Разрушители стереотипов

У многих семей родственники собираются по трем поводам — рождение, свадьба, смерть. У нашей есть еще один… Пожалуй, его с большой натяжкой можно отнести к первому. Рождение моего прадеда. Эрик Алексеевич Веснин — единственный сын аристократов Весниных, вернувшийся в Россию. Ежегодно, хотя его уже семь лет нет с нами, к нам съезжаются родственники… Которых я не могу видеть. Эти люди не ждут приглашения, они ставят перед фактом, что второго ноября каждого года мы должны их встретить. Просто звонят Ульяне и ненавязчиво так спрашивают, все ли в силе. Они не любят и не понимают нас, мы не в восторге от них, но раз в год несколько дней мы должны изображать дружелюбие. В память об Эрике. Не хотим осквернять его память пустыми склоками. А они… Хотят лишний раз выпросить что-нибудь донельзя антикварное. Будто дома этого мало… Господи, наследники влиятельнеших дворян страны, а ведут себя, как бродячие дикие животные. Хотят что-нибудь выпросить и покусать щедрого дарителя. Сегодня двадцать седьмое… Запоздали со звонком, признаться. Обычно с десятого числа на чемоданах. Мы с родителями были у Ульяны, когда раздался сигнал телефона. Нинет… Дальняя тетушка с отвратительными детьми. Плохо знаю мелкого, но двое моих ровесников вели себя паршиво всегда. У них какое-то нездоровое чувство превосходства. По дому они всегда ходят с по-риелторски оценивающим взглядом. Правда, при виде Ульяны начинают заискивающе смотреть в глаза — вдруг что перепадет.  — Я возьму, — мама подняла телефон к уху. Ульяне с каждым годом все тяжелее даются эти визиты, но и отменять их в грубой форме она не позволяет. Как и не в грубой. — Да, Нинет. Да, конечно. Да, привозите. Конечно, не стесните. До свидания.  — Что такое? С собой они привезут всю улицу с домашними животными? — получилось грубо, но мама понимающе кивнула головой.  — У Женевьев родились близнецы, они везут их к нам, — произнесла мама, скривив губу. — Ульян, они у нас будут жить, не переживай.  — Не стоит, — прабабушка мотнула головой. — Дача большая, места всем хватит.  — Ульяна Георгиевна, мы можем сослаться на что-нибудь и отменить приезд, — папа присел рядом с прабабушкой. — Вспомнить Эрика мы можем и без них, зачем нам лишний шум?  — Все в порядке, — с нажимом ответила прабабушка. И так каждый раз…  — Лаааадно, — я махнула рукой. — Всех, кто попадает под возрастную категорию «двадцать минус» возьму на себя. Только держите от меня подальше Женевьев, а то я молодую маму покусаю за ее острый язык. И досталось же это чудо кому-то… За какие только злодейства?  — Кристина, ты общалась близко с вредным ребенком. С тех пор вы почти не общались, — заметила Ульяна. — Может, она с тех пор изменилась до неузнаваемости.  — Вот, объясните мне, — я отпила чай из любимой кружки. Зеленая, с жирафиком. Ее еще Эрик покупал. — Почему я узнаю о рождении дорогих племянников только тогда, когда они ближайшую неделю будут не давать спать моей семье? Почему, собственно, меня не было на празднике в честь их рождения, на крестинах, на зубке? Что за потребительское отношение? Я, может, всю жизнь мечтала посмотреть на новорожденных близнецов.  — Они дети Женевьев, — папа чуть улыбнулся. — Они уже родились с острыми зубками, я уверен.  — И будут клацать ими по ночам, мешая всем спать еще больше, — продолжила я. — А когда все всё же уснут, они вылезут из кроватей и загрызут «Лунную».  — Спелись-спелись, — мама засмеялась. — Кстати, Кристин, я тебя прошу.  — А, ежегодная экскурсия по выставке Эрика? Я не пойму, у них склероз, что они каждый раз одно и то же слушают и им не надоедает? — я закатила глаза.  — Кристин… — а у меня есть выбор? Хоть на день Ульяну разгружу от этих прекрасных людей.  — Да сделаю, сделаю. «Лунную» только подальше от их шаловливых ручонок уберите, — мама чуть наклонила голову вбок. — Что? Моя картина, как хочу, так и прячу. «Лунная» побывала только на одной выставке, сразу после смерти Эрика, но искусствоведы успели оценить ее дороже других. Уж какими только намеками у нас ее не выпрашивали «на память о великом человеке и художнике». Угу, на память. Мы уже одну картину перехватывали на аукционе после этих сентиментальных людей. Благо, дядюшка Константен к нам больше не приезжает. Я не верю в существование у людей, у которых нет ничего святого. Просто у этих святое — покушать и покормить все свое семейство. Желательно, по принципу Дяди Федора — продать что-нибудь ненужное. По крайней мере, им ненужное. Не то чтобы я искренне верила, что они в этом году позволят себе не почтить нас визитом, но все равно на душе как-то паршиво. И я даже не знаю, с кем это можно обсудить, чтобы разговор был максимально непродуктивным, но душевным. Хотя нет, есть одна мысль… Я взяла в руки телефон. Дисплей был еле виден на неожиданно ярком свете неожиданно теплого октябрьского солнца.  — Скажи, что у тебя выходной, — едва заслышав суету по ту сторону несуществующего провода, заговорила я.  — Говорю, — грубый голос. Вообще не помню у Вероники другого. — Но вообще-то рабочий день.  — И до скольки? — вряд ли в среду сотням людей приспичило стричься именно у Ники.  — Щас этот клиент, потом еще один. Часа полтора срочное дело выждет? — часа полтора — это пять чашек чая в «Викинге». Ну, то есть, заказать, подождать, подождать еще, пока остынет. Выпить.  — Да, выждет. В «Викинге» тогда. «Викинг» — место, которое вообще не соответствует своему названию. Правда, шлем с рогами на барной стойке стоит. На небесно-голубой барной стойке в зале с нежно-розовым оформлением. Благо, гипс с руки мне уже сняли, водить его по людным местам мне не нравилось, уж слишком много неприятного внимания привлекал. Правда, рука разрабатывалась неспеша, а потому особо жестикулировать ей не приходилось. Эспандер, к слову, оказался очень полезен. Сидеть правильно я со временем тоже научилась, даже поймала золотую середину между "ты все сместишь, если будешь так сидеть" и "что это за поза такая неествественная?". Даже от окружающих ничем не отличаюсь. Кто бы знал, что это когда-нибудь станет самоцелью. Бармен знакомый… Интересно, в данном случае это везение или наоборот?  — Кристина Дмитриевна, какими судьбами? — Игорь отвлекся от протирания стакана с какой-то неведомой зверушкой.  — Пришла залечивать ненависть ко всему живому самым вкусным чаем в районе, — я потянулась к меню. Хочу чего-то особенного. — Я на всех в обиде.  — Ну, для грустных и обиженных особ у нас есть чайная новинка. Говорят, помогает успокоиться, — благо, очереди не было, можно было налюбезничаться. — Вы на грустных и обиженных эксперименты ставите? — я чуть улыбнулась. — Ладно, давай свою новинку. И какую-нибудь вкусную пироженку на твой выбор. — «Павлова» есть ничего вполне, — Игорь пожал плечами. — Главное, тирамису не бери, гадость редкая. Только тссс, нам её тоже продавать надо. — А не проще из меню убрать? Или хочется пафосного названия в меню? — я лениво листала десерты. — Люди хотят изображать удовольствие от захваленного десерта, — заметил Игорь. — Мы даем эту возможность. — Эх, научились бы вкусно готовить, не пришлось бы людям лицедействовать, — я чуть усмехнулась. — Давай сюда своё балетное безе. — Расскажешь, кто обидел принцессу «Летки»? — спросил парень, вернувшись. — Принесут минут через десять. — Принцессу «Летки» обидели рожденные ползать, — отозвалась я. — По-моему, мои дорогие родственнички хотят отжать еще какую-нибудь картину. Или хоть тарелку поантикварнее. То, что я принцесса «Летки» придумал король этой самой «Летки» — дед. Разумеется, глубоко неофициально, только среди своих… Но я им половину выступлений ставила для конкурсов, имею право на титул. Хотя знаю, что многим кадетам не нравится донельзя (видимо, они больше достойны этого звания), но так и я с короной не хожу. — А послать их по известному направлению? — вот поэтому с мальчиками сложнее. Они предлагают решение проблемы. — Ульяна не разрешает, — я пожала плечами. — Не хочет пачкать память дешевыми разборками. Нет, ты пойми, я не за то, чтобы чахнуть над златом Эрика, как Кощеи. Но и раздавать непонятно кому я тоже не хочу. Будет картина близкого мне человека висеть у кого-то для интерьера, чтобы было, чем козырнуть в разговоре. — Ну, у меня же тоже одна висит, — парень сощурился. — И я ни разу не искусствовед. — Ты хороший, тебе не жалко. И пироженку вкусную продашь, и мои рассказы выслушаешь. Да, я дарила картины Эрика. Редко и только если человек мне очень-очень нравился. Еще одним критерием была уверенность, что подарок не бросятся продавать, пища от близости прибыли. С Игорем я познакомилась в тринадцать. Его младшая сестра лежала в «Илизарове», а он метался между больницей, школой, домом и какой-то подработкой. Я за всю жизнь работала только экскурсоводом. Не для родственников, для посетителей выставок Эрика. Пару раз даже вела другие художественные выставки, но там приходилось больше учить, нежели делиться эмоциями, а потому меня это совсем не впечатлило. Игорь в свои пятнадцать казался очень взрослым. Это сейчас он самый обыкновенный, спокойный, уверенный… А тогда на нем, казалось, держалось хрупкое равновесие в этой семье. Мама Игоря в больницу приходила раз в пару дней. Приходила и рыдала. Его папа садился рядом и пытался ее успокоить, потом минут через десять подрывался и бежал на работу. Игорь ежедневно ходил к сестре, рассказывая ей о том, что все будет хорошо, хотя такой уверенности не было ни у кого. Даже мои родители между собой обсуждали не самые благоприятные исходы операции, хотя при Лимоновых просто лучились оптимизмом. И я их понимаю. Мама Игоря по десять раз на дню меняла решение — согласна на операцию, не согласна, но так ничего и не подписывала, хотя операционное вмешательство было единственным шансом. Это был единственный случай на моей памяти, когда мама с папой разговаривали больше со старшим братом ребенка, нежели со взрослыми и, казалось бы, более рациональными родителями. Сдержанный, серьезный, умный, он был посредником между доктором и своими родителями. Стоило человеку в белом халате подойти к его маме, как та начинала рыдать и биться в истерике. А на Игоря я не уставала удивляться. Я честно пыталась его поддержать, насколько это возможно, хотя прекрасно понимала, что от меня его состояние зависит меньше всего. Но… Он был таким вымотанным, что смотреть на это со стороны я просто не могла… Кстати, об этом…  — Как Анечка?  — Пять раз с начала месяца вызывали к директору, — Игорь чуть улыбнулся. — Позавчера принесла домой двух новорожденных котят, мама одноклассника обещала утопить. А у нас уже морская свинка, собака, три хомяка и два попугая. Живем, как в зоопарке.  — Раздражение поддельное, да? — я чуть улыбнулась.  — Да, — мне вынесли заказ, о котором я уже успела забыть. — Приятного.  — Спасибо, — я кивнула, откусив небольшой кусок пирожного. — Мммм, не соврал, вкусно.  — У тебя были сомнения?! — парень театрально ухватился за сердце. — В душу прямо.  — Никаких, — я засмеялась. Мне стало намного легче. Таким неважным стали эти родственники с их жаждой отхватить чего-нибудь чужого. Вон, у людей ребенок месяц в подвешенном состоянии находился, а я за какие-то вазочки бьюсь. Чем я лучше тогда Женевьев с ее мелочностью? Тем, что хочу хранить вещи в другом месте? К приходу Вероники мое настроении заметно улучшилось. Про предстоящее мероприятие говорить совсем не хотелось. В конце концов, мы не виделись с июля, нам есть, что обсудить!  — Ну, как этот суперлицей? — девушка, кажется, только и ждала момента, когда можно будет задать этот вопрос. — Сплошные зануды и мажорики, наверное?  — Да нет, они классные, — уверенно заговорила я. — Ну, есть средненькие, есть очень крутые прям. Один только противный, но это терпимо.  — Нравится? — я даже не поняла в первую секунду, о чем она. — Ну, выделяешь так из всех.  — Ааа, нет, — я же сказала «противный», где тут нравится-то? — Мне другой. Он прям… Из сказки принц. Красивый, умный, внимательный…  — Ну, тебе лучше знать, кто будет тем самым, — девушка недоверчиво покосилась в мою сторону. — Хотя я за противных. С ними веселее. Главное, чтобы чувства взаимными были…  — А я за нормальных. И вообще, он меня даже внешне не вдохновляет. Очень и очень простенький, — ну, до интеллекта докопаться не могу, до человеческих качеств… Ну, там все очень спорно. Хоть к внешности привяжусь.  — Простенький, но не урод… Ладно, ладно, я молчу, — девушка засмеялась. — А Ванечка как же? Что, совсем нет?  — Ну, ты же знаешь, — я ковыряла синим ногтем стол. — Там все очень и очень сложно. Но… Совсем нет.  — Эх, что ж такое. Не нравится мне умный да внимательный. Даже по твоим скудным описаниям. Нет в нем чего-то, — девушка пробурчала что-то еще, вперившись взглядом в кружку.  — Главное пока, что мне нравится. Хотя я и не очень уверена во взаимности… Но мне кажется, все сложится, — я вложила в эти слова всю свою уверенность. А тем временем приближалось тридцатое октября. Первого наши зарубежные друзья будут здесь. Как бы я к ним не относилась, а показать себя злобным пауком, охраняющим свою паутину, не хотелось бы. В прошлом году их милые детишки изрисовали мне весь конспект. Да ладно бы мой, но я его на день переписать взяла. Благо, этот добрый человек решил, что под карандашами записи видно, и не обиделся. В этот раз стоит спрятать свои вещи подальше от этих беспардонных ребят. И «Лунную». При всех моих стараниях относиться ко всему проще ее я никому не отдам. Только мое. Буду драться. Не с детьми, но с их родителями.