ДЕМОНОВ НЕ ВЫБИРАЮТ ИЛИ ПОД СЕНЬЮ ДРЕМЛЮЩЕЙ ДУШИ

***

Я ВСТАЛА, ОТСТУПИЛА ОТ НЕГО НА ШАГ и сглотнула вязко. – Не пойду, – сказала я тихо, чувствуя, как сердце остановилось. – Не смей трогать меня, ублюдок! Он остановился ошарашено, уже видимо, готовый без особых проблем испытать необходимую разрядку в объятьях послушной жертвы. – Чего?! Ты решила поиграть со мной, шлюха? – брови его презрительно изогнулись, от былой галантности не осталось и следа. – Предупреждаю. Игры со мной заканчиваются весьма плачевно! Быстро ложись и раздвигай свои ноги. Если мне придется тебя упрашивать, то ты весьма пожалеешь. – «Господи, сегодня я уже слышала это!» – Тогда ты узнаешь, тварь, что кроме одной дырки в твоем теле, есть еще две, и тебе совершенно точно не понравиться, как я их использую. Так что советую не сопротивляться! Он быстро подступал ко мне, схватив за плечи и тяжело дыша. И я почувствовала прямо под коленями край тюремной койки… «Сейчас я упаду и стану совсем беспомощной под его весом!» – с ужасом поняла я. На что я надеялась, мне не понятно, но, неожиданно для самой себя, я вдруг вспомнила, что когда-то давно ходила на курсы самообороны и, не особо прицелившись, в последний момент перед падением изловчилась и сделала головой отчаянный рывок вверх, в сторону мясистого констебльского носа. Послышался отвратительный хруст, а затем сокрушительный рев, подобный тысяче паровозных сирен. Ну, мне так показалось. Руки его, конечно, отцепились от моих плеч, потому что он схватился за лицо, захлебываясь кровью, хлынувшей из сломанного – я надеюсь! – носа. Переполненная адреналином, я оттолкнула его так неожиданно сильно, что он повалился на другую кровать напротив, а я в безумном порыве ринулась к выходу из камеры. Конечно, как я и предполагала, далеко мне уйти не дали, потому что, не успела я добежать до двери, как в камеру завалились конвоиры, испуганно пялясь на вопящего окровавленного начальника. – АААА! Взять ее! – орал он, катаясь по кровати. – Запороть насмерть эту суку! Нет, погодите, я сам с ней разделаюсь! Ты у меня узнаешь, мерзкая шлюха, как калечить людей и оказывать сопротивление властям! – Я не оказываю сопротивление властям! Это грязная ложь! – кричала я, подпрыгивая в мертвой хватке солдат, которые держали меня за руки с двух сторон, причем, одеяло в пылу этой борьбы опять предательски с меня свалилось. – Будьте свидетелями, господа! Этот человек пытался меня изнасиловать, воспользовавшись своим служебным положением! Я подам иск судье! «Ах, где наша не пропадала!» – На станок ее! Прикрутить и пусть ждет, пока я смогу ей заняться, – ревел Джонсон, пытаясь справиться с обильным кровотечением тем, что зажимал свой нос. – И позовите мне этого бездельника лекаря! Что, не видите, я сейчас истеку кровью, остолопы?! Почему мне показалось, что он вдруг испугался моих угроз, я не знаю, но было стойкое ощущение, что он сбавил обороты. – Я сама лекарь, могу вас уверить, – сказала я, стараясь выглядеть строгой, хотя, согласитесь, это довольно-таки сложно сделать, когда ты пребываешь в одних чулках, – если хотите, я помогу вам. За определенную плату, конечно, сэр, – добавила я по-деловому. – Лека-а-арь?! Ты???– он ошарашенно пялился на меня, забыв про свой нос. – Сучка! Ты хочешь, чтобы я поверил в эту очередную ложь? Черт, как же больно-то! Он разговаривал теперь так, будто у него был «зильный назморк», а поток крови быстро пропитывал его черный форменный сюртук. – Да, придется, если не хотите остаться страшным уродливым калекой на всю жизнь или... умереть в... худшем случае. Перелом носовой перегородки, – констатировала я с мстительным удовлетворением, – если не выправить, то можно задохнуться во сне или истечь кровью. Вам ведь сейчас трудно дышать, сэр? Голова кружится? Запрокиньте ее повыше. Надо приложить лед. Пусть кто-нибудь раздобудет, – я кивнула на оставшегося второго солдата – первый как полоумный побежал за врачом в соседнюю камеру – потом гордо подобрала свой потерянный покров с замызганного пола и с важным видом снова завернулась в него. – А то отек перекроет дыхательные пути, и вы можете задохнуться в страшных мучениях, мистер Джонсон. Не дай Бог! Осоловелый констебль как завороженный уже кивнул солдату, потом вдруг опомнился. – Что за бред ты городишь, мерзавка! Не прикасайся ко мне! Ты сама меня убить хочешь, ведьма. Ничего страшного нет, не выдумывай. Я в свое время ни один нос ломал. И доверюсь я только своему, проверенному доктору. А ты поплатишься за свои фокусы, так и знай! Кто-нибудь, уведите же ее отсюда. И пусть ждет меня в экзекуторской. Готовая. ВСЕ ПРИСУЩИЕ МНЕ НЕРВНЫЕ окончания несказанно возмутились: мою пятую точку будто окатили крутым кипятком и при этом в кожу впились тысячи свирепых горных пчел. Я кричала отчаянно и яростно дергалась, пытаясь выдраться из сковавших мои конечности оков, чтобы хоть немного избежать той обжигающей лавины, которая нестерпимо и сокрушительно нарастала. Констебль, немного придя в себя, видимо пораскинул своими, еще не совсем утраченными мозгами, и все же не решился исполнить свои угрозы насчет смертельной порки, ведь свидетелей действительно было много, а объяснить мое нападение во время нахождения с ним наедине, он бы не смог никак, кроме последствий своих грязных намерений, поэтому он всего лишь назначил мне дополнительную дюжину ударов сверх приговора за сопротивление властям во время задержания, которую я расценила, как его личную месть. Но и этого наказания оказалось более чем достаточно, для моей неподготовленной плоти. Нещадно извиваясь в колодках, несмотря на опасность вывернуть кисти рук и щиколотки, я не осознавала больше ничего, кроме ошеломляющей пронзительной пытки. Огненные молнии резали мою плоть снова и снова. Насквозь. Череп готов был разорваться. Пока это не кончилось. После меня, растоптанную и дрожащую, вибрирующую каждой своей поруганной жилкой, толкнули в группу таких же рыдающих девушек, сбившихся в перепуганную стайку в углу комнаты. Они, сами еле управляясь непослушными от шока пальцами, помогли мне закутаться обратно, в спасительное покрывало, и прижались ко мне утешительно, пока мои впавшие в ступор мозг и тело вновь не начали постигать происходящее. Я замечала сквозь кошмар непрерывной боли, как во время экзекуции, констебль, уже оправившись от моего голкиперского удара, улыбался во всю свою распухшую физиономию, глядя на меня презрительно и злорадно. И я прошептала теперь, проходя мимо, когда нам, наконец, разрешили уйти: – Ублюдок! Ты пожалеешь! Твой нос никогда не заживет и отвалится, в конце концов! Так и знай! Сам все увидишь. – Ладно, давай шагай, шлюха, не искушай меня. И радуйся, что я добрый. И что пообещал Жанне вашу неприкосновенность. А то сейчас быстро пожалеешь, что на свет родилась, ведьма, если я передумаю, – и он грубо толкнул меня в шею из дверей участка, заставив растянуться плашмя в самом центре лужи на грязной, залитой дождем и помоями мостовой. Девочки помогли мне подняться, и мы, подавленные, побрели обратно, в нечестивую обитель мадам Жанны, под заинтересованными и осуждающими взглядами проснувшихся горожан.