Береги мой еле живой огонь

             Никогда за всю свою жизнь Тирион не видел отца в такой кипучей ярости. В детстве ему казалось, что тот, должно быть, вытесан из тех скал, на которых гордо стоит Кастерли Рок — так мало было в лице Тайвина Ланнистера жизни. Ни одно достижение сына, хитроумное или несущее пользу семье, отроческое или достигнутое уже в зрелом возрасте, не заставляло его гордиться. Да что там гордиться, его успехи даже не рождали слабой улыбки на отцовском лице. Только угрюмое выражение вечного стыда с легким недоумением. Весь его вид будто вопрошал — неужто этот богомерзкий карлик и вправду Лев с Утеса, его кровь и плоть?       Какое же удовольствие приносит Тириону раскаленный гнев Тайвина, направленный на других. Пусть это мелочно, низко, но до этого момента именно он обычно служил причиной вспышек его неудовольствия, плескавшихся мертвой сталью на дне зрачков. Такая передышка не может не быть приятной. Все члены Малого совета сидят, судорожно вжавшись в позолоченные стулья. Знатные вельможи и первые мужи государства, как провинившиеся щенки, низко опустили головы. У самых смелых заметно подрагивают руки, усыпанные драгоценными камнями.       Для полной атмосферы не хватает только скорбного менестреля, тренькающего с кислой миной про Рейнов из Кастамере из какого-нибудь угла.       Поразительно, как велик страх, стоящий верным слугой за плечом Тайвина Ланнистера. Тирион жил с этим липким чувством бок о бок всю жизнь, и сам не заметил, как и когда его покинул ужасающий трепет при виде сведенных в ярости бровей богатейшего и влиятельнейшего лорда Семи Королевств.       Пожалуй, сила страха в его кратковременности. Если мы долго будем всматриваться в темноту, то, наконец, разглядим очертания и поймем, что дрожали перед иллюзией, питавшейся нашей слабостью. Так и с людьми. Перед нами никогда не стоит монстр. Только лишь человек.       Малый совет созвали так срочно, что Полумужу пришлось почтить его своим присутствием сразу после несостоявшегося свидания с топором монструозного королевского палача. Решение глупое, безрассудное, ему совершенно не свойственное. Тирион не ратный герой из сказок, спасающий принцессу. Он чудовище, которым принцесс пугают. В его поступке закрыть собой мятежную сестру леди Сансы не было никакой выгоды или рациональности. Но вот что странно, ему хватило одного взгляда на истерзанную по вине его семьи Лиарру Старк, чтобы ноги, будто заколдованные, сами повели Беса к ней.       Все произошло слишком быстро. Юная пленница выплюнула дерзкие слова, оскорбляющие короля Джоффри, и ждущая хлеба и зрелищ публика сразу же приравняла их к государственной измене. Его пылающему от унижения племяннику нужно было только кивнуть, и жизнь леди Лиарры прервалась бы в мгновение ока. Когда он это сделал, что-то внутри Тириона оборвалось.       С ранних лет он презирал равнодушие толпы и жалкое бездействие. Может, потому что сам всегда оказывался тем, кто на протянутую руку помощи получал лишь плевки. Он никогда не присутствовал на публичных казнях, не переносил порки провинившихся слуг и к годам так девяти получил от отца неутешительную характеристику: изнеженный, слабый, по-женски сентиментальный выродок, позорящий имя своей семьи. К слову, все это великолепное описание было поздравительным тостом на его именины. Подобным родительским красноречием Бес привык оправдывать свою так рано вспыхнувшую тягу к вину.       Возвращаясь к леди Лиарре, у Тириона не было никакого плана по спасению. Он не имел должной власти, чтобы прекратить это безумие. Не мог прилюдно устыдить коронованного идиота, ведь иначе еще сильней бы распалил его гнев. Все, на что хватило бесовской фантазии — встать прямо перед замахнувшейся рукой с топором и молиться на божественное провидение и благоразумие своей сестры. Убить члена королевской семьи на глазах у всей знати столицы — такое каралось бы смертью. Не только Меррина Транта.       В последний миг перед тем, как выставить руки в защитном жесте и прикрыть глаза, Полумужу показалось, что его спину слабо обхватили ладони. Одного этого полукасания было достаточно, чтобы убедиться в правильности своего поступка. Пусть его лицо самое уродливое и изувеченное в Большом Зале, но сердце у него все еще на месте, в отличие от толпы придворных, давно сожравших свои на чужой выгоде и предательствах.       Все закончилось так же молниеносно, как началось. Весь Зал оглушил спасительный грохот сапогов вовремя вернувшегося отца. Он прошествовал до самого Железного трона с нечитаемым выражением лица, и могильная тишина заледенела при звуке звонкой пощечины Джоффри, от которой король Семи Королевств едва удержался на ногах. Тронный зал опустел по щелчку пальцем десницы, а все министры были созваны на вне плановое собрание Малого совета так спешно, что не успели утереть пот с лиц и фальшивые слезы в уголках глаз.       Тириону даже не удалось еще раз глянуть на причину своей резко проснувшейся доблести: юную деву тут же унесли на носилках в лазарет, а на Пицеля, подобравшего полы своей залатанной рясы и стремительно устремившегося среди первых в чертоги Совета, Тайвин рявкнул так, что Бесу показалось, что еще чуть-чуть, и двуличный старик испустит дух. Главному мейстеру короля было приказано лично проследить за тем, чтобы Лиарра Старк осталась в живых. Избежать отцовского гнева не удалось даже Серсее. В ответе за необдуманные поступки Джоффри всегда была она, по крайней мере, так считал глава семьи Ланнистеров. Когда великий и могучий Лев с Кастерли запретил страже впускать Королеву-мать в чертоги Совета, гобелены, украшающие коридор, стали свидетелями буйной истерики его очаровательной сестры.       Тирион обязательно бы улыбнулся столь яркой реакции Серси на неудачу и прилюдное унижение, которые она с детства не выносила, не будь он сам так сильно сбит с толку всей сложившейся ситуацией. Тайвин Ланнистер покинул столицу за пару часов до светопреставления с главным трофеем Красной свадьбы, никого не уведомив о причине столь внезапного отъезда. Даже ближний круг. Не то чтобы его карлик-сын в него входил. Приехал же он еще внезапней, с проклятьями удивляясь, как Королевская Гавань умудряется разваливаться всякий раз, когда Лев ее покидает.       Нынешнее заседание Малого Совета можно назвать заседанием лишь с натяжкой.       Десница, не жалея ничье достоинство и не тратя воздух на поиск более мягких выражений, распекает каждого сидящего здесь с такой ледяной решимостью, что Тирион с легкостью может прочитать по лицам в испарине — министры уже мысленно прощаются со своими высокими званиями. Рассеянность в отчетах, жалобы младшего звена, новые бюджетные дыры — лорд Ланнистер, не зная милосердия, проходится по каждому незначительному промаху, обсуждение которого в обычное заседание даже не выносилось бы на обозрение, но упорно обходит главную причину их милых посиделок — вынесение без суда смертного приговора Лиарре Старк.       Закончив свою экзекуцию над чиновниками, Тайвин неожиданно рано распускает собрание, тяжело опускаясь за дубовый стол. Он властным взмахом руки приказывает остаться засобиравшемуся со всеми Тириону. Когда небольшая комната пустеет, лорд Ланнистер поднимает на сына один из самых тяжелых взглядов в своем арсенале и вздыхает, устало прикрыв глаза.       — Знаете, лорд-отец, в вашем то возрасте и так нервничать… Поберегите здоровье, ведь, по мнению придворных, оно равносильно здоровью государства.       — Хватит паясничать, Тирион. Твоя выходка сегодня перешла все границы дозволенного. Ты открыто выступил против слова своего коро…       — Ох, кто бы мне это говорил! Не я — ты, первым делом, как прибыл, залепил ему пощечину, как какой-то истеричной девке, — гнев Тириона, затихший во время собрания, все больше распаляется от несправедливых обвинений в свой адрес. Неважно, как бы он поступил — закрыл леди Лиарру собой или остался смотреть в стороне, Бес готов поставить мешок золотых, гнев и недовольство отца были бы обеспечены в любом случае.       — Молчать! Уж не думаешь ли ты, что так абсурдно вмешавшись в это, выставил себя героем? Ты поступил, как те цирковые уроды, вытворяющие свои выкрутасы на потеху публике. В какой раз ты опозорил мое имя и продемонстрировал семейный разлад? Я сбился со счета!       Жестокие слова отца больно впиваются в сердце. Это извечная игра, в которой Тирион всегда выходит проигравшим. За долгие годы насмешек и травли он смог выстроить вокруг себя несокрушимую броню из иронии и черного юмора, из не заканчивающихся кувшинов вина и моря женщин, однако ничего из этого не работало, когда отец надевал свою маску презрения и одаривал его градом оскорблений — перед ним он всегда сидел тем самым обиженным мальчишкой, отчаянно ищущим родительскую любовь. Пожалуй, это было единственным, за что Бес по-настоящему ненавидел себя. И, пусть с годами в нем все больше росли неприятие и злость на поступки Тайвина — любовь и восхищение к этому каменному подобию человека было воистину не убиваемо в его душе.       — А знаешь, ты прав, отец. Думаю, вся столица вздохнет спокойно, когда я решу, что мне пора уйти из большой игры. Придется им попотеть в поисках нового шута. Поселюсь отшельником на островах, буду носить какую-нибудь рвань и просить подаяния, — усмехается Бес и решает, что игра в отеческие наставления закончена.       — Не буду отнимать ваше драгоценное время, лорд-десница. Тем более, мне еще надо успеть на вечерний корабль, а мои скромные пожитки даже не думали собираться.       Он неловко встает со слишком высокого для него стула и издевательски расшаркивается перед скривившемся от омерзения отцом.       — Эх, впереди поиски самого развратного места в мире! Буду изливать свою отверженную душу какой-нибудь милой иноземной шлюшке, а потом, может, все и наладится. — переведя дух, Тирион запальчиво продолжает:       — Надеюсь, ты слышал, кто-то распустил слух, что мой член, как кроличья лапка — стоит только помахать им в борделе, и храм любви тут же озолотится! Стану вторым Мизинцем. Хотя, учитывая мои скромные габариты, мне больше подойдет Мизинчик. Говоря о габаритах, я имею в виду только рост. Мизинчик из Кастерли Рока. Как звучит!       Не дождавшись какого-либо ответа на свою издевательскую тираду, карлик спешит поскорее покинуть помещение, пока гнев десницы не вылился на него, но не успевает дойти и до кованых дверей, как в палате Малого Совета раздается сухой смешок. Потом еще один. И еще. Даже смех у Тайвина Ланнистера неестественно вымученный. Каменный и неживой.       — Мне даже лестно, что ты так хорошо научился скрывать свою заинтересованность, Тирион. Но уйми свою чрезмерно похабную болтливость, когда нервничаешь. Она выдает тебя с головой. Никто здесь не будет рубить голову очередному Старку. Пусть для начала очнется, тогда посмотрим на ее поведение. Если догадается быть такой же послушной, как сестра, то сохранит себе жизнь. Это ведь ты хотел узнать?       Мысленно чертыхаясь, Полумуж пытается незаметно расслабить окаменевшую спину. Только когда он выходит из Палаты в просторный коридор Твердыни Мейгора, то, наконец, позволяет себе большой выдох облегчения. У него страшно болит голова и мелко трясутся руки. Ему срочно нужна выпивка. Целое море крепкого пойла. И Шая.       Не каждый день Тирион Ланнистер рискует своей шкурой ради благородных девиц в беде.

***

      Лиа лениво запрокидывает голову и ловит последние оранжевые лучи заходящего солнца. Оно, как большой спелый апельсин, все ближе приближается к кромке горизонта. Кошкой замирает перед броском и, подкрадываясь, окрашивает Узкое море в невообразимо прекрасные цвета. Будто золото разлилось по морской глади и превратило лазурные воды острова в янтарь светила, ускользающего с небосклона.       Платье, слишком легкое и открытое для леди из Великой семьи Вестероса, насквозь промокло в теплой воде. Прозрачная ткань облипает тело второй кожей, а нижняя юбка розовым маревом всплывает на поверхность, превращая Старк в большую медузу. Песчаное дно маленькой бухты Лиса такое нежное и мягкое, что глаза то и дело норовят невольно зажмуриться от удовольствия. На берегу раздаются деланно недовольные визги Ларры, закинутой на плечо Роро. Она клянется придушить его ночью, если он тотчас же не поставит ее на землю. Подруга энергично колотит ходящую ходуном от смеха спину парня так, что завтра тирошиец не разогнется.       Недалеко от резвящейся парочки в тени крон высоких деревьев расслаблено развалился Цзинтай, самозабвенно точащий свое диковинное оружие люедао. С ним о чем-то весело переговаривается Рейнар. Должно быть, снова заваливает Молчуна горой вопросов о государственном устройстве Золотой Империи, из которой был изгнан итиец. Любопытство младшего из семьи Мейгиров было поистине ненасытно и не знало неудобного для расспросов времени. Как-то Старк поспорила с ним, что, родись он в Семи Королевствах, то младенцем бы, еще не начав ходить, уполз в Старомест и выковал бы себе все звенья цепи до достижения зрелости. За Рейнаром верной тенью стоит громадная Орма, никогда не снимающая боевых доспехов. Даже сейчас воительница из Самирианы не теряет бдительность и пристально следит за благополучием своего молодого хозяина.       Лиа переводит взгляд с этой идеалистической картины и обеспокоенно ищет Сэма, но ни в воде, ни на берегу не может найти его светлой макушки. Заметивший растерянно озирающуюся по сторонам Лиарру Роро указывает рукой на скалу, высящуюся у самого края дикого пляжа. Волчица благодарна улыбается, а Идорис закатывает глаза. Тирошиец всегда посмеивался с необходимости Лиарры постоянно околачиваться возле лидера их отряда. На гримасу друга Старк лишь корчит ответную рожицу и по-ребячески показывает язык.       — Паршивец! Сам бы от Ларры хоть на минуту отлип!       У самого подножия скалы, у больших камней, напоминающих панцири старых черепах, Лиарра и в самом деле видит одиноко склонившуюся фигуру мужчины, бесцельно бросающего камни в воду. Она незаметно приближается к скалистому выступу и, чтобы ее не заметили раньше времени, задерживает дыхание и погружается под воду, вскоре выныривая прямо перед изумленным лицом. Застигнутый врасплох, Сэм только широко улыбается, когда Лиарра тянется к нему и, ухватив за широкие плечи, увлекает в поцелуй. Он окончательно теряет бдительность и не успевает понять ее коварный замысел вовремя: девушка, как сирена, с торжествующим смехом тянет его под воду.       — Ты вся соленая, — доверительным шепотом сообщает ей парень и легонько целует куда-то за ушко, отчего Старк покрывается гусиной кожей и начинает глупо хихикать. — А еще, моя леди, твой план по моему утоплению провален: здесь воды по шею.       Лиарра лишь цокает и теснее прижимается к широкой груди, не в силах скрыть счастливую улыбку. Она несильно кусает крепкое мужское плечо.       — Я не хотела тебя топить, дурачок. Только лишь раззадорить, — Лиа заправляет за ухо намокшие пшеничные локоны своего командира и, взяв в ладони его лицо, нежно говорит:       — Мы справились, Сэм. Мы взяли самый сложный из когда-либо виденных заказов и безукоризненно выполнили его. Ни одного серьезного ранения. Вся Семерка цела и здорова, и нежится на пляже в пятидесяти шагах от тебя. Ромелевская свора даже не знает, что мы в Лисе. И точно не узнает ближайшую неделю. Все хорошо. Выдохни, наконец.       Ривер только неверяще хмыкает и, смотря на пылающий закат, задумчиво спрашивает у прильнувшей к нему девушки:       — И все будет хорошо?       — И все будет хорошо.

***

      Отрывки воспоминаний, грез, кошмаров переплетаются все чуднее, становятся неотличимыми друг от друга. Лиарра никак не может вспомнить, где она. Иногда Старк с трудом вспоминает, кто она. Главный чертог Винтерфелла, учебные комнаты Ордена, убежища Семерки, военный шатер Робба — все места, в которых она себя находит, поддернуты дымкой, их очертания нечетки. Стоит ей только присмотреться к ним, и они тают, как дым, выдергивая ее невидимой силой на другой край земли. Со временем Лиарре начинает казаться, что она умерла.       Она совсем не чувствует ни рук, ни ног. Как будто потеряла материальное тело. Никакой боли. Только бесконечные туманы и шепот в них. Настойчивый девичий и старчески дребезжащий. Спустя целую вечность блуждания в пустоте приходит тошнотворная тяжесть. Слабое ощущение кипящих, ноющих, агонизирующих конечностей отрезвляет. Порой Старк мерещится, что она приходит в сознание и различает смутные неясные силуэты, нависающие над ней, но такие моменты редки и заканчиваются резким падением в пропасть бредовой горячки. Разум, как вертлявая рыба в реке с быстрым течением, никак не хочет пойматься в руки, и, даже когда Лиарра хватает ее за хвост, ловко выскальзывает, забрызгивая голосами и событиями прошлого.       Появись возможность вспомнить как говорить — Лиарра бы первым делом взмолилась о пощаде. Во что бы то ни стало нужно выбраться из хладных рук Неведомого, пришедшего по ее душу. За призрачной гранью иллюзий кто-то ждет ее.       Кто-то зовет ее.       И через тысячу вечностей она откликается на этот зов.       Первой приходит боль.       Адская, нестерпимая. Такая, что кажется, будто не уцелело ни одной кости и мышцы. Лиарра горит в самом сердце седьмого Пекла, и, когда возвращается умение издавать звуки, она начинает истошно вопить, выталкивая из себя страдания плоти, как непрошенного гостя.       Боль кружится по ней жалящим ветром, скребется когтями легендарных чудовищ, вырезает кинжалами узоры неведомой красоты. Каждый клочок кожи стонет пока не наступает долгожданное облегчение. Оно бальзамом обволакивает все ее естество, заталкивая агонию в глубокие подвалы, делая ее терпимой. Лиарра, наконец, заходится беспокойным сном, а не манящей галлюцинацией.

***

      Солнечные знойные лучи упрямо жалят зажмуренные глаза. Во рту приторной горькостью отдаётся привкус макового молока. Лиарра разлепляет глаза, лишь чтобы сразу же их захлопнуть. Все кажется слишком ярким, режущим ослабшее зрение. Все тело — размякший порванный пергамент. Она едва может пошевелить пальцами.       — Слава Богам, вы очнулись. — скрипучий, как ржавчина, голос раздается совсем близко, отчего Лиарра дергается всем телом, желая вскочить, но тут же крупно жалеет об этом: руки настолько ослабли, что даже не могут удержать ее жалкий вес. Она валится на мягкие перины, шипя от боли.       — Ну что же ты, лапуля, сразу так распереживалась. Тебе сейчас не нужно тревожиться, только набираться сил, — с наигранным добродушием говорит проковылявший к ее постели старик. Сгорбленный в три погибели, пыхтящий от натуги и придерживающий дряхлой рукой больную спину мейстер наставительным тоном лопочет о необходимых настойках, которые нужно принимать каждый день. Лиарра никогда не видела такого мастерского перевоплощения в Вестеросе. В Королевской гавани даже лицемерие приобретает иные масштабы, превращая политические маневры на Севере в детский лепет.       Лиарра была далеко не лучшей в Ордене, но даже никогда не получавшая похвалу ученица с захолустного Севера видит скрытую силу внутри лживо иссыхающей плоти так же отчетливо, как свои руки.       Никогда не смотри глазами, маленькая дикарка. Они слепы. Увидь стоящего перед тобой своим нутром.       — Вы не имеете право тыкать мне. Будучи самой старшей из оставшихся Старков, я наследую титул отца, а значит я — леди Винтерфелла. — в горле сухо так, что каждый издаваемый звук приносит боль, будто раскаленными углями проходятся по обнаженной коже, но голос Лию не подводит: он ледяней, чем снежная буря за Стеной и тверже скал Запада.       — И Медь короля я скорее бы предложила Вам, а не себе. Должно быть, утомительно для такого пышущего здоровьем мужчины, как вы, играть немощного старика.       Она чувствует почти осязаемое удовольствие от того, как быстро сползает с Пицеля улыбка, и как темнеет морщинистое лицо, обнажая чистую злобу во взгляде. Злобу, призванную прикрывать страх. Он убирается прочь из покоев слишком резво для того, кто пять минут назад еле переполз из одного угла комнаты в другой. В тихих бормотаниях лекаря короля слышно что-то про волчьих сук и головах на пиках. Лиарра слабо ухмыляется.       Старк бегло оглядывается по сторонам и остается приятно пораженной увиденным. Она ожидала проснуться на голом камне темницы, а не на бархатных одеялах. На ней нет кандалов, цепей. Стража только снаружи, судя по всему, их только двое. Будь она в своей прежней форме, удалось сбежать бы за полчаса. Не только из замка — из города. Прихватив симпатичные золотые канделябры. Сейчас она может только вздыхать и активно думать. Нос улавливает аромат полевых цветов, ее любимых. На прикроватном столике — скромная икебана. Так цветы собирает только один человек на свете.       Милая Санса.       Лиарра остервенело вспоминает все трюки, которым ее когда-либо обучали. Принять боль как неизбежное. Почувствовать ее обычным процессом в теле. Не бояться ее. Сливаться с ней. Обращать в свою силу. Но никто никогда не учил ее принимать подобную боль. Сколько она не борется и не сопротивляется — в груди все стягивает в тугой ком, а глаза жжет непролитыми слезами. Лиа высоко задирает голову, но глупая соленая вода, вопреки всем ее попыткам быть сильной, упрямо течет по щекам.       Здесь ее сестры, ее ответственность за них, здесь необходимость быть несокрушимой, но чудовищное осознание прошедших недель накрывает ее лавиной: ее неотъемлемая часть души, брат, который вызывал в детстве отца на поединок, чтобы продолжать жить в одних покоях с ней и засыпать в обнимку, брат, который трижды сбегал из Винтерфелла и садился на корабль в Белую Гавань, чтобы не разлучаться с ней, брат, который умолял ее не соглашаться на брак с Фреем, потому что знал, что она никогда не полюбит такого мужчину, — убит.       Робба больше нет. И никогда больше не будет. Не будет его объятий, в которые она всегда влетала с разбегу и повисала на нем долго-долго, пряча намокшие глаза в складках его мехового плаща. Лиарра больше никогда не вступит с ним в шуточную схватку на мечах, никогда не сбежит со званного ужина и не спрячется на высоких деревьях, обсуждая приезжих лордов и их леди. Ему больше не нужно давать обещаний взять его с собой в Вольные города и показать этот большой прекрасный мир.       Она никогда не сможет сдержать старого обещания. Никогда не исполнит их мечту.       Их отец больше не подарит ей ту незаметную тихую улыбку, когда она несмело вынимает свои валирийские ножи и демонстрирует навыки ведения боя. Лиарре больше не доведется почувствовать его гордость. Ей больше не получить его сдержанную похвалу. Не обнять со спины и не найти защиты и покоя в его больших огрубевших руках.       Мама больше никогда не побледнеет в ужасе от привезенных платьев, для нее слишком легкомысленных и открытых. Она больше не споет ей песен на сон грядущий и не поцелует мягко в лоб, пожелав ее маленькому волчонку оказаться во снах в бесконечном лете. Волос теперь никогда не коснется мамина ласковая рука, что будет расплетать ее косы так, будто Лиа —величайшая драгоценность в жизни.       Ей больше не услышать озорного смеха Брана, карабкающегося по стенам так, будто он маленький ловкий зверенок. Не растрепать его непослушные волосы и не сделать ему лук из самых упругих веток, которые они бы искали целый день напролет. Он никогда больше не прижмётся к ней в страхе от сказок старой Нэн.       Малыш Рикон так и не сможет произнести ее полное имя, не исковеркав его. Она никогда не научит его крепко сидеть в седле, никогда больше не будет любоваться его длинными ресницами, совсем девичьими, когда он засыпает на ее руках.       Висенья больше не оближет ее нос своим шершавым языком и не позволит уснуть, положив голову на свой теплый бок. Они никогда больше не испугают людей ее внушительными клыками. Лютоволчица никогда больше не спасет своей хозяйке жизнь.       Лиарра всхлипывает и молится, чтобы все это оказалось ночным кошмаром, развевающимся с первыми лучами солнца. Сердце ноет так, что она не знает как сделать новый вдох. В груди растет пустота. Голодная, ненасытная, сжирающая ее заживо. Лиа зажимает рот руками, чтобы не закричать, а горячие слезы все льются и льются.       Она так скучает по ним. Она так хочет увидеть их улыбки. Хотя бы еще разок. Чтобы намертво запечатлеть в своем сознании и любоваться ими каждый раз, когда закрывает глаза. Чтобы их лица были единственной картиной, предстающей перед ее взором.       — Ты наконец проснулась, — радостный звонкий голос и широкая улыбка сестры, нервно стоящей в проходе, мгновенно стыдят ее так не вовремя проснувшуюся скорбь. Не одна она потеряла родителей и братьев. Сансе сейчас больше всего на свете нужна Лиарра.       — Ох, да, совсем недавно, милая. — Лиа как можно незаметнее вытирает слезы и натягивает слабую улыбку.       Ей совсем не верится, что статная девушка с изящными чертами лица, стоящая перед ней — ее младшая сестра, всегда мечтавшая стать чьей-то дамой сердца и матерью как минимум четверых сыновей. У этой новой Сансы больше нет наивности во взгляде, той удивительной мягкости, которой так восхищалась их мать. Младшая Старк робко присаживается на край кровати и мнет руки, не зная, куда их деть. Между ними целая пропасть из незаданных вопросов и смущающей неловкости. Лиарру больно бьет колкое чувство вины: они с ней никогда не были близки.       Арья всегда была хвостиком Робба, Джона и Лии, вечно проводящих время втроем. Средняя же дочь остро чувствовала конкуренцию за любовь и одобрение родителей. Она делала все наперекор старшей и всегда старалась убрать из жизни любые интересы, которые бы совпадали с Лиарриными. В последние годы в Винтерфелле они совсем отдалились, и Лиа не предпринимала никаких сближающих действий, за что сейчас ее душит стыд.       — Знаешь, тебе больше не нужно всегда притворяться такой сильной. Мы имеем право горевать. — тихий голос Сансы обрывает напряженную тишину, а сама девочка неожиданно очень серьезно и внимательно вглядывается в искалеченное лицо старшей сестры. — Ты имеешь право на слезы, Лиа. И свистящим шепотом добавляет:       — Я не знаю, как ты пережила это. Ты очень сильная. Всегда была.       Лиарра быстро преодолевает расстояние между ними и изо всех сил сжимает Сансу в своих объятьях. Из воительницы вырывается рваный выдох облегчения, и она только крепче прижимает к себе сестру. Дышать становится чуточку легче, будто обвал, под который она угодила, решил смилостивиться и дать ей возможность выбраться. Хотя бы на пару минут.       — Ты так выросла, Санса. — Лиарра ласково убирает выбившуюся прядку рыжих волос и видит в заплаканных глазах сестры свое отражение. Восхитительно смелое. Совсем не такое, какое видится в зеркалах самой воительнице. Лиа трепетно целует огненную макушку:       — Все будет хорошо. Я обещаю.

***

      — Сейчас будет чуточку больно, — пищит молоденький подмастерье мейстера, аккуратно снимая последнюю повязку с руки девушки. Он был приставлен к Лие сразу после того, как она очнулась и угрожала Пицелю. Для юного Годрика волчица была первым серьезным пациентом, поэтому юноша следил за ее состоянием денно и нощно, каждый день восхваляя Семерых за ее стремительно улучшающееся здоровье.       — Никогда такого не видел, миледи. Должно быть, вы любимица Богов. — Годрик изумленно заканчивает осматривать девственно чистые запястья и напоследок благоговейно проводит взглядом до самых предплечий, где от былых увечий не осталось и следа. Собирая свой нехитрый лекарский скарб, он то и дело оборачивается к ней, вытаращивая глаза в неверии.       И снова Боги, как же. Хотя мастер заклинаний был бы польщен — наконец-то его жуткие снадобья признали божественным вмешательством.       Лиарра не разделяет восторгов ученика мейстера. Напротив, она находится в ярости. Когда Санса впервые сказала ей, что она не приходила в себя месяц, Старк показалось, что она ослышалась. Столько впустую выброшенного времени, столько дней, когда сестра была без присмотра. Им с рыжей малышкой дали только один день вместе. День, в котором ей пришлось пожертвовать теплом воссоединения семьи и активно допытываться о нынешней клановой обстановке, расстановке военных сил и формирующихся фракциях. Она не ожидала многого от младшей сестры, у которой, сколько она себя помнит, на уме были только платья и романтичные баллады, но Санса ее удивила: она отвечала обстоятельно, все ее наблюдения были тонки, а комментарии подпитывались зарождающимся цинизмом.       Лиарра не знает, ее это больше радует или расстраивает. Тот отъезд из Винтерфелла поменял их всех. Он безвозвратно отобрал их юность и веру в лучшее. Но, взамен, дал клыки и волчий оскал. Чтобы противостоять чудовищам, нужно примерить на себя звериную стать. Только вот потеряться в животной ярости, утонуть в ненасытной жажде мести и заковать свое сердце в сталь чревато тем, что однажды ты не вспомнишь, как выглядит твое отражение в зеркале. Не найдешь в нем себя, потеряв путь обратно. Лиарра готова потерять себя, если это поможет спасти их всех, но она не позволит сделать этого Сансе. Никогда.       Они и так уже потеряли Арью. Ее милого, бойкого сорванца, появляющегося на торжествах с котелком на голове. Ребенком оказаться одному в столице — опаснее, чем на войне солдатом. Ребенку с фамилией тех, за кого отдадут золотом столько, сколько он весит…       Не думай об этом! Просто не думай. Арья всегда удивляла нас всех.       Зная младшую дочь Неда как свои пять пальцев, Лиа готова поставить на спор все свои клинки — Арьи уже давно нет в Королевской Гавани. Она достаточно смекалистая, чтобы, увидев, что сделали с их отцом, убраться отсюда прочь. Но куда? Варианта только два, и оба предположения окунают ее нагой в чистый лед. Будь Лиарра на ее месте, то первым делом бы отправилась в Речные земли, к брату-королю, сестре-воительнице и матушке. Но вот короля на Севере больше нет, а ее глупая старшая сестра присоединилась к плененной Сансе в столицу. На миг Лию в свои клешни ловит удушливый стыд, перебивая даже беспокойство: что же может о ней подумать ее любимица, когда узнает, как Лиа позволила провести себя вокруг пальца, как позволила себе так позорно потерять бдительность, как позволила…       Им умереть.       Лиа резво спрыгивает с широкой кровати, шипя от боли, и захлопывает сундук самобичевания намертво, с громким хлопком, отдающим звоном в ушах. Никакого нытья. У нее мало времени, чтобы осуществить задуманное. Она осторожно, чтобы не потревожить ушибленные места, натягивает одолженное Сансой платье и останавливается у дверей, внимательно прислушиваясь. По другую сторону раздается лишь мерное сопение.       Получилось!       Милому мальчишке-лекарю не стоило считать ворон в ее присутствии: пока он глазел по сторонам и увлеченно записывал динамику ее выздоровления в потрепанную пухлую тетрадку, Лиарра совершенно незаметно одалживала по чуть-чуть его запасы, пока не собрала нужные травы в должном количестве для заварки совсем безобидного чая. С усыпляющей сладостью на языке. Старк считалась безвредной девицей, слишком ослабшей для необходимости помещать ее под серьезную стражу. Ее покои охраняли только лишь два гвардейца из городского дозора, караул сменялся два раза в день, и на вторую смену заступали совсем желторотые юнцы. Ей ничего не стоило поворковать со скучающими болванами и всучить им в качестве благодарности чашечку ароматного чая.       Лиа треплет привалившегося к стене дозорного по растрепанной черноволосой макушке — парнишка чем-то напоминает ей Джона, и цокает в неверии.       Как все просто.       Есть ли в мире нечто более раздражающее, чем умение так слепо недооценивать своих врагов? Пожалуй, только Роро, выторговывающий всю душу из пестрых шатров на главном базаре Волантиса. Да, расположение ее золотой клетки таково, что сбежать далеко не получится. Нужно будет миновать Королевскую гвардию, которая тут же вернет ее на место, либо уходить через узкие коридоры, где прислуга донесет на нее быстрее, чем она сделает первый шаг из Девичьего склепа. Но Лиарра устала ждать своего приговора, нежась в постели и гадая, зачем же ей сохранили жизнь и держат в неведении своей судьбы вот уже больше месяца.       Сбежать не получится, а вот прогуляться в дивном саду королевского замка, прежде чем ее пропажу обнаружат — более чем. Лиа молится про себя, стремительно перепрыгивая пролеты пыльной винтовой лестницы, чтобы все прошло как надо. Возможно, эта ее первая попытка станет последней. Нужно всего лишь прикинуться дружелюбной дурочкой и не выдавать свое происхождение до нужного момента. Ее густые темные волосы собраны на южный манер, платье до безобразия безвкусное и отвечающее всем вестероским стандартам, походка легкая и непримечательная. Лиарра помнит, что в искусстве маскировки важна каждая мелочь. Даже дыхание и наклон головы.       Санса дала ей точное время и место, где можно «случайно» столкнуться с нужными людьми за невинными разговорами о погоде и бурным разливом Черноводной в этом году. Ей нужно лишь дойти до палисадника инкогнито, а уже на место предстать самой обсуждаемой персоной Королевской Гавани во всей красе. Наконец, мягкий и тягучий, как патока, ветерок доносит до нее аромат диковинных цветов. В самом центре вымощенной тропинки она замечает стайку девушек, щебечущих громче птиц, притаившихся на деревьях. Все они полукругом облепляет дородную женщину в зеленом платье с вызывающим декольте.       А теперь мой выход!       Лиа прикидывается потерянной, смущенно озирающейся по сторонам девицей, что угораздило заблудиться в самом центре сада. Она приковывает внимание заскучавших знатных дам даже быстрее, чем рассчитывает: видимо, кровавая сплетня о кончине ее семьи давно облизана со всех сторон, и теперь пустословам скучно. Воительница растягивает губы в искренней, приветливой улыбке и плавно ступает к ним, учтиво присев в реверансе.       Ну же, давай, разуй глаза, корова.       Вдруг, будто подслушав ее мысли, пышногрудая мадам одним мощным рывком выплывает из полукруга и неверяще приподнимает склонившуюся голову Лии толстыми пальцами:       — Семеро, неужто та самая дочка бедной Кэти?! Лиарра Старк, какое счастье, что мы встретили вас здесь! — маленькие черные глаза-бусинки загораются огнем, предвкушая сочную новую сплетню, а ее имя разносится кругами на воде, как от брошенного камушка в пруд.       Янна Тирелл оправдала все ее самые смелые ожидания.       Блестяще. А теперь веди меня к этой вашей Розе Хайгардена.

***

      Лиарра Старк повидала в своей жизни много разных красавиц: невинных и непорочных, страстных и дерзких, томных и развратных. Но, сидя в белой беседке с открывающимся видом на бескрайнюю черную воду, голодно облизывающую камни, она никак не может понять, к какому типу отнести Маргери Тирелл. Девушка перед ней — неоспорима прекрасна. Глаза, что голубые незабудки, роскошные каштановые волосы ниспадают шелковым каскадом до самой поясницы, обнаженной причудливым вырезом платья, открывающим беззащитную молочную кожу. Изящная линия плеч, величественная осанка и чарующая улыбка, в которой не угадывается фальши.       И все же прелестных черт мало, чтобы так сильно зацепить внимание Старк. В каждом движении леди Маргери обещаниями течет скорая будущность королевы, золотое сияние ее грядущего положения, а в глазах горит живой гибкий ум. Роза Юга изысканна, учтива; каждое ее по-кошачьему ленивое движение излучает притягательность. Лиа уверена — люди, неважно высокое у них положение или унизительно низкое, отчаянно хотят быть с ней, потому что такие, как она, умеют угождать и ласкать словом, не прибегая ко лжи и неискренности.       Лиарра ругает себя за то, что и она попалась в сети обаятельной южной леди так быстро, но ничего не может поделать с восторгом, затрепыхавшемся птенцом в груди. Когда Санса рассказала ей, с кем успела завести дружбу, Лиа сразу же кинулась лихорадочно прикидывать в уме различные возможности. У одной из самых богатых семей Семи королевств, с внушительным войском, забитыми амбарами провианта на приближающееся холодное дыхание зимы есть главное, всепобеждающее достоинство — холостой молодой лорд, которому все ищут выгодную партию.       В глазах высшего света Старки значительно потеряли в своих влиятельности, силе и могуществе. Лиа боялась, что придется подыскивать мужа сестре из обедневшего бесславного рода или же вовсе из рыцарей на службе у короля, но, когда Санса передала ей, что Маргери каждый день соловьиной песней обласкивает многочисленные достоинства ее старшего брата…       Лиарра пришла, рискуя всем, чтобы выяснить серьезность их намерений, а что самое главное — причину странного выбора потенциальной невесты. Она свободна от детской нелепой наивности и веры в убогую добродетель — им все равно, насколько у ее сестры славное сердце и чудный голосок. Но что тогда для них имеет значение?       — Милая, попробуй эту куропатку в меду. Ты так плохо выглядишь, что кажется, выбежала к нам из пыточной. Совсем тощая и болезненно серая. — хрупкая и кукольная на вид старушка, без единого зуба во рту, говорит так прямо и откровенно, что Лиа давится лимонадом.       Легендарная Королева Шипов впечатляет своей агрессивной манерой вести беседу. В ее блеклых, утративших всякую яркость глазах маяком светит несгибаемая стальная воля. Старк очень давно не встречала людей, которым так тяжело было бы смотреть прямо в глаза. Иссушенная годами старуха одним своим видом подавляет любое желание быть, упаси Боги, непочтительным. И все же свой взгляд Лиарра, вздрогнув, не отводит. В будто отсыревших глазах напротив на миг мелькает тень одобрения.       Леди Оленна чувствует вопрос, повисший паутиной сомнения у самой черепицы веранды, и решает удовлетворить любопытство храброй и умной девчонки. Этот ощетинившийся волчонок, прикрывающийся дурно сшитыми манерами, ей нравится. Как будущая жена лорда — мрак, но вот как глава семьи…       Ничто не вселяет в нее большую благосклонность, чем ревностная борьба за своих близких. Наличие духа сделать все, абсолютно все, чтобы защитить свою кровь.       — Полагаю, тебе интересно, почему мы заинтересованы в твоей младшей сестре? — леди Тирелл наклоняется к своей юной собеседнице и берет пожелтевшие от выцветающих синяков руки Лии в свои, больно сжимая.       — Знаешь ли ты, дитя, что является главным достоинством в нашем роду? Мы готовы закрыть глаза на благородство крови, положение в обществе, красоту — все это пыль, не играющая никакой роли. Пыль, которую так любят пускать высокородные дурни в глаза. Нет, Розы ценят только одно.       — Верность. — неожиданно осеняет Лиарру.       — Верно. Верность. — Оленна одобрительно хмыкает. — Я знала многих из твоей семьи, девочка, и пусть в словах вашего рода лишь страх зимы, но в словах ваших сердец — готовность стоять за своих до последнего. Я прожила долгую жизнь, за которую научилась различать Бес-траву с красивыми лепестками от настоящей голубой розы, что только предстоит распуститься во всей красе. Я права, дитя? — лукаво улыбается старая леди.       Ответ Лии хриплый от вставшего в горле кома, будто в сердце угодила рыбная кость, вставшая поперек:       — Когда снег идет и белый ветер поет, одинокий волк погибает, но стая его живет.       Я так скучаю по тебе, отец.       Лучезарное лицо Маргери светится так, будто Лиарра только что сделала победный ход в кайвассе. Две Розы переглядываются между собой, ведя негласный диалог, и…       Это разливающееся в воздухе облегчение наполняет легкие до отказа, до жгучей боли, и впервые Старк ощущает, что может дышать с той проклятой ночи ее сорвавшейся свадьбы. У ее милой Сансы появилась хрупкая надежда. Надежда, которая позволит ей снова улыбаться той очаровательной улыбкой, надежда, обещающая вернуть ее глупые детские мечты о добром муже и замечательных детях. Лиарра клянется себе сделать все, чтобы подарить ей шанс на новую жизнь вдали от грязи высокородных господ и их неуемных амбиций.       Вдруг идеалистическая тишина, сотканная из трели певчих птиц, шума ленивых волн, пенисто разбивающихся о скалы, и легкого теплого ветра разбивается и окунает Лию в суровую реальность. Ее отсутствие, наконец, заметили. Старк слышит тяжесть звонких лат еще до того, как воины попадают в поле зрения. Она виновато улыбается своим новым союзникам и в предвкушении поднимается с мягких подушек. С тенью улыбки замечая, как шпионы Роз под видом непримечательных садовников, септ и попрошаек напрягаются, готовясь впитывать и передавать. Только один из них не выглядит так, будто он на коротком поводке у Хранителей Юга.       — Господа. — Лиа учтиво, но самую малость насмешливо приседает в реверансе, который, впрочем, стражникам не полагается, и покорно ждет, когда ее схватят за локти и грубо поволокут. В темницу или в свои миленькие покои — покажет удача, сегодня пляшущая под ее дудку.       — Лиарра Старк, вас немедленно ожидают на аудиенции у десницы короля. Идите за нами, миледи.       Вся деланная беззаботность Лиарры утекает сквозь пальцы быстрее белоснежного песка острова Наата. Она даже не слышит, чувствует, как на эту неожиданную новость не среагировал разве что куст, убого выстриженный под оленя.       А вот и спасение от скучного вечера в подземельях.

***

      — В следующий раз либо плати втрое больше, пекло тебя раздери, либо ищи себе кого-то другого для своих идиотских приказов! — злобно выкрикивает Бронн своему карликовому толстосуму, в лучшие дни приходящемуся ему другом, и прикладывает белый платок к носу. Ткань окрашивается в багряный, а наёмник зыркает на Беса так, что еще секунду и, не сдержавшись, Тирион расхохочется.       — То есть ты хочешь сказать, что тебя, великого и могучего сира Черноводного, застала врасплох, а потом знатно уделала девятнадцатилетняя, еле оправившаяся от многочисленных ран благородная девица? — толи утвердительно, толи вопросительно произносит Ланнистер и, сдавшись, хохочет.       — Не девица, а блядский бес в юбке! — раздосадовано поправляет мужчина и, забыв про свою недавнюю нелепую потасовку, вскакивает с места и тут же хлопается обратно, почувствовав, как быстро темнеет в глазах.       Черт бы с ним, с носом, его ему ломали столько, сколько у королевы-суки между ног смазливых родственничков не было. Но чтоб баба… да так метко… Ладно еще бы большая, как его рано почившая тетушка. Но нет, тощая, как блоха. Гораздо больнее сместившегося хряща ощущается смещенная на помойку Блошиного конца мужская гордость.       — Ну раз бес в юбке, то, полагаю, мы с ней споемся. — отсмеявшись, произносит Тирион и блаженно прикрывает глаза, наслаждаясь мелодией недовольных стонов приятеля и надвигающихся сумерек. День выдался настольно тяжким, что, размозжи его уродливую голову еще более уродливый Гора, он не заметил бы разницы. Главная причина его гордости, голова, собирающая академические факты поровну с самыми пошлыми сплетнями, болит просто адски, продавливая глазницы, смешивая мозги в кашу.       Из последнего месяца Бес выползал, как из-под завалов обрушенного здания — заметно потрепанным. На его плечи так некстати упала организация главного события года — свадьба короля. Полумуж даже не может сказать, кто давит на него больше — собственная родня или полчище надушенных Роз, каждый день отправляющего к нему какого-нибудь мальчишку на побегушках с просьбой передать ежедневно меняющиеся предпочтения относительно баранины в меню или глубины зеленого в салфетках. Ланнистер кривится, только вспомнив.       Его отношения с Шаей вянут так же, как лицемерные улыбки Тиреллов, когда он завуалированно посылает их в Пекло через посыльных. Его огненной, дерзкой и храброй куртизанке опостылело быть грязным секретом, параноидально спрятанным за семью замками. Тириону больно смотреть в поддернутые злой обидой глаза — он лучше всех знает, какого это чувствовать себя чем-то постыдным. Чем-то маленьким. Незначительным. И видят Боги, он не хочет этого делать с ней, но, если это единственный способ уберечь ее от его семьи, сохранить теплоту ее дыхания в обмен на ласковость рук — что ж, он сделает так, как надо.       Он даст Шае достаточно денег, возможностей, платьев, кораблей — чего она только пожелает. Он отправит ее в любой Вольный город, какой она только выберет, лишь бы подальше от отца и его старой-доброй привычки вешать его шлюх прежде, чем они успеют стать его возлюбленными. Иногда, когда Шая извивается под ним или седлает его, отдаваясь ему без остатка, когда засыпает в его руках и едва заметно морщит лоб, просыпаясь на рассвете — Тириону кажется, что отец опоздал. Он нечасто позволяет подобным мыслям завладеть им, потому что даже быть тихим шелестом в голове таким вещам, таким чувствам — опасно.       Ланнистер рассеянно крутит позолоченный кубок, до краев наполненный ярко-красным, и глядит на своего лучшего человека, поверженного хрупкой девой. Прошло почти два месяца, как Лиарра Старк была помилована в Тронном зале. Два месяца с их последней недовстречи, с его геройски глупого решения. Два месяца и ни одной блядской ночи, в которой ее облик бы не оживал у него перед веками, мучая. Терзая. Девушка не появлялась в его мыслях днем, не подчиняла себе его кошмары ночью, но странным образом поселилась в нем, живя ярким образом где-то глубоко внутри. Несмываемым, тревожащим и мятежным.       Тирион, сам не до конца понимая свое решение, велел Бронну незаметно приглядывать за ней. Докладывать ему о любых изменениях ее состояния, о получении любых возможных угроз, коих в столице для Старка с острым языком и благородным сердцем всегда будет слишком много. Так ему было… спокойней. Будто он действительно делал что-то правильное. Будто он оттирал свое запятнанное имя от крови, пытаясь обелить хотя бы свою часть родового полотна.       Какого же было его удивление, когда он узнал, что девчонка, едва оправившись, тут же бросилась знакомиться с сильными мира сего, таинственным образом минуя стражу и любопытные взгляды. Когда спустя часы обнаружилась ее пропажа, весь Городской дозор, ответственный за прыткую леди, был поднят на уши. Однако вместо предсказуемого заточения юную Старк личным приказом доставили в Башню Десницы.       Отец снова что-то задумал.       Иногда Полумужу кажется, что Тайвин Ланнистер даже в могиле будет продолжать двигать фигуры в игре престолов, ведя одному ему известную игру. Бронн сказал, что их встреча длилась пару часов, а по ее окончании леди Лиарра вышла в сопровождении целого гарнизона стражи и безмятежно отправилась в свою башню, с уверенностью родившейся в этом дворце. Наемник уже было готов сворачивать и с чувством выполненного долга плестись в ближайший бордель, чтобы потратить все до последнего медного пенни на выпивку и грудастых шлюх, но его планам не было суждено сбыться: откуда ни возьмись на него набросилась «эта бешеная тощая псина», как выразился сам сир Черноводный и, обезоружив его за считаные секунды, врезала так, будто к ее худому тельцу были пришиты лапища Клиганов, а не ее родные тростинки. Опозорила на глазах у стольких мужчин. Старк сменила гнев на милость, лишь когда узнала, что Бронн — человек Тириона, и даже сердечно извинилась.       Бес старается не выдавать своей заинтересованности и не казаться восхищенным мальчишкой, но, кажется, друг что-то замечает в выражении его лица, потому что разражается бурными проклятиями и убирается восвояси, напоследок посоветовав к леди Лиарре даже не соваться.       — Посмотри на мой расквашенный нос, дружище. И это я даже не ношу фамилию убийц ее семьи.       Ланнистеру неприятно признавать очевидное, но не согласиться с гнусавым голосом приятеля он не может. Будь он на месте старшей из Старков, при первой же встрече попытался бы подлить себе яд или незаметно всадить нож в сердце. Да уж. Теперь ему вряд ли представится возможность расспросить ее о Вольных городах и удивительной жизни, которая научила высокородную дочь Хранителей Севера так драться и так бороться, вырываясь из лап смерти в решающий миг.       И все же…       Что же ты за человек, Лиарра Старк?

***

      Тириону всегда нравилось любоваться миром с высоты птичьего полета. Должно быть, всему виной его рост, заставляющий с самого детства искать скалу, гору и препятствие как можно выше. Только когда люди превращаются в крошечные безликие кляксы, а здания, улицы и крыши — в размытые силуэты, Тирион чувствует, что может расслабиться, перестав задирать голову насмешливо и высокомерно. Когда высоко так, что тяжело дышать, а голова кружится — пропадает нужда притворяться тем, кого черными красками размалевало общество.       Демоническая обезьяна. Уродливый карлик со шрамом на пол-лица. Повеса. Шут. Пьяница. Развратник. Насмешка богов. Несмываемый позор семьи. Убийца матери.       На крепостной стене Красного замка стоит всего лишь уставший мужчина, пришедший побыть в гулкой тишине. Полюбоваться красным светом заката. Потемневшей водой, разбивающейся разлитыми чернилами о высокий камень. Волнами, словно вскипающими перед надвигающейся бурей. Почувствовать ветер, материнской рукой растрепавший волосы.       Скольких бы людей он разочаровал, узнай кто-нибудь о том, что Полумуж с радостью предпочтет вечер в гордой компании себя самого и захватывающего вида перед глазами, нежели бурную ночь в публичной доме с разнузданной девицей, где вино будет литься рекой.       — Мир особенно прекрасен за миг до того, как грянет гром.       Его уединение умирает с мелодичным голосом, звонко разрезающим тишину. Бес вздрагивает от неожиданности и готов поклясться, что бредит: к нему неспешно подходит девушка, чье лицо полускрыто распущенными волосами, развевающимися во все стороны от порывов ветра. Она облокачивается на каменный выступ и, зажмуриваясь от улыбки, подставляет лицо солнцу, озаряющему ее отблесками алого сквозь грозовые облака.       — Леди Лиарра, — не сумев скрыть изумления, тихо шепчет Ланнистер.       Не веря своим глазам.       — Лорд Тирион, — мягко здоровается в ответ Лиа, не отрывая взгляда от горизонта. Она встает так близко к нему, что их плечи почти соприкасаются, а пряди цвета воронового крыла щекочут щеку мужчины. — Прошу прощения, что помешала вам любоваться всем этим в одиночку, — указав рукой на открывающийся вид, улыбается Старк и, наконец, поворачивается к нему целиком, неловко заправляя непокорные волосы за уши.       — Ох, и прошу прощения за вашего слугу! Он напугал меня, преследуя с самого утра, и я решила его проучить. — Лиарра морщит нос, неуверенно продолжая гораздо тише:       — Возможно, я немного перестаралась.       Бес коротко смеется и склоняется в почтительном приветствии, с удовольствием отмечая, как удивленно расширяются глаза нарушительницы покоя, нашедшей его тайное пристанище.       — Боюсь, это все моя вина, миледи. Я… я попросил его иногда за вами приглядывать, но ни в коем случае не хотел тревожить Вас этим еще больше, обременяя.       — Должно быть, я разучилась правильно понимать всеобщий, и это странным образом объясняет, почему ваше «иногда» околачивалось у дверей моих покоев каждый день больше месяца. — хитро прищуривается Лиа.       И, Боги, Тирион делает то, чего не случалось, кажется, целую вечность. Он, обладатель легендарного языка, об остроту которого спотыкались короли и пираты, разбойники и рыцари… вдруг теряет дар речи. Отдает возможность парировать язвительную реплику, сдаваясь на милость аромата, мягко оседающего в легких. Застающего его врасплох.       Запах соленых брызг моря, насыщенной свежести лимона и сладости целой корзины спелых слив сплетаются в единый аромат бескрайнего лета и глухо бьют куда-то в грудь. Тириону в голову невольно лезут мысли одна глупей другой. К примеру, если бы он, согласно этикету, сейчас едва коснулся губами тыльной стороны ее ладони, то почувствовал бы этот запах так же отчетливо, как если бы надкусил сочный темно-фиолетовый фрукт?       В первую их встречу она была укутана, как в плотный кокон, удушливым запахом смерти. Загнана в ловушку кровью, вяжущей железом на кончике языка. Лиарра под его веками была олицетворением этих двоих — крови и смерти. Лиарра, стоящая перед ним, не имеет ничего общего с той, пляшущей под зажмуренными глазами. Тогда, в Большом Зале, он даже не смог разглядеть ее лица.       Теперь он видит как сильно старшая дочь Неда не похожа ни на свою матушку, ни на младшую сестру. Она не так красива. Не имеет тех очаровательных миловидных черт, воспеваемых в балладах.       Лиарра совсем крошечного роста. Приблизившись вплотную, он достал бы ей до выпирающих ключиц, утопающих в маленьких бесчисленных родинках. Кожу не смогла обелить даже тяжелая болезнь. Возмутительно смуглая для здешних красавиц. Черные густые брови, мягкий подбородок, пухлые губы. Непокрашенные, совсем тусклого розового.       Всеблагая мать, Тирион считал себя знатоком женщин, но оказывается, он никогда не видел столько веснушек на девичьем лице. Целый звездопад, беспорядочными поцелуями рассыпанный на щеках и лбу, на аккуратном носу, под губой и над ней — везде. Глаза — самого холодного голубого. Цвета кристально прозрачной воды, застывшей под толщами льда за Стеной.       Бес продолжает рассеянно любоваться Лиаррой, отмечая все новые детали. Не в силах остановиться. Будто сломали волю. Его блуждающий, завороженный взгляд ловят глаза, что сейчас смотрят вопросительно, с тенью старательно спрятанного смущения и одновременно вызова.       Это помогает прийти в себя, и Ланнистер тут же проклинает свое идиотское поведение. Так долго рассматривать незамужнюю леди наедине… Он только что выставил себя непроходимым хамом. В точности таким же, каким его так любят описывать пустословы и сплетники. Повисает неловкое молчание, слишком громкое для здешней тишины. Тирион виновато улыбается и начинает судорожно думать над какой-нибудь глупой шуткой, что сгладила бы его неподобающее поведение.       Ланнистер уже было открывает рот, чтобы исторгнуть из него нечто такое, о чем он сразу же пожалел бы, но его останавливает гром, сотрясший замок. Камень крепостных стен под их ногами содрогается в утробном реве — небо пронзает яркая вспышка режущего голубого. Вдалеке от них багряная молния меткой стрелой сокрушает бурлящую черную воду. Они одновременно поднимают головы к разверзшимся небесам, пока первые капли, покидая мрачно-серые облака, достигают земли. Дождь усиливается, и, в считанные мгновения, синее, одолженное у сестры платье Лиарры превращается в тяжелые мокрые тряпки.       — Миледи, вы вся промокнете, давайте уйдем отсюда! — обеспокоенно просит Тирион, повышая голос — дождь барабанит по железным парапетам, заглушая любые другие звуки.       Волчица отчего-то веселеет — ее лицо светлеет, смягчая острые черты лица:       — А вы всегда, милорд, наблюдаете за грозой в тепле из укрытия? — смеясь, перекрикивает раскаты грома Старк. Она делает один шаг к нему и, будто нехотя, добавляет:       — Меня не выпускают из комнат без конвоя. Я даже не могу выйти на свежий воздух без стражников, толпящихся за моей спиной. — Ланнистер смотрит, туда, куда недовольно показывает девушка, и видит целую толпу разгневанных гвардейцев, ютящихся под жалким куском крыши. — Давайте подостаем их еще немного и полюбуемся непогодой!       Тирион заговорщицки улыбается и, соглашаясь, начинает проворно расстёгивать свой дублет. Руки деревенеют от северного ветра, пришедшего с бурей, и ему не сразу удается одолеть многочисленные застежки. Покончив с ними и оставшись в одной легкой рубашке, он передает дублет в руки Старк, недоуменно смотрящей на роскошную верхнюю одежду.       — Зачем это мне?       — Держите над головой. Я, к сожалению, сегодня забыл прихватить дамский зонтик.       — Так вот оно что. В следующий раз только не забудьте! — расцветает в благодарной улыбке Лиарра и поднимает над собой предложенную замену. — Я любимица стихии: она обожает сходить с ума, когда я рядом.       Они стоят на стене так долго, что Тирион перестает чувствовать ноги и руки от холода. Он бросает взгляды украдкой на свою удивительную собеседницу, но та лишь продолжает восхищенно улыбаться небу, вспыхивающему фейерверками ослепительных молний. Будто не чувствует ни пронизывающего ветра, ни крупного града. Наконец, Старк отмирает и с жалостью смотрит на свой заждавшийся эскорт, закованный в латы.       — Давайте я в конец разозлю ваших компаньонов и отведу вас до ваших покоев сам. — предлагает Тирион.       — Милорд, узнай я раньше о том, что мы разделяем любовь к проказам над честными мужами, то первым делом бы познакомилась с вами.       — Ох, миледи, это, и красивые женщины — смысл всей моей жизни! — весело бросает мужчина, учтиво предлагая спутнице руку.       Весь оставшийся путь до Девичьего склепа они проводят в молчании. Ланнистер видит, что волчица то и дело порывается что-то сказать, но в последнюю секунду передумывает, нервно улыбаясь. Пару раз она решительно поворачивается к нему, лишь чтобы быстро отвернуться, хлестнув его плечо волосами. Дойдя до дверей своих комнат, Лиарра резко мрачнеет и хмурит густые брови. Тирион осознает, что это их последняя встреча, вовремя вспоминая горькую правду — львам не место подле тех, кому они навредили. Он с жалостью думает обо всех вопросах, которые так и не удалось задать самому неоднозначному и загадочному Старку в его жизни.       Ланнистер бы с удовольствием послушал историю принцессы Севера.       — Миледи, — Полумуж склоняет голову, прощаясь, и, так и не дождавшись какой-либо реакции от Лиарры, направляется прочь из башни.       У самой винтовой лестницы его останавливает торопливая, произнесенная скороговоркой речь.       — Простите, что я так вам сегодня помешала, прервав ваше уединение, милорд, но я должна вам сообщить кое-что… Нет, точнее предложить… Нет, не так. Вы забыли забрать свой дублет, и весь дрожите от холода. Так курьезно! — сбивчиво тараторит Лиа, и вдруг обрывается на полуслове, резко захлопывая рот. Она закрывает глаза и глубоко вздыхает, спустя пару мгновений продолжая со спокойной обреченностью: — Женитесь на мне, Тирион Ланнистер.