Разрушители стереотипов

За одиннадцать лет я с такой радостью в школу ни разу не шла. Это еще у меня алгебра первым уроком. Арта сказала, замещает новая учительница. Племянница директора, вроде, только с института. Олимпиаду какую-то в школе взяла… Субботина, говорят, так и порхала по кабинету аккурат до выхода на больничный. Даже на рваные джинсы не рявкала, а это, по рассказам, вообще нонсенс. Более того, даже Машин маникюр умудрилась похвалить. В общем, страшное что-то со старушкой творилось. А тем временем я подходила к зданию школы. Помню, какое впечатление она произвела на меня первого сентября. А сейчас ничего — как домой. Правда, встретил меня дома тот человек, которого я бы даже в гости позвала вряд ли. Прохоров, чтоб его. Да даже Илюша Гумилев-Никакущий меня бы сейчас порадовал больше. Я на него, кстати, обиделась. Единственный из всего класса, не считая Леры и Ксюши, кто не удосужился даже ни разу о самочувствии спросить. Даже у Тани хватило совести и ума… Но да вернемся к нашим гениальным баранам. — Лобачевская, я даже соскучиться не успел, — заметил баран с деланной грустью. — Только поверил своему счастью, а ты снова в строю. — Антош, кто ж без меня тебе напомнит, что умничать некруто? Ты хорошо себя вёл без моего чуткого руководства? — я прищурилась. — Конечно, хорошо. Надеялся, что небеса сжалятся и за хорошее поведение ты там хоть насморк подцепишь и задержишься на подольше, — вот гад, а. И все я понимаю, характер такой, но… Ответ в голову все равно не приходит. — Ты обиделась что ли? Кристииин.  — Не, нормально все, — так, это Прохоров. Ему скидку на противность. — Пока обидки обоюдные, пока в больнице пролежала, не было времени привыкнуть к твоему юмору.  — Обоюдные обидки? — парень нахмурился. — Это о чем? А ты как называешь то, что со мной две недели почти не разговаривал, бычился, всячески отнекивался? Шагами к обоюдно приятному общению?  — Серьезно? — я вскинула брови. — Ну, хорошо. Будем считать, что все в порядке. И по умолчанию, что я принимаю твое поведение таким, какое оно есть.  — Арта предупредила о сегодняшней контрольной? — сощурился парень с усмешкой. Вот, кстати, что забыла, то забыла. У нас сегодня действительно какая-то очень важная работа по физике. Но у меня же есть помощник с отвратительным характером и светлой во всех смыслах головой.  — Нет, искренне проявляю дружелюбие, — я пожала плечами. — Но на контрольной от помощи не откажусь.  — О, Аленский на всех порах, — парень кинул взгляд за мою спину. — Не смею более задерживать. Я помогу, не парься. Я не знаю, что они там не поделили, но то, что Прохоров Аленского всячески старается избегать, а сам Вадим при упоминании Антона дергается, заметно невооруженным глазом. Аленский, кстати, на этой теме упорно вешает замок, уходя от разговора. Ну, их дело, мало ли…  — Привет, — Вадим просто источал дружелюбие, в отличие от вечно недовольного Прохорова. — Ты вовремя, замену на матан нам только сегодня поставили. Успеешь на знакомство. Ну, не скажу, что более позднее знакомство ранило бы меня в самое сердце, но все же интересно, что нас ждет. Благо, у нас хоть оценки по полугодиям, а то, чувствую, со всеми пропусками осталась бы неаттестованной, и Прохоров вместе с Аленским и Артой не спасли бы. В общем, сначала я долго не могла придумать ответ, а там уж и звонок прозвенел, так что говорить ничего и не пришлось. Я в последнее время вообще часто слов не нахожу на Аленского. Все время кажется, что вот-вот скажу что-то не то, улыбнусь не так и посмотрю не в ту сторону. И меня это очень напрягает. Очень. Но да ладно, об этом можно и потом подумать. А пока — алгебра. А нам тем временем поставили учительницу, которая только-только пришла в нашу школу, едва с института. Вообще, как мне объяснили, для нашей «престижной» школы столь неопытный педагог — нонсенс, но она, во-первых, племянница директора, а во-вторых, что выступило приоритетнее «во-первых» в одиннадцатом классе взяла на Всероссе то ли призовое место, то ли первое. Когда мне это рассказали, то я, подверженная стереотипам, представила себе что-то очень занудное, скучное и с закосом на свой предмет. А еще не очень красивое. И ничего из этого не сбылось. Как выяснилось, в начале года она работала в другой школе, но быстро перевелась к нам по ряду банальных и неинтересных причин. А вот девушка была интересная. Маленькая такая, с фигурой подростка и чуть детским лицом, единственным ярким пятном на котором были огромные зелёные глаза. В остальном она была довольно бесцветной — светлые волосы, светлая кожа, «кнопочный» носик. Наверное, у неё весной появляются веснушки.  — Ваш новый учитель математики, — представила директор. Первый раз видела её с живым взглядом, без привычного холода.- Киселева Маргарита Александровна.  — Это я, — девушка отвесила шутливый реверанс.  — Рит… Маргарита Александровна у нас заняла второе место на Всероссийской олимпиаде школьников по математике, — гордо заметила директор. Да уж, о подвигах своей семьи можно говорить вечно, я-то знаю. Кажется, она хотела сказать что-то ещё, но кивнула каким-то своим мыслям и, сославшись на занятость, удалилась.  — Ммм… — чуть смутилась девушка и, оправив несуществующие складки на юбке, заговорила. -Здрасте. Я вас учить буду. У вас тут мрачновато.  — Создаёт нагнетающую атмосферу, — первым заговорил Чудов. — Субботиной очень нравится.  — Ммм… Ну, если я один урок потрачу на знакомство, ничего же не случится? Вы же не пожалуетесь потом? — несмотря на то, что ирония была понятна всем, мы все же гурьбой ответили, что, конечно, не пожалуемся. — Отлично. Блин… Как-то с пятиклассниками по-другому все было… Окей, давайте так. Есть будущие педагоги?  — Возмооожно, — заметила Маша. — Но не матан, не дай Бог.  — Почему это? — девушка шутливо сложила руки на груди и присела на учительский стол.  — Потому что не любит мучить людей, — заметил Чудов и, видимо, поймав на себе строгий взгляд Савельевой, развел руки в стороны. — Нет положительного опыта.  — Угу, — Киселева поджала губы. — Хорошо, пусть так. А остальные куда?  — А ты и с пятым классом так начинала? — спросил Гумилев с задних рядов. Нет, она, конечно, девушка неплохая и вроде не вредничает, но на «ты» как-то неудобно, что и подчеркнулось недовольным вздохом, прошедшим по классу.  — Нет, — Киселева покачала головой, как бы не заметив обращения, и улыбнулась. — С ними я серьёзный педагог и большая тётя. Просто с вами так не получится, да и выглядите вы взросло, даже это не даёт совсем уйти в педагогику.  — А вы хотели прямо в пед? — видимо, разряженная атмосфера провоцирует на разговоры, а потому этот вопрос уже задал Чудов.  — Блин, мне что-то тяжело так, — заметила девушка, поежившись. — В плане, вам восемнадцать, мне двадцать, я в школу рано пошла. Давайте на «ты», только никому не скажем, а при других вы будете по имени-отчеству, хорошо?  — Дааааа, — обрадованный такому раскладу Гумилев тут же закивал и, кажется, хотел что-то сказать, но Киселева не забыла о вопросе Леши.  — Я хотела именно в пед, — девушка кивнула и улыбнулась каким-то своим своим мыслям. — По-моему, самая близкая к людям профессия. Я не вижу смысла в работе ради работы, так что бумажки, важные и не очень, не для меня. Как и четкие правила без возможности отступления вправо-влево.  — Без «бумажек», как вы сказали, все было бы бесконтрольно и беспорядочно, — активно замотала головой Таня, выделив голосом обращение. — Без них была бы неразбериха и неизвестно, может, без правил люди бы уже переубивали друг друга!  — Ты плохого мнения о людях, — Маргарита (раз уж мы на " ты», то можно и так, верно?) покачала головой. — Неужели ты думаешь, что всех от страшных вещей удерживают только правила? А вообще, я не о таких серьёзных вещах начинала. О них пусть другие люди думают, которые тоже очень серьёзные.  — Ну, не знаю, — Таня чуть стушевалась. — Люди не просто так это все придумали.  — Конечно, не просто, — чуть повысив голос, подтвердила Киселева. — Просто мне это не нравится. Как лепка из пластилина или пляжный футбол. А кто-то не видит смысла в математике. Но пока его вижу я и кто-нибудь ещё, тем, кто не понимает точные науки, можно спать спокойно. А они нам стихи напишут и розы на клумбах посадят. Я не могу сказать, что она говорила что-то заоблачное или до невозможности умное. Нет. Наверное, сказывался совсем юный возраст. Просто ей явно удавалось говорить то, что нужно, не напирая при этом, но не оставляя сомнений в том, что в её словах есть верные мысли. Урок прошёл совсем незаметно, а звонок, кажется, прозвенел как-то слишком быстро, а потому нам пришлось попрощаться с Маргаритой, как она нас попросила себя называть, и направиться на физику. На контрольную, о которой я снова забыла. Я честно пыталась сделать что-нибудь сама. Даже решила одну задачу и ответила на два вопроса. Правда, гордость моя немного поутихла, когда Прохоров принял за верный только один номер. Но главное ведь старание! Тем более, я писала только для того, чтобы не рисовать цветочки, пока люди работают. А некоторые работают за двоих. Правда, в итоге все равно рисовала цветочки, но с лицом «Все, что могла».  — Дашь посмотреть? — Антон кивнул на «черновик для контрольной». — Пиши уже, десять минут осталось.  — Рисую я почти так же плохо, как и решаю, — я протянула листок. Рисовать я люблю, но не умею. Совсем. Весь талант в нашей семье ушел в одного человека. Не в меня. Тут даже по сусекам дара к художеству не наскребли, как ни грустно.  — Мило, — да у тебя буквы на черновике милее, чем мои рисунки. — Не, серьезно, нормально.  — Ну, комплименты и поприятнее слышала, — я чуть улыбнулась, старательно списывая с листка в тетрадь страшные формулы. Парень как-то напрягся. Вот, вроде, и в лице не изменился, и ручкой щелкать не начал, но что-то тяжелое в атмосфере появилось. Это он так на мою фразу отреагировал? Ладно, я сглажу, кто ж знал, что он настолько впечатлительный, что ему и такого хватит.  — Но ромашка получилась вполне симпатичной, согласна, — я улыбнулась, указав ручкой на более-менее симпатичный цветок. — И ландыш ничего такой. Ты что там подрисовываешь? Эээй.  — Пиши пока, потом покажу, — Антон кинул взгляд в мою тетрадь, в которую было переписано ровно десять строк. Из шести номеров. — Наверное.  — Хеееей, это мои кривые ромашки, — парень молча подвинул ко мне листок, на котором уже появились еще не сформированные в цельный рисунок детали. — Я не в этом смысле. Просто хочу посмотреть, что ты сделал с моими и без того хворыми растениями. Пишу, не отвлекаю. Дописать я все-таки успела, правда, почерк мой оставлял желать лучшего. Ладно, главное, чтобы разобрали. И рисунок мне показали. Странный он, рисунок этот, беспорядочный. Но мне понравился до восторженного визга. К моим цветочкам добавилось несколько птиц, которыми был закрыт полупустой верх страницы. Конечно, черной ручкой особо не размахнешься, но, видимо, они должны были быть яркими. На кривом пионе появилось несколько толстобрюхих муравьев, отчего он перестал казаться таким уж кривым. У ветки малинового куста Антон «посадил» мордашку медведя, весь вид которого просто кричал о любви к ягоде. На ромашке поселилась почти живая пчела, а рядом с клевером появилась почти хомячиное лицо мыши…  — Блин, — да, Кристина, покажи, что ты не просто не физик и не художник, но еще и не оратор. — Очень красиво. Как ты так быстро? Я кривой ландыш дольше рисовала.  — Ну, долгие годы тренировок, — Антон пожал плечами. Ну, да, мы не только умные, мы еще рисуем хорошо. Когда таланты раздавали, он прихватил все, чьи хозяева зазевались? Зависть во мне говорит, зависть…  — Не прошли даром, — продолжила я. — Ты в художку ходил? Долго?  — Года полтора, — парень прищурился, будто пытаясь вспомнить. — Да, вроде так.  — А что не закончил? — чувствую, эта школа многое потеряла с уходом ученика.  — Мне там не нравилось, — Антон, кажется, хотел сказать что-то еще, но посмотрел за мою спину и как-то осекся. — Ладно, оставляю тебя на нашего принца. Давай, до истории. У меня прямо чувство дежавю. Представить не могу, с чем это связано…