Confianza

— Что это? — Армандо долго и сосредоточенно смотрел на бумажку в своих руках. Джек разбудил его в пять утра, сунув в руки этот клочок, исписанный неровным скачущим почерком. — Адрес. — Коротко отозвался Джек. Испанец оторвал тяжёлый со сна взгляд от бумажки и вопросительно посмотрел на парня. Тот выглядел неважно. Глаза покраснели, будто он не спал пять ночей к ряду, губы были нервно искусаны, глаза блестели опасливо, почти лихорадочно. — Это адрес Барбоссы, ты был прав и привлёк его внимание, — парень нервно дёрнул головой в сторону листка в руках мужчины. — Он на острове. Армандо задержал взгляд чуть дольше на его покрасневших губах и хмуро вернулся к листку с адресом. — Мы поедем к нему прямо сейчас? — Голос Джека треснул, совсем чуть-чуть, но Салазар снова встревоженно посмотрел на него. — Чего ты боишься, пташка? — Ласково спросил он. Испанец поднялся с дивана и, проходя мимо него в сторону кухни, поцеловал Джека в холодный лоб. Тот мягко отступил на полшага назад, давая ему пройти. — Это тебе стоит бояться, — слабо улыбнулся Джек. — За мной справедливость, — Армандо вытащил из холодильника банку паштета и нарезанный хлеб. — Мне нечего бояться. Паштет ровным слоем ложился на поджаренные хрустящие тосты, кофемашина трещала и наполняла помещение аппетитным запахом. Джек привалился к дверному косяку, положив руки в глубокие карманы синих рваных джинс, еле державшихся на его бёдрах, и посмотрел на испанца долгим взглядом. Без осуждения, но с явным неодобрением. — С точки зрения эволюции, делать что-то глобальное для общего блага не нормально. Люди должны держаться вместе, вроде: каждый сам за себя и за свою семью. Это закон выживания, это факт. — Джек пожал плечами и нервно почесал бровь, стараясь смотреть не слишком внимательно на голую широкую спину и скульптурные плечи. Армандо всегда спал в одних лёгких штанах, жара по ночам была практически невыносимой, а единственный вентилятор в доме Джек сразу утащил в свою спальню на втором этаже. Салазар даже не попытался спорить: — Можешь считать, что ты прав, если так тебе легче, — он коротко пожал плечами и с улыбкой протянул бутерброд Джеку. Тот буркнул, что с ненормальными убийцами легко не бывает, но взял тост с паштетом и начал им осуждающе хрустеть. — Мы поедем туда, — Армандо помахал кусочком бумаги в руке. — Но только для того, чтобы осмотреть местность. Джек безразлично пожал плечами, он уже, честно говоря, ни в чём не видел смысла. Вся эта трагедия положений на его взгляд слишком затянулась. Ведь если бы Титаник строили в два раза дольше, он бы всё равно утонул?.. * Армандо был твёрдо убеждён, что у каждого человека есть своя долина Еннома, которую нужно пересечь. Эдакий своеобразный предел возможностей, о котором предстоит узнать. И Армандо всегда был уверен, что уже пересёк свою и узнал предел собственных сил; его жизнь была наполнена до краев сценами, какие цензура не пропустила бы в фильм ужасов, сценами по-настоящему пугающими и отвратительными. Но когда Джек случайно касался его рукой, широко жестикулируя, или налетал сзади на его спину, засмотревшись по сторонам, Салазар понимал, что предел ещё не достигнут. Джек был для него той самой долиной, через которую он брёл каждый день, теряя с каждым шагом выдержку, терпение и силы. За машиной в отель они, по понятным причинам, вернуться так и не смогли, потому с тех пор все их передвижения по острову превратились в пешие прогулки под безжалостным южным солнцем. — … это неоправданно кровожадно, — продолжал трещать Джек, он уже оправился от утренней хандры и теперь выдавал словесный поток со своей привычной скоростью. Армандо прислушивался вполуха, щурясь от палящего солнца и изредка кивая головой. — Зачем вырезать половину картеля, меня, Барбоссу, его людей, — голос Джека стал ворчливым. — Ты бы сходил на курсы управления гневом, что ли, послушал звуки природы… — Меня таким сделал мир, никакие курсы мне не помогут, — Салазар тяжело вздохнул и хитро подмигнул парню. Они поднимались в гору по узкой тропинке, присыпанной каким-то мелким серым песком. Джек поморщился, его голос стал ещё сварливее: — О да, конечно! Будь, как весь остальной мир, обвиняй в своих бедах других. Салазар не смог сдержать улыбку, ворчливый Джек, раздающий нравоучения, просто радовал глаз. Спустя пару-тройку миль, тропинка перестала идти вверх, и их взору открылась небольшая площадка, чуть ниже за ней виднелось несколько домов. Эти дома резко отличались от тех, что вы могли видеть на узких улочках Сан-Хосе или даже в дачных районах, они были высшего класса. В таких домах всегда есть неоправданно огромный бассейн, обязательно стеклянная крыша и ровно подстриженный, невозможно зелёный газончик. — Почему мы не можем поговорить о чём-нибудь другом, кроме моего психического состояния? — Салазар достал бинокль и направил его на второй дом слева. — Например, о том, какая музыка мне нравится? — Rolling Stones или The Beatles? — Предположил Джек, он сразу оживился, в его глазах загорелся азартный блеск. — Холодно, — коротко хмыкнул Армандо. — Тогда, что-нибудь вроде кантри или фолка, Боб Дилан? — Джек щёлкнул пальцами. Салазар отнял на секунду бинокль от глаз, чтобы посмотреть на Джека осуждающим взглядом: — Я родом из Валенсии, а не из Южного Техаса. Джек задумчиво приложил указательный палец к губам: — Народные песни?.. — Неуверенно протянул он. — Джаз, — с улыбкой выдохнул Армандо, он уже пожалел, что выбрал эту тему для разговора. — Джаз, как Армстронг или, как Рэй Чарльз? — Уточнил Джек. Армандо насчитал пять охранников по периметру с АК-47 на перевес и ответил: — Как Нина Симон. Джек помолчал с минуту, а затем начал еле слышно мурлыкать знаменитый мотив себе под нос. — Не люблю Feeling good, — Армандо привалился плечом к невысокому дереву на склоне, не выпуская бинокль из рук. — Её слишком часто везде крутят. Джек недовольно фыркнул и в один прыжок оседлал ветку дерева невысоко над землёй. — Я знаю только две её песни, — голос Джека показался Армандо смущённым, он неотрывно следил за внутренним двором дома, выжидая, когда охрана сменится на посту. — Может, вторая мне понравится больше? Джек затих, Салазар спиной почувствовал, как покраснели его щёки, а в следующее мгновение тонкие ладони начали отбивать ритм. Голос Джека стал хриплым, тихим, почти соблазняющим, почти томным. По спине Армандо пробежала стайка холодных мурашек, от всего нескольких слов, возбуждение ударило прицельно в пах: — Oh daddy now love me good, Oh daddy love me good… Салазар медленно опустил бинокль и обернулся. Джек облокотился спиной на ствол дерева, он смотрел на него расслабленно и открыто, из-под густых ресниц, снизу вверх. — Oh daddy now love me good, Oh daddy now love me good… Армандо чувствовал себя так, будто выиграл в лотерее миллион американских долларов, но теперь нигде не мог их обналичить. — Малыш, лучше не пой эту песню, — ласково попросил он. Его рука опустилась на ногу в рваных джинсах, пальцы скользнули в разрез на ткани чуть выше колена и нежно огладили тёплую кожу. Джек прикусил губу и закрыл глаза, стараясь оставаться на месте, а не броситься тут же в его объятья, изнывая от недотраха. Джек коротко облизал губы, его голос стал жёстче: — Please don’t treat me so now doggone mean. Please don’t treat me so now doggone mean yeah… — глаза сверкнули почти злобно: — You’re the meanest man I ever see.* Больше они в этот день не разговаривали. Они молчали до полудня, молчали в обед в закусочной с бургерами и картошкой фри, молчали во время пешей прогулки домой, молчали вечером, молчали за ужином. «Ад существует», — думал Армандо, прислушиваясь к шуму воды в ванной. «В нём пахнет нежной смуглой кожей и цитрусовым гелем для душа», — его запах медленно плыл по квартире, просачиваясь через дверь. Джек закутался в белый махровый халат (хозяева дома любили уют во всём), зачесал руками мокрые волосы назад и, шлепая мокрыми пятками по паркету, вышел из ванны во втором часу ночи, окружённый белыми клубами пара. На улице уже стемнело, а значит в доме не было включено ни одного источника света, кроме фонаря на полу кухни. В его неверном свете Джек различил высокую фигуру, совсем близко. Они смотрели друг другу в глаза в полумраке коридора долгие две минуты, всё было ясно без слов. Это была немая капитуляция. Армандо целовал жадно, голодно, непристойно влажно, он ласкал чужие губы своими, будто не мог насытиться, оттягивал пухлую нижнюю губу зубами и тут же зализывал укус под жалобные, просящие стоны. Поднявшись на гору из своего самолюбия и гордости, Салазар совершил ритуальное самосожжение во имя чего-то… большего. И ожидаемое сожаление не настигло его в тот же миг. Он одним рывком стянул белый халат и подхватил невыносимо голое, гибкое тело под бёдра, заставляя Джека скрестить лодыжки у себя на пояснице и почувствовать спиной холодную стену. Он был абсолютно голым, он был абсолютно его. — Я буду любить тебя хорошо, Малыш, — прохрипел Армандо ему на ухо, одновременно с этим его рука скользнула между половинок и бесстыдно огладила Джека. Тот запрокинул голову, впиваясь ногтями в чужие, каменные от напряжения, сильные плечи. — Я буду любить тебя, — повторил Армандо, оставляя цепочку влажных, багровых отметин на тонкой шее. — Если ты этого хочешь? — Салазар всегда был за демократию в отношениях, хотя стоящий колом член Джека уже, кажется, проголосовал. Пальцы Армандо скользнули по ложбинке между ягодиц дальше и пощекотали бархатистую кожу яичек. Джек мгновенно вспыхнул, его лицо исказилось будто от пытки, он выгнулся, прижимаясь пахом ещё теснее. У Салазара был большой член, и Джек мог это сказать наверняка. Он нетерпеливо облизнул пересохшие губы, ощущая пахом его толстый ствол, выпирающий сквозь мягкую ткань домашних штанов. Это немного пугало, но вызывало волну нового, странного возбуждения. Джеку нестерпимо хотелось, ему хотелось… — Трахни меня, — прошептал он, утыкаясь носом в колючую щёку. — Я ещё никому этого не предлагал, честно… — Я знаю, пташка, — улыбнулся Салазар. Внушительная головка, спрятанная под мягкой тканью, медленно проехалась по члену Джека, а потом ещё раз, и ещё… Армандо плавно и ритмично двигал бёдрами вперёд, вырывая из парня рваные вздохи. Его руки с силой мяли упругие половинки в ладонях, разводя в разные стороны и щекоча пальцами обеих рук нетерпеливо сжимающуюся дырочку. — Я больше не смогу, — судорожно выдохнул Джек, он прижимался лбом к чужому виску, их губы были в дразнящем миллиметре друг от друга. — Кончи для меня, — глаза Армандо пугающе потемнели, голос и вовсе казался чужим, низким и хриплым. — Малыш, кончи для меня… Джек прикусил нижнюю губу до крови и выстрелил спермой себе на живот с глухим протяжным стоном, который Армандо поймал губами, за шею притянув его ещё ближе к себе. «Life can be so sweet on the sunny side of the street.»** — завертелась в голове испанца приставучая мелодия. Джек был его долиной Еннома, Джек был его солнечной стороной улицы.