Разрушители стереотипов

Мне было страшно. Когда он с каким-то неземным трудом все-таки забрался на кровать. Когда пытался сидеть, а через минуту уже лег, совсем обессиленный. Когда все это время, которое казалось вечностью, не отвечала скорая. Когда потом она не ехала, а он выглядел все мертвее с каждой минутой. Когда было непонятно, кто кого больше успокаивает. Когда приехал врач и Антона без каких бы то ни было осмотров сразу понесли в машину. Когда я в полуистерике просила везти в Илизаров. Когда меня еле пустили в машину, взяв обещание, что я прекращу его пугать своими слезами. Его отвезли в какую-то палату, а я снова зарыдала. Около меня столпилось несколько медсестер и парочка ординаторов… Ещё и людей от работы отвлекаю… И вместо того, чтобы успокоиться, я завыла ещё громче. — Кристин, ты так не переживай. Когда я его видел, он был ещё жив, — Роооомка, ординатор. Он хороший. — Рома! — вскрикнула тётя Маша. — Да ладно, — я махнула рукой, пытаясь успокоиться. — Это было смешно. — Вооот! — парень взмахнул указательным пальцем. — Я могу ещё раз посмотреть, вдруг до сих пор живой. Дмитрий Саныч на операции сейчас, вернется — я позову. Может, к Алене Игоревне в кабинет пойдешь? — А где сейчас мама? — я провела рукой по носу. — Куда-то к большим и умным дядям и тетям поехала. Должность обязывает, — Рома пожал плечами. Он туда не идёт… Почему? — Понял, удаляюсь. Тебя буду искать у Алёны Игоревны. — Передай, что если он начнёт помирать, то я придумаю, как ему отомстить, — я честно пыталась шутить. Выходило плохо. А если он вот прямо сейчас там умирает? И ему никто не может помочь? Он там совсем умирает… И его не будет, такого противного и теплого… Нигде не будет. В школе, дома, у Честера… Совсем нигде… Он просто исчезнет из жизни… И мне его никто не вернет… До кабинета мамы я дошла на автомате, на автомате же прикрыла дверь и легла на диван. Холодно… Не буду доставать плед, он не поможет. Хочу другого тепла… Антона. Пусть он сейчас встанет и придёт сюда. Здоровый и довольный собой… Егор звонит. Только его и не хватало. Но… Он же не виноват? Нет, как и всегда… Но слышать его и тем более подыгрывать его счастью я сейчас не в состоянии. Красная трубочка… Ещё раз звонит… А можно с первого раза понять, что не до тебя?! Если я сейчас возьму трубку, то либо зарыдаю прямо в телефон, либо накричу на ни в чем не виновного человека… Хлюпаю носом… Должно быть неслышно. — Привет… — он был такой убитый… Даже голос был каким-то пожугшим, неживым… Словно хруст засохшей листвы под ногами… У него случилось что-то? И я ещё чуть не накричала… Бедненький… — Егор? Что-то случилось? — я подскочила на диване. — Ты… Ты можешь говорить? У тебя время есть? — кажется, он задался этим вопросом впервые со времён нашего знакомства. — Да, могу. Что-то серьёзное? — У меня… У меня друг в аварию попал… Он… В реанимации… Мне… Плохо очень… Я не хотел звонить в таком состоянии… Извини, просто… — Я… Я все понимаю… Сейчас, как никогда… Я, правда, с тобой… — я не знала, что говорить. Я никогда не умела успокаивать, если честно. Все, что я говорю, настолько беспомощная банальщина, что представить страшно. Но я его понимала… Потому что в соседнем крыле сейчас был Антон. Антон, которому очень плохо. Антон, который вообще не выглядит, как живой. — Спасибо… Мне… Почему-то немного легче стало. У тебя все хорошо? Голос какой-то непривычный… — вывалить сейчас на него, и без того несчастного, ещё что-то плохое, было бы бесчеловечно. Только бы голос послушался. — Не, Егор, ты чего? Все нормально, это я из-за твоего друга так… У меня все хорошо… Ты держи в курсе, ладно? — Да, конечно… Если тебе интересно… Впервые со времён нашего знакомства он был настолько неуверенным. В сравнение не шла ни встреча с мамой и дедом, ни что-нибудь ещё. Он казался потерявшимся котенком. Он был очень похож на Антона в те редкие моменты, когда из него прорывалось что-то человеческое. Его тоже хотелось защитить. А еще я подумала, что он при всех своих «не хотел в таком состоянии» и «если тебе интересно» мне все же позвонил. Он искал поддержку во мне. Он всерьёз воспринимал меня как человека, с которым можно хотя бы поговорить в критической ситуации. Мне бы Егор никогда даже в голову не пришёл. Я вообще не воспринимала его, как собеседника. Отулыбаться и сбежать, как девиз наших отношений. Почему я никогда не пыталась объяснить ему все, как есть? Что страшно, неприятно, невкусно в конце концов! С чего я взяла, что он воспримет это как-то неправильно? Почему сразу бежала на ручки к Антону? К Антону… Он там сейчас ведь не один? Его же не оставили там на каких-нибудь лекарствах? Ему же сейчас может быть страшно… И Егору страшно… И ещё очень страшно мне. Перед глазами стояли исключительно похороны… А его родителям каково будет… Весь мой оптимизм разбился о страшные мысли. Он же там… Такой маленький… Он же наверняка боится… И наверняка этого не показывает. Держит в себе и делает только хуже… Я загнала себя так, что нескоро вернулась к теме его родителей. Люди, конечно, мне не самые приятные, но им ведь нужно сообщить. У меня, правда, ни номера, ничего. Мельком появилась злая мысль на границе с отчаянием, что можно написать на сайт, куда-нибудь в комментарии. Но на самом деле их было очень жалко. Ребёнок, всё-таки. Хотя, в конце концов, чего я его хоронить взялась раньше времени… Может, там ничего серьёзного! Так ведь может быть, да?.. Ромка! — Я был у твоего рыцаря, все с ним в порядке, — кажется, мой шумный выдох было слышно на другом конце города. — Ну, в космосе ему, конечно, делать нечего, но состояние более-менее стабилизировали. Щас ему совсем полегчает, погоняем по анализам и приборам-аппаратам. — А вы там что-нибудь найдёте? — я спросила так, будто искренне надеялась услышать простое и понятное"нет». Ясно же, что не услышу, но так хочется… — Ну, тут все от него зависит. Если он правильно кушает и бегает по утрам, то не найдём, — Рома честно пытался сохранить мою веру в чудо, но получалось так себе. — А к нему нельзя, да? — ему же там очень плохо? Или наоборот, хорошо, но нельзя это хорошо беспокоить. — Вообще, нежелательно. Но я очень плохой ординатор, а парень очень просил. Но две минуты, потому что я ещё немного хороший ординатор и не хочу, чтобы он доумер, — значит, все не очень страшно… Значит, ему там не очень плохо… Значит, и дальше хуже не будет, ведь так? — Ну, и, плюс, к нему то и дело медсестры ходят, так что риск высок. И слетит моя головушка… — Спасибо! Я тебя не выдам, — я быстро чмокнула парня в щеку. — А, Ром, вы родителям звонили? — Он от темы уходит все время, но если ты убедишь его хотя бы номер дать, то мы скажем большое спасибо. Сто двенадцатая палата. — Да, конечно, я постараюсь… Спасибо ещё раз. Отчего-то уже возле возле двери с надписью «112» стало очень страшно. А что я, собственно, буду ему говорить? Захотелось зайти, пощупать пульс и убежать. Убежать туда, где его нет. И никого нет. Где только я буду, больше никого. И плохо там никому не будет, а если и будет, то я не узнаю. Чтобы вокруг только пески и тишина. Много тишины и никакого беспокойства. Но зайти я все же хотела. Просто убедиться, что с ним все хорошо. А потом — в тишину. Назад, к маме в кабинет. Кажется, она должна скоро вернуться. Пожалуй, в свою пустыню я бы сейчас только её с папой и пустила. Но дверь все же открыть стоит. В конце концов, ему там одному может быть очень плохо. А может быть и хорошо… Но лучше все же перестраховаться.  — Привет, — Антон, кажется, заметил меня слишком быстро. — Извини, я напугал…  — Да нет, ничего… Я просто выяснила, что все мои заученные алгоритмы оказания скорой доврачебной в экстремальной ситуации оказываются погребены под толщей истерики, — я улыбнулась. Даже искренне. Он, кажется, действительно в порядке. Мне было неловко, а потому я с неземным интересом принялась ковырять кафель носком. — Было очень неловко, потому что я честно знаю, что делать… Пока все хорошо, по крайней мере.  — Ну, если бы я вел себя поумнее и сказал бы сразу, а не строил из себя раненого гусара, то не пришлось бы госпитализировать меня в состоянии холодеющего трупа, — в тон мне отозвался Антон. С ним сейчас было страшно. Все время казалось, что он вот-вот снова начнет умирать. А я еще раз не смогу вот так… Захотелось убежать.  — Антош…  — Не называй так, пожалуйста. Мне не нравится, все хотел сказать… — резко, но беззлобно заметил Прохоров. Это его так всегда коробит?  — Ладно, Антон Александрыч, — я все же выкрутилась, не без труда вспомнив имя его отца. Стараюсь не запоминать неприятных мне людей. — Тебе, наверное, полежать надо в спокойствии, а тут я… Пойду, наверное.  — Мне надо полежать в спокойствии или тебе убежать туда, где спокойно и нет меня? — Антон с интересом наклонил голову вбок. — Мне можешь соврать, я не обижусь. Себе ответь, полезнее.  — Тебе надо полежать, — ну, это не такая уж ложь, это часть правды. — Я обещаю найти мангостины. Давай, отдыхай.  — Пока, — Антон, кажется, мгновенно переключившись, оглянулся назад к окну, точно меня здесь и не было все это время. А если бы его не было, я бы также смотрела в окно, да? Кажется, любая мысль могла привести меня своей уникальной дорожкой к страшным мыслям. А если сказать ему? Он же умный, он найдет, как поддержать, правда?  — Антон… — я еле удержалась, чтобы не произнести эту несчастную «Ш»в конце. — А ты же не умрёшь, правда? Я хотела сказать это совсем иначе. Я не собиралась высказывать свои опасения настолько прямо. Но так вышло. А его, кажется, формулировка совсем не коробила. Он оторвался от окна и также спокойно продолжил, будто бы компьютер вышел из спящего режима. — Постараюсь, — улыбается. — У меня масса планов на жизнь, глупо было бы так нелепо рубить все на корню. — Я… Я думала, что ты умрёшь… И что тебя не будет… И… — я уже собиралась начать рыдать по своей новой привычке… Но он как-то поморщился, взялся уж как-то слишком активно передвигаться по кровати, будто пытаясь устроиться поудобнее. Ему плохо? Снова? Из-за меня? — Антон! Ему же волноваться нельзя, а я… Я… Все испортила… Совсем не к месту вспомнилось, что о родителях я так и не спросила…