ДЕМОНОВ НЕ ВЫБИРАЮТ ИЛИ ПОД СЕНЬЮ ДРЕМЛЮЩЕЙ ДУШИ

***

ЗАКУСИВ ТРАВИНКУ БОЛЬШИМ чувственным ртом, Джейми мягко улыбался, с откровенным удовольствием рассматривая близкое тело англичанина, такое изыскано филигранное в мягких отсветах заходящего солнца. Они лежали вместе и, вольготно растянувшись на горячих досках мостков, отдыхали после очередного плескания и бурных заплывов наперегонки. На стороне Джейми были недюжая сила и вынужденное воздержание от лишних возлияний, а на стороне Грея – относительная молодость и опыт армейских заплывов, но оба они сегодня, по вполне понятным причинам, были в своей не лучшей форме.   Отдав последние силы на водные баталии, Грей, чуть раскинувшись, расслабленно дремал, согнув ногу в колене. Лицо его выглядело спокойным – безмятежным. Капельки воды, поблескивающие на сливочной коже, удивительно ровной и шелковистой, казалось, отражали тысячу маленьких сияющих копий невозмутимого светила, которое постепенно спускалось к закату где-то там, за спиной Фрейзера.  От чистого прохладного тела англичанина исходил дурманящий запах, напитанный свежей водой, водорослями и жарким солнцем: Джейми, очутившись в воде, первым делом ухватил Его великолепную Светлость за плечо и хорошенько оттер от ночных мытарств – а там и себя заодно, – попросту зачерпывая пригоршней со дна серебристый пахучий ил. Грей сначала возмущенно подвывал и уворачивался от интенсивного напора, а потом смиренно затих и, кряхтя, мужественно терпел всплеск заботливого усердия шотландца. Но внезапно, улучив момент, мстительно дернул его в глубину и, пока Фрейзер ошалело отплевывался, затопил его бешеными фонтанами брызг. Лежа рядом теперь, Джейми склонился к его плечу и потянул ноздрями, наслаждаясь этим терпким, будоражащим запахом. Потом тихонько поцеловал гладкую кожу. Грей, не открывая глаз, улыбнулся, и Джейми, ободренный, потянулся к его доверчиво открытой промежности, проводя теплой загрубелой ладонью от колена и выше, с удовлетворением наблюдая, как явственнее забилась синяя жилка во ключичной впадине, а сонное дыхание Джона участилось. Сильные бедра напряглись, двинулись навстречу, а бархатистая плоть под ласковой рукой шотландца налилась живительными силами, которые говорили о том, что Грею явно стало лучше. Несравнимо лучше. Хотя утром, если вспомнить, умирающий осилил только миску постного бульона с сухариками, но к ланчу бедолага уже вполне смог подняться с постели, и, благодаря стараниям Тома, прикончил основательную порцию его фирменного, свежеиспеченного пирога с куропаткой, поджаристого и пышного, запивая крепким чаем.  Сам Джейми с утра, от нечего делать, сначала внимательно осмотрел дом, показавшийся ему, что греха таить, верхом совершенства для обиталища знатного холостяка. Он и сам бы обустроил все подобным образом, если бы кто-нибудь спросил его мнения. Потом он с наслаждением вечно голодающего гурмана подъедал всякие, оставшиеся от неудавшегося вечера вкусности, которые только и успевал обрадованно подсовывать ему камердинер: не пропадать же добру! А после, отдавая полную дань своему неожиданному отпуску, с чистой совестью отсыпался полдня в своей личной, неожиданно обретенной кровати, поскольку, как просветил его услужливый Том, на втором этаже было три спальни: самого Грея, мистера Фрейзера, если же он вдруг соблаговолит здесь ночевать, и третья – для случайных гостей лорда Джона. Он не стал уточнять список этих самых гостей, а Джейми, понятно, не стал спрашивать, хотя настроение его слегка испортилось.  Таинственная дверь на первом этаже, справа от камина, оказалось, вела в кабинет Грея. Джейми не собирался заходить туда без хозяина, но, приоткрыв ее, увидел еще один огромный шкаф с книгами. Много книг. Они роскошно поблескивали с полок золотыми тиснениями. Фрейзер мысленно потер руки в радостном предвкушении.  Том спал в комнате для прислуги, в пристройке возле кухни, вход в которую находился слева. Джон привез камердинера из Лондона – присматривать за этим местом, поэтому, понятно, прислуга в доме была только одна – верный и заботливый парень, который не обращал особого внимания на странные пристрастия своего хозяина и его гостей, потому как был предан ему всей душой. Конечно, правила приличия нужно было соблюдать: даже при таком лояльном слуге, не стоило злоупотреблять его терпимостью, поэтому после ланча они отослали Тома с поручениями, а так же за продуктами в Главный Дом поместья, с наставлением: по возможности не появляться до самого вечера. А сами, сытые и умиротворенные пошли купаться нагишом в темных прозрачных водах озера, каменистое дно которого с вкраплениями ила было видно вглубь на несколько футов даже сквозь приличную толщу воды.  Они не могли рисковать, занимаясь любовью на открытом пространстве – поскольку и в таком уединенном месте не исключались случайные свидетели, поэтому, почувствовав недвусмысленный отклик плоти под своей рукой, Джейми молча кивнул на беседку. Потом поднялся во весь свой немалый рост и направился к этому закрытому от посторонних глаз павильону, сплошь увитому плетями дикого винограда. Джон, повернув голову, с предвкушающим томлением любовался тем, как, подчеркивая вызывающую, звериную грацию Фрейзера, перекатываются литые мышцы под позолоченной солнцем кожей, покрытой густым пушком выбеленных волосков. Жадный взгляд скользнул ниже, на точеные щиколотки, опирающиеся упруго на высокий, безупречный свод стопы, а затем прочно перетекающие в мускулистые икры, напоминающие маленькие орудийные ядра. И в довершении задержался на дерзких полушариях ягодиц, так соблазнительно венчающих стройные бедра. Кожа которых была почти не тронутых загаром, в отличие от смуглого, жестоко шрамированного торса. «Как можно было испортить такую красоту?» – привычно екнула покаянная мысль. Он рад был бы забыть, что сам приложил к этому руку, но, к сожалению, напоминание теперь всегда перед глазами и каждый раз заставляет его чувствовать жгучий укол в глубине беспокойного сердца.  Хотя Джон отдавал себе отчет, что Фрейзер пошел на то публичное наказание в Ардсмуре по собственной инициативе. Зачем? Грей предполагал, что помимо всего прочего, мерзавец устроил себе испытание. Что-то вроде ритуальной порки спартанцев во время их инициации. Жестокий обряд, которую этот непостижимый потомок викингов, будь он неладен, сам назначил себе во искупление одному ему ведомых грехов. А он, Джон Грей, оказался просто невольным исполнителем его беспощадных планов. С печальной усмешкой качнув головой, Грей тоже легко поднялся и последовал за Фрейзером в беседку. Там он остановился на пороге, забыв, как дышать, завороженный открывшейся картиной. Джейми стоял на коленях, к нему спиной, и, широко расставив бедра, опирался локтями о скамью. Шотландец не глядел на Джона и, даже, слегка склонил голову, предпочитая дать ему возможность самому разобраться, что следует сейчас предпринять...     Грей, наконец, жадно втянул ноздрями воздух, пытаясь справиться с захлестнувшими его эмоциями, потом подошел и тоже опустился на колени меж призывно разведенных ног. Чувствуя голым животом и грудью живое, восхитительное тепло близкой плоти, Джон осторожно отвел с его шеи тяжелые влажные волосы и медленно поцеловал каждый дюйм могучего плеча, пахнущего так томительно, что закружилась голова. А после, обхватив крепкий торс, прижался к нему всем телом и, отыскав пальцами затвердевшие соски, мягко сжал, подкручивая, ощутив всем своим смятенным существом, как жаркая волна пошла по телу Фрейзера, заставляя его со стоном выгнуться и вцепиться в край скамьи так, что побелели костяшки пальцев.  Мучительная нега захлестнула и его самого, и Джон уже не мог точно сказать, где заканчивается реальность и начинается пленительное волшебство самых смелых его фантазий. А налетевший вдруг внезапный ветерок вместе с шуршащими листьями ласково выводили немудреную мелодию, вторя движениям двух сплетенных в трепетной истоме тел, сокрытых столь доверительно под заветной сенью виноградной лозы.