Confianza

— Хочешь десерт? Например, официанта со сливками? © Отсутствие прямых урбанистических линий мегаполиса и строгой математики панельных домов всегда притягивало туристов в Кайло-Ларго, как паломников к святым местам. Здесь было невозможно найти строение выше трёх этажей, дома из бетона отсутствовали вовсе, только дерево, бамбук и черепица. Будто время не смело тронуть это место своей разрушающей дланью, и прогресс послушно обходил его стороной. До недавнего времени. Огромный отель на берегу лазурного моря поднялся из-под земли в страшно короткие сроки. Уходя железобетонными корнями в песочную почву, он гордо возвышался на тридцать этажей вверх и сверкал в лучах южного солнца, словно огранённый бриллиант, тысячами окон и сталью железных перекрытий. Как и следовало ожидать, он оставил мощный след на инфраструктуре, и маленький, некогда совсем дикий островок за каких-то полгода густо оброс торговыми центрами, барами, клубами, казино и платными пляжами. Спрос рождает предложение, публика получает хлеба и зрелищ. Ночь здесь больше не пахла солью с горьковатым йодным привкусом и дурманяще-сладкими магнолиями. Теперь она пахла молочно-фруктовой дымкой кальяна и кисловатым запахом пива. Шум прибоя омывал террасы и ночные клубы, минуя их, тяжелые басы и бешеный ритм заглушали его ласковый рокот. Уровень развлечений, ориентированных на туристов, рос с каждым днём, уровень жизни обслуживающего персонала-местных жителей, напротив, падал: количество лачуг и развалившихся хижин выросло вдвое. Извечная загадка капитализма, американская мечта медленно подступала к берегам Карибского моря. «Тортуга» гордо выстояла в бушующем океане перемен. Сменила вывеску, дизайн, и обыкновенная закусочная превратилась в лофт-бар с неповторимой архаичной атмосферой пиратства. Гиббс сперва кривился и относился к новшествам своего заведения скептически, но потом втянулся и даже завёл ручную мартышку. — Не люблю перемены, я уже слишком стар, — проворчал он в полголоса, задумчиво почесывая седые роскошные бакенбарды. — Может, конечно, всё и к лучшему… — Гиббс неопределённо повёл плечом. — Но мне всё равно как-то тревожно… Джек улыбнулся с закрытыми глазами. Гамак приятно скрипел под его спиной, одна нога, свисая, доставала до тёплого белого песка, в руках удобно умещался стакан с холодной колой, рядом уютно ворчал о жизни его старик. Жизнь, совершив невероятный кульбит, снова шла своим чередом. — Сяо встал у руля, половина баронов отказывается ему подчиняться, флота, считай, больше не существует, — Джошами удручённо покачал головой. Джек его расстройства не разделял. Он больше не «сотворял себе кумиров», не строил грандиозных планов, отныне он обещал себе просто жить, и жить просто. Желательно по соображениям совести и здравого смысла. — Полиция дотошно шерстит откаты и оффшоры Гектора, ну, а там… Как известно, рубят лес - щепки летят, хорошо, если до нас не дойдёт. — Гиббс прокряхтел, переворачиваясь на другой бок в своём гамаке. — По бумагам ты владелец «Тортуги»? — Лениво, не открывая глаз, поинтересовался Джек. Шелест волн и тихое ворчание Гиббса действовали на него усыпляюще. — Да, — после секундной задумчивости ответил Джо. — Можешь спать спокойно, — с улыбкой разрешил парень. Старик успокоился, но ненадолго. Через пару минут снова послышался его раздосадованный шёпот, обо всём, что случилось полгода назад, он говорил осторожно и вполголоса: — Китаец совершенно ничего не смыслит в схеме, которую Барбосса создавал годами! Счета, алмазная биржа, взятки, компании-прачечные. Дни его империи сочтены, — Гиббс сокрушался, будто в анналы истории уходило дело всей его жизни. Джек повернул голову в его сторону и открыл глаза, полные просветленного спокойствия: — Видишь море? — Он кивнул в сторону полосы прибоя неподалёку от их ног. — Мы умрем, пройдёт сто лет, а оно все равно будет здесь, и кто-то другой точно так же поведает ему о своих неудачах. — Он немного хмуро, но с упрямой уверенностью посмотрел на Гиббса: — Не трать себя на печаль, в ней нет пользы. * Ранним утром птицы превращают хрустально-прозрачную утреннюю тишину лазурного побережья в разбитую вазу. Джек после ночной смены всегда любил идти до дома босиком по белому песку вдоль прибоя, вслушиваясь в их пронзительные трели, нарушающие стройную гармонию предрассветной тишины. От бессонной ночи в глазах будто застревал песок, голова тяжелела, веки неумолимо слипались… Джек скидывал с худой фигуры легкие шорты, трусы и майку, бросался в ещё прохладные утренние волны и сразу нырял с головой, касаясь грудью острых камушков на дне. На пустом пляже едва заметно раскачивались пальмы, серфингисты появлялись здесь только к шести и то, если по прогнозу были высокие волны, что для здешней лагуны редкость; туристы подтягивались не раньше семи, так что парень мог развалиться на белом песке, скомкав и отбросив в сторону одежду. Джек вступал во взрослую жизнь с четким представлением о том, чего он хочет от будущего. И его желание было почти несбыточным — он хотел быть счастливым. «Может, я счастлив, но не замечаю этого», — каждый раз перед сном с тоской думал Джек. Он всеми силами душил в себе голос, гадко шепчущий на ухо: «После того, что ты сделал, не будет тебе счастья. Иуда, убийца, трус…» Джек упрямо переворачивался на другой бок, с силой закрывал глаза и лежал так, сжавшись и стиснув зубы, пока не становилось совсем невмоготу. Из-за ночных смен он давно спутал день и ночь и засыпал только после полудня. Но даже во сне тревоги не спешили его отпускать. Во сне он был ласковым и мучительно нежным, будто ничего не произошло. Он хрипло, до сладкой дрожи шептал возле самого уха: «Моя пташка…», и Джек млел, капитулируя мгновенно. Но на следующий день при мысли об испанце он лишь сдержанно и зло поджимал губы. Нельзя «стать» счастливым, но можно «позволить» себе эту роскошь. Джек просыпался в пять вечера, спускался из своей комнаты в прокуренный зал «Тортуги», здоровался с Гиббсом, обменивался парой фраз с работниками на кухне и барменами, мыл столы, посуду, пол в зале, расставлял стаканы за стойкой и выставлял мусор у чёрного входа. Первые посетители появлялись в десять, а ближе к полуночи Джек уже шёл по пляжу в сторону разноцветных огней города. * — Что будете заказывать? — Шесть шотов с водкой, два тёмных и тарелку закусок, передайте на кухню, чтобы убрали чесночные гренки, у меня от них изжога, и добавили сырных шариков! — Розовое вино, только без сусла и консервантов, у вас есть что-нибудь местное? — Два сэндвича и колу, сразу счёт. — «Лонг Айленд», «Голубая лагуна», «Ультрафиолет», «Секс на пляже», я летел пять часов, чтобы увидеть меню нью-йоркского клуба?! — Абсент, два абсента, нет, давайте три! И не смей поджигать! Нигде так ясно не раскрывается суть человеческой щедрости, как в чаевых. Чек на пять тысяч, скорее всего, не принесёт и ста долларов, а милая девушка, просидевшая весь вечер с подругой и парой бокалов вина оставит двести. Депозитные столики в клубе располагались полукругом от танцпола на манер Колизея: на первом ряду столики и обыкновенные стулья для простых смертных, на втором VIP-места с мягкими пуфиками, и, наконец, на третьем кабинки с пластиковыми раздвижными дверцами для особенных гостей. К одному официанту прикреплялось по два столика из каждой зоны, это давало гарантию честных чаевых и честного разделения труда. — Заказ 35, убрать гренки, добавить шарики, — громко крикнул парень, вбегая на кухню. Он составил на пустой круглый поднос несколько высоких коктейлей и уже направился к дверям, но его поймал за локоть другой официант, высокий рыжий парень. — Слушай друг, забери у меня двенадцатый столик, там большая компания и чай выйдет хорошим, просто у меня уже третья смена подряд, — парень приложил руку к горлу и закатил глаза. — Извини, не смогу, у меня сейчас восемь столов вместо шести, — парень виновато улыбнулся. На сцене рвала гитарные струны и голосовые связки какая-то группа с зажигательной танцевальной музыкой, официантам приходилось нагибаться близко к гостям, чтобы услышать заказ, хотя нарушать личное пространство клиентов строго запрещалось. Парень отнёс высокие коктейли к их хозяевам, прижал пустой поднос к груди и окинул зал цепким взглядом. В полумраке скачущих бликов и сквозь кальянный дым было трудно что-либо разглядеть, но парень сразу заметил: за шестой столик прибыл новый посетитель. Он молча оставил меню, профессионально улыбнулся, и отошёл в сторону, выжидая пятнадцать минут. Кажется, это был мужчина средних лет, турист, прогноз на чаевые спорный. Вернувшись, официант вынул блокнот из кармашка на чёрном фартуке и, наклонившись вперёд, отчеканил дежурную фразу: — Что будете заказывать? Мужчина, будто в нерешительности, отложил меню в сторону и поднял на него глаза. Он почти не изменился, только оброс, но борода ему даже шла. Никаких модных пиджаков и выглаженных брюк, только белая мятая рубашка небрежно расстегнутая на груди, и рваные легкие джинсы. — Что будете заказывать, — холодно, как ни в чем не бывало, повторил официант. Мужчина отстранённо повертел в руках краешек картонной рекламной карточки и снова молча посмотрел на него. Бывает у людей такой взгляд, что и говорить больше ничего не нужно. Джек тяжело вздохнул. Под бурные аплодисменты группа покинула сцену и на неё вышла миниатюрная девушка с глубоким бархатным голосом, в клубе сразу стало тише, вокруг тягучими волнами разлилась неспешная мелодия и её проникновенный голос: Yes, baby, I been drinking And I shouldn’t come by I know But I found myself in trouble And I had nowhere else to go… — Ты в международном розыске, — все ещё холодно, но уже опустив руки, заметил Джек. — И я рад, что ты не позвонил в полицию, — улыбнулся Армандо. Джек прикрыл глаза, смакуя этот голос, как же давно он его не слышал… Guilty, baby I’m guilty And I’ll be guilty the rest of my life! How come I never do what I’m supposed to do How come nothing that I try to do ever turns out right? Её голос становился все объемнее, подбираясь к кульминации. — Я не верю в совпадения, — Джек устало убрал блокнот в карман. — Зачем ты здесь? — Из-за тебя, — Салазар не пытался уйти от ответа, он всегда говорил прямо. Джек вопросительно приподнял бровь. Армандо оставался верен своей лаконичной манере: — Не могу без тебя, — коротко прохрипел он. Испанец даже не пытался до него дотронуться, но его взгляд пристально скользил по смуглому лицу, стараясь насытиться после долгой разлуки, запоминая каждую чёрточку, росчерк губ, хмурый лоб, скулы, блестящие карие глаза. — Снова зовёшь в Валенсию? — Печально усмехнулся Джек. Сам он старался не смотреть в ответ, старался не видеть его лица, не растравливать чувства. — Я зову тебя в свою жизнь, — рука испанца дернулась вперёд, но осталась на месте. Армандо больше не дотронется до него, если ему не дадут личного разрешения. I just had to keep on moving Till I was back in your arms again..* — Мы обо всем договорились ещё шесть месяцев назад, не трать наше время, — Джек безжалостно снова вынул блокнот и раскрыл его на чистом листке. — Ты должен что-нибудь заказать. — Виски, — коротко отозвался испанец. Джек вернулся через пару минут с заказом, но за столиком уже никого не было. Только из кожаной книжки меню выглядывали купюры более чем щедрых чаевых.