ночи меня затолкали в вертолет. Я проспал весь полет. Только помню, как просыпался от болтовни пилота с диспетчерами. Бесило это ужасно, скажу я тебе. В общем, приземлились мы в аэропорту Пенсильвании. Пилот сказал, что где-то в этом аэропорту я должен найти группу из пяти человек, за которой присматривает высокая блондинка со странным именем. Илли её зовут. Или Ицли? В синем платье здесь ходила. Да, Ицли. Ну, и вот. Предупредил он меня, что если я её не найду, то хрен меня кто пустит по стране ходить. Сам он остался в вертолете, а меня отправил шариться в поисках не пойми кого. Слава яйцам, я нашел их почти сразу. Увидел, что около поста охраны стояла кучка из пяти личностей и среди них как раз вертелась блондинка. Я стоял от них далеко, поэтому пришлось какое-то время до них добираться. И пока шел, я очень внимательно за ним наблюдал. Из команды там была наша арийка, азиатка и худой этот хрен. – Берта, Эрудитка и Спектр? – догадалась Лупо. – Да. Точно. Была ещё, как я уже сказал, Ицли и какой-то седой черномазый старпер. И вот он что-то важно говорил им, но слушали его все, кроме Спектра. Он стоял совсем рядом со стариком, будто, знаешь, его верный приближенный и самый крутой среди остальных. Иногда он сам выступал вперёд и балаболил вместо черного. Из-за этого я даже подумал, что он есть глава нашего отряда и руководит всем процессом. Было видно, что он в этой компашке имеет вес. Не физический конечно, но авторитетный. Ицли, кстати, слушала Спектра внимательнее всех, и как-то даже побаивалась его. Бедняга. – Так и не скажешь, что у него имеются задатки лидера, – нахмурилась женщина. – А это он здесь как-то затушевался. Я бы тоже о нем так не подумал, но я видел, каким охеренно важным он был. Так. На чем я остановился? А! И вот я к ним подошёл. Все сразу же позакрывали рты и подозрительно на меня уставились. Ицли попросила представиться. Я назвался, и все они выдохнули. Старпер сказал, что я, балбес, пропустил всю полезную вводную часть. Я этому не расстроился. Тем более, он оговорился, что самое важное все узнают от других лиц. После этого Ицли попрощалась со стариком и, назвав себя вожатой, позвала нас следовать вместе с ней ко всем таможенным и охранным службам аэропорта. Мы взяли сумки и хотели идти, но негр оставил нас и предупредил, чтобы все держали рты на замке и не смели проговориться о том, что встреча эта состоялась, и какую информацию мы услышали. Никто не должен был об этом узнать, и первостепенно это касалось, как он сказал, нашего будущего командира, то есть тебя, и одного члена отряда, который тогда к нам ещё не успел присоединиться. Этого, который до усрачки крутой и пафосный. Вот вам двоим положено знать только наши клички и роль в команде. И, вообще, нам дали понять, что лишний раз заговаривать с вами не приветствуется. – Они и Вектора к этому приплели? Он здесь каким боком? Что это значит? – Не знаю, – пожал плечами пуэрториканец. – Я все пропустил. Мне нечего тебе разъяснять, потому что я сам ни хрена не знаю. Не того ты информатора выбрала. Прости. – Не везёт мне, – в нагревающейся злости проговорила Лупо, растирая пальцами глаза и обреченно вздыхая. – Чего ты замолчал? Продолжай. Что было дальше? – Ну, вожатая договорилась сначала с таможенниками, потом ещё с какими-то людьми, и после этого мы спокойно вышли на улицу, где нас ждала машина. Пассажирская. Мест на восемь. Вожатая села с шофером, а мы поперлись в салон. Открываем двери, а там сидит крутой Вектор. Мне он показался очень странным парнем. Напустил жути на весь салон – не продохнуть было. Я постучался к Ицли и спросил про него. Она ответила, что он тоже член отряда, и зачем-то к этому приплела рассказы о его феноменальных навыках во всех боевых искусствам. Я не знаю, на какой хер она выпалила мне эту информацию. Наверное, это было важно. Я не дослушал и сел в машину. Потом расселись остальные, и мы тронулись. Ехали три с лишним часа. Молчком. К семи утра, мы приехали в Нью-Йорк и докатились до этого комплекса. Ицли посадила нас в конференц-зал, а сама убежала по делам. А потом перед нами выросла ты. Конец предыстории. – Занятно. Я с самого начала подозревала неладное, а тут, оказывается, настоящий шпионский триллер написался, мать его! Что же все так, сука, зловеще и интригующе, а? – женщина, осознав себя униженной своим раскрывшимся истинным положением, прикрикнула на подчинённого. – Только прошу тебя, не поднимай пургу из-за всего, что услышала! Не возмущайся никому. Ты не должна была ни при каких условиях что-то узнать. Не подставляй себя. И меня! – Бэлтвей побоялся её зреющего решительного негодования. – Надо быть умственно отсталым, чтобы сейчас же идти с кем-то разбираться, – сбавив напор, ответила Лупо. – Смотри сам не проговорись! – Ты шуткуешь? Я хоть и трепло, но секреты никогда не выдаю! – А сейчас ты что сделал? Раз мне выдал, то и другим сможешь! – подловила его Лупо. – Ты – совсем другое для меня дело, – оправдывался оперативник. – Я был обязан рассказать. Они же дурят тебя, а ты, овечка, бегаешь и прыгаешь, ничего не подозревая. Я такое терпеть не могу. – Какой же ты благородный, – женщина в издевке похвалила парня. – Нет. Не в благородстве я сдал тебе контору. О таком дерьме всегда надо узнавать, пока ещё не поздно. Я знаю эти паршивые чувства, когда ты в решающий момент догадываешься о том, что тебя все время водили за нос и использовали. Это неописуемо хреново, – пожалился ей Бэлтвей. – И теперешняя каша. Я ведь тоже ни хрена не знаю и не понимаю. Я такой же беспомощный, как и ты. Знаешь, мне боязно сейчас. Все это пахнет керосином! Я не знаю во что ввязался, и это пугает. Разве ты не боишься? – Ты закончил прихорашиваться? – уходя от ответа, сказала Лупо, встав из-за стола и подойдя к пуэрториканцу. – Да, – выговорил оперативник и откинул в угол пустые бутылки и запачканные полотенца. – Тогда идем. Вставай! – Я сам не смогу. Мне бы подсобить. Лупо, повздыхав от капризности и недовольства, подала руку пострадавшему. Бэлтвей крепко за неё ухватился и с нескольких попыток смог подняться, с трудом справляясь с головокружением и отвыкшими носить вес ногами. Командир, побоявшись падения подчинённого, ухватила его так, как могла бы ухватить своего самого близкого друга, которого у неё не было. – Ого, – Бэлтвей вздрогнул, когда Лупо крепко обхватила рукой его талию и повела к двери. – Так точно теперь не грохнусь. Спасибо. – Постарайся идти в ногу со мной. Я тебя за собой тащить не буду! Пара вышла из кабинета и двинулась по безлюдному коридору. Дойдя до дверей лифта, оперативники уткнулись в ожидание своей очереди на поездку. Лупо безостановочно нажимала на кнопку вызова, отчаянно пытаясь поторопить подъемник. Бэлтвей, сходя с ума от головокружения и подступающей рвоты, отвернул голову и с надеждой посмотрел в большое окно, будто в нем он мог найти исцеление. Однако видел он в нем такую же хандрящую улочку, по которой бежали два человека, гонимые ливнем и ветром. Он с любопытством принялся следить за быстрыми, тающими в дожде фигурами, что совсем не замечали, как на их дорогу вскорости рухнет фонарный столб. Бэлтвей все ждал, когда люди свернут, отпрыгнут или остановятся, но заговоренные шипящим ветром и ослеплённый небесной мутной водой они продолжали идти навстречу своей смерти. Пуэрториканец с замиранием сердца приготовился видеть неминуемую трагедию. Столб упал прямиком на головы идущих, расколов их черепа и проломив хребты. Лишь яркий кровавый ручей продолжил путь, оставляя тела позади. – Ты видела? – озабочено спросил парень. – Да-да, очень жаль, – с равнодушием ответила женщина и пихнула его в спину, заталкивая в прибывшую кабину лифта. Оперативница прошла следом и, назначив остановку, отправила подъемник в путь.

***

Спектр с криком подскочил со своей разметанной постели, с трудом вырвавшийся из кошмарного сновидения. Тяжело дыша и дрожа от холода и страха, он принялся скорее стягивать с себя вымокшую в поту футболку. Обтерев ею торс, шею и лицо, он отшвырнул тряпку на пол и медленно встал с кровати, поправляясь от пережитого во сне ужаса. Мужчина зажег в комнате свет и полез шариться в своей сумке, доставая свежую одежду. Переодевшись и бросив постель неубранной, оперативник увидел на часах стареющее утро, что вежливо предлагало ему покинуть комнату и заняться запланированными делами. Оперативник, быстро прошагав по коридору до лестницы, отправился на минус второй этаж. Поднимаясь, мужчина частенько припадал на оба колена, что за ночь скопили под чашечками пенистую боль, и ругал свое никудышное здоровье и утраченную прыть. Добравший до места, Спектр повстречал сонного и уставшего охранника, что даже не посмотрел в сторону прибывшего посетителя. Оперативник без представлений и объяснений проник на этаж. Некоторое время русский бродил по белым коридорам, желая наткнуться на любого встречного человека. Его поиски были нудными, но недолгими. На своем пути мужчина увидел отдыхающего на скамье работника, одетого в мятый белый халат и запачканные плотной пылью брюки. Спектр представительно подошел к нему и начал разговор. – Доброе… утро, – почтительно выговорил мужчина. – Ох, неужели я слышу добрые слова. Ещё и от незнакомца, – улыбнулся парень и поднялся с места. – И вам доброго, сэр. Чем могу быть полезен? – Скажите, вы были здесь вчера…около двух часов дня. – Да. Я вас видел в группе с другими людьми. Вы, кажется, какой-то осмотр проходили. – Верно, – кивнул Спектр. – А вы также не видели вчера барышню… по кличке Ицли? Возможно, вы её знаете ….под именем Шэрон Уикли. На вид… породистая такая блондинка. – Ну, естественно знаю. Бегала вчера тут как угорелая с какой-то здоровой сумкой. Спектр загадочно и торжественно оскалился, принимая заслуженную удачу. – Мне сказочно с вами…повезло. Как раз это... я и хотел узнать. Вы, случайно, не видели, куда…она убегала с этой сумкой. – Да, видел. Идем. Я вас отведу, – не взирая на усталость, работник вызвался помочь вежливому и таинственному незнакомцу. Пройдя множество поворотов и минув десятки дверей, двое добрались до цели. – Вот. Это здесь. Я как раз стоял в паре метров и разговаривал с коллегами. Вон, около того сиденья. Тут вижу, как она несется вся красная и с выпученными глазами, и у груди держит толстую сумку. Заходит сюда, и через минут двадцать выходит уже без неё и… – Вы сказали…достаточно, – перебил его оперативник. – Вы можете открыть эту дверь для…меня? – А она всегда открыта. Это обычная кладовая. Сюда редко кто суется. К тому же, мы давно потеряли ключ, – замявшись, сказал парень. – Отлично. Благодарю вас… за помощь. Вы можете идти, – мягко выговорил Спектр и приоткрыл дверь. – Может, я вам помогу. Там навалом всякого мусора, – работник, распираемый благородством, остановил русского. – Вы можете идти, – сердито повторил оперативник. Парень быстро отошел от Спектра и, почесывая нос, отправился прочь, обиженно ворча гадости про незнакомца. Оперативник осторожно зашел в кладовую, прикрывая дверь. Включив свет, мужчина потерял свой взгляд среди густого захламления. Бессчетное количество составленных друг на друга пыльных коробок, разбросанные по полу картонки и бумаги, стоявшие по углам ведра и тазы, пустые бутыли и десятки вскрытых и запечатанных вонючих банок белой краски. Спектр, цепляя на свое лицо паутину и пыль, ворошил каждый уголок в поисках нужной ему сумы. Бросившись на очередное укромное местечко, он радостно обнаружил тайник. Достав сумку из-под хлама, он поставил её на одну из коробок и заторопился вскрывать. Сбрасывая на пол личные вещи и предметы гигиены хозяйки, Спектр добрался до тех вещей, из-за которых Шэрон была вынуждена прибегнуть к прятанью поклажи. Мужчина вынул несколько пачек дорогостоящего, непродающегося в свободном доступе ни в одной стране лекарства, производства Амбреллы. Оперативник мгновенно отмел вариант с покупкой. Финансы таких сошек, как Ицли, не позволят этого сделать. К тому же, неофициальная торговля запрещена в стенах корпорации. Оставался единственный вариант – умелая кража. Когда мужчина скинул сумку на пол и, оставив при себе лекарство, пошел на выход, планируя вернуть пропажу персоналу, перед ним отворилась дверь, и вошел посетитель. Оперативник встретил перед собой Шэрон. Девушка в мгновение побелела и затряслась от страха, увидев мужчину с краденным на руках. Спектр нахмурился и хрипло произнес: – Заходи и закрой дверь. Нам есть о чем с тобой…поговорить.