Разрушители стереотипов

Дома Артема, как и предполагалось, не было. А еще этот гад не предупредил консьержку, которая у них из раза в раз убивает во мне любовь к людям и миру в целом. Я не знаю, с какого ракурса я похожа на грабителя, но даже после звонка Котова меня не всегда так легко пускают, а уж тут… Я хотела было просто дать ей трубку, но ей нужен был звонок лично от Артема, с его телефона. Как-то она уж слишком детализировала в голове мой суперплан по внесению беспокойства в размеренную жизнь местных жителей… Но торт оказался в руках на этот раз, вопреки угрозам, довольно приятной девушки, а я с самым счастливым видом несла краски в красивом пакетике, купленном в соседнем от кондитерского магазине. Долго изучая меню этого злосчастного десятого стола, я все же нашла там кое-что вкусненькое. Я честно пыталась продумать хоть какое-то поздравление, но в голову ничего не шло. Я только сейчас поняла, что ничего про него и не знаю. Все, что у меня есть — отрывочные, полученные абсолютно случайно представления о его бессчетных талантах. Я понятия не имею, что ему желать. Я даже не знаю, куда он учиться пойдет. Ну… Что-то же придумается, правда? У регистратуры я увидела взволнованную маму. Что-то случилось? Мельком посмотрев на часы, я обнаружила, что на все про все у меня полчаса. Мне очень нужно его увидеть. Но и с мамой поговорить тоже нужно…  — Мааам, — шумно позвала я, когда меня не заметили.  — Тиша? — если «Тиша», то либо все очень хорошо, либо очень плохо… — Мне как раз нужно было с тобой поговорить.  — Это срочно? Мне очень к этому павиану надо, правда… Через полчаса ничего же не сгорит? — хоть бы не сгорело…  — Не сгорит… Зайдешь тогда после, хорошо? — уже на бегу прокричав что-то вроде «обязательно» я ломанулась в сторону палаты Антона. Я старалась не думать, что это может быть что-то плохое о Прохорове. В конце концов, он уже живчик, ему точно можно по палате ходить, даже в пределах территории больницы, вроде. Режим он, к слову, соблюдал неукоснительно после того, как я пару дней назад вылила на него целую тираду о том, как тяжело врачам и медперсоналу и без того, а тут еще пациенты вредные попадаются, не слушаются. Антон смотрел на меня большими удивленными глазами, но все же кивнул, и с тех пор вопросов по его поведению ни у кого не было.  — Если ты надеялся, что на сегодня от меня избавился, то зря, — с самым жизнерадостным видом заметила я еще в дверях. На самом деле, мне было немного страшно. Я до сих пор не могла понять, почему он настолько дико отреагировал на мой абсолютно нормальный вопрос по рисунку, но… Это же Антон, надо было предполагать.  — И в мыслях не было, — вроде, рад меня видеть…  — Значит, слушай меня и не перебивай, — я набрала побольше воздуха в легкие, попутно пытаясь найти слова хотя бы для начала поздравления. — С днем рождения. Здоровья тебе, а то мне совсем не нравится, когда ты посреди разговора помирать начинаешь. Успехов там, ЕГЭ хорошо сдать, чтобы ты не расстраивался. Рааааадостный чтобы ходил, поступил чтобы, куда там хочешь… И… Давай ты счастливый будешь? И хороший… Ты же умеешь. К концу моей полной уверенности речи уверенность погасла совсем. Кажется, последние фразы, в которых было больше всего искренности, вышли совсем куцыми… Я просто не знала, что еще говорить. А он неожиданно заулыбался. Кажется, даже не из вежливости.  — Спасибо, — какой же он милый, когда не выпендривается. — Спасибо, что не недоученный стих с первой же ссылки на Яндексе.  — Ну, ты же мне фотки из Черногории настоящие присылал. Это было бы некрасиво с моей стороны, отделываться любым поздравлением, — я погладила Антона по волосам. Мне просто нравится это делать. Не знаю, насколько хорошо в такие моменты ему, но мне лично очень. — Хотя стих с первой ссылки прозвучал бы куда складнее…  — Я их все наизусть знаю, — негромко заметил Антон. — Есть у меня пара креативных знакомых.  — Тогда ты сегодня уже видел стихи с первой страницы… Надо было бы тогда хотя бы на третью отлистывать, — ну, по крайней мере, кто-то все же в курсе, что у него сегодня день рождения…  — Не, я дату в ВК сменил, — он засмеялся по-мультяшному злобным смехом, будто бы это было хитрейшее злодеяние… Или злодейская хитрость.  — А, да ты просто все продумал, — время… У меня мало времени. — В общем, как подвести красиво к этому я не придумала, но вот… Это тебе. Мне было очень смешно, когда он, такой всегда взрослый, с головой залез в пакет и начал оттуда что-то неразборчиво говорить. Но смеяться я все же не стала, а то знаю его. Смутится опять, и лови потом естественную и милую часть его еще триста лет… Вылез с красками в руках. В его глазах я увидела одновременно и удивление, и восторг, и долю непонимания, и даже такую родную настороженность. Последней, на мое счастье, было все же совсем мало.  — Кристииин… Они же… — он переводил взгляд с меня на краски и обратно. — Их же даже в обычном магазине не найдешь… Не стоило… Я так не могу…  — Если ты их не возьмешь, я отберу твой блокнот и посмотрю все-все-все, что ты там от меня прячешь, — я демонстративно потянулась к скетчбуку.  — Ладно, ладно, — Антон шутливо поднял руки в сдающемся жесте, но все же в сторону блокнота посмотрел чуть настороженно.  — Я не трону, пока ты сам не дашь. Обещаю, — вроде, верит. Кивнул. — Но угрожать этим буду!  — Спасибо тебе… Мне, правда, приятно… И… Это не на «отвяжись»… Мало кто бы стал так заморачиваться, — вот, настолько тихий и скромный он меня даже пугает немного. Я совсем, что делать в такие моменты, не знаю.  — На самом деле, Антон, заморачиваться больше пришлось с вкусняшками, которые тебе можно. Там крайне ограниченный список. А за это, — я кивнула в сторону красок. — Надо спасибо говорить человеку, который мне их нашел.  — Ты еще и напрягла кого-то из-за меня? — да что ж со мной сегодня не так-то? Никак не поймаю, что говорить надо.  — Ничего, ему полезно пометаться, а то уже заржавеет скоро, — я отмахнулась. — Тем более, ему это совсем несложно было, правда.  — Передай спасибо от меня, хорошо?  — Думаю, что мой столь скорый звонок нанесет ему непоправимую психологическую травму или даже доведет до нервного срыва… Но так даже интереснее…  — Возьми, — Антон протянул мне кусочек пастилы. Я уже хотела отказаться, когда это чудо внимательно так на меня посмотрело и поставило очередное условие. — Я не буду есть один.  — Какой же ты у меня хорошенький, — это вырвалось непроизвольно, а в следующую секунду я уже с удовольствием поедала свою пастилу. Поди, думает, отравить его хочу... А вот он неожиданно есть перестал и посмотрел на меня внимательно-внимательно. — Да, хорошенький. Когда не вредничаешь, тебя прям хочется обнять и не отпускать.  — Вкусно? — солнышко мое, даже сам увел разговор в другую сторону.  — Ага, — я зацепила еще один кусочек из упаковки, чтобы этот подозревака ничего себе не напридумывал. А то опять заподозрит в неискренности... — Часы посещения заканчиваются, поздравляю тебя с этим фактом. Давай, я завтра еще приду. Кушай вкусно, отсыпайся… И подумай, какой мне еще рисунок покажешь…  — Пока, — уходить от него не хотелось. Какой-то у него неправильный день рождения… Не думаю, что его бы впечатлил шумный праздник, но так тоже нехорошо. Я хотела еще спросить, что подарили утром его экстраэмоциональные родители, но в итоге передумала. Скривлюсь еще от одного воспоминания, некрасиво будет. Да и вообще, он же просил их не пускать... Или они через медсестру передали?.. Оставалось только зайти к маме. Кажется, впервые за всю мою недолгую жизнь перед ее кабинетом меня одолевало желание вообще не открывать дверь. Там, с Антоном, все страхи как-то позабылись, а здесь… Здесь было очень страшно. Как там говорил дед, страхам нужно смотреть в глаза? Так вот у моего страха глаза сейчас такие, что простым человеческим зрением в жизни не охватить. Но да ладно, всю жизнь у двери не простоишь. А жаль…  — Мам? — в кабинете была не только мама. Там был папа и зачем-то Честер.  — Проходи, — вот, не нравится мне этот голос. И эти нарочито спокойные дежурные фразы тоже не нравятся. Я села на диван поближе к папе. Мама ходила по кабинету, Честер что-то с нездоровым бешеным интересом искал в ноутбуке, и только папа выглядел относительным островком спокойствия. Наигранного, скорее всего, но все же.  — Что-то случилось? — вопрос риторический, конечно. Так, чтобы разговор поддержать. От того, что все молчат, только страшнее…  — Результаты обследования пришли твоего принца, — нервно заметил Честер. — Так себе результаты.  — Ты только не переживай сразу, — зачастила мама. Так, дело совсем плохо. — Все будем повторное делать, нооо…  — Но можно и не делать, — хмуро закончил Честер, бесчеловечно отбирая у меня последнюю надежду.  — Ну… И что с этим?.. Как это решается? — спросила я уже целенаправленно у папы. Ответ Честера меня бы вряд ли устроил.  — Лечится… С огромной вероятностью, только оперативным путем. Можно, конечно, симптоматику почистить, но толку от этого особого не будет, — у папы был севший голос. Кажется, все силы уходили на внешнее поддержание спокойствия.  — А это… Это может закончиться не так, как надо? — я боялась даже вслух произносить то страшное слово, которое с новой силой забилось в голове. Я честно верила, что все обошлось.  — Может, — отозвался Честер. — Но без лечения лучше ему точно не будет.  — А он… Он же не знает… Ему нужно сказать, да? Вы скажете? — я и представления не имела, какие слова говорят врачи в такие моменты. И иметь это представление, признаться, не желала.  — Сказать нужно, — Честер кивнул, все еще не отрываясь от своего ноутбука. — Желательно, как есть, а не как хотелось бы, чтобы было.  — Да что ты там смотришь-то все время?! — не удержалась я. Как он может так? — Может, он все же важнее твоего долбанного ноута?!  — Кристина, — удивленно пробормотала мама.  — Ни в коем случае. Я как раз в своем, как ты выразилась, долбанном ноуте, ищу решение проблемы. В подробностях.  — И что? — я заговорила совсем тихо. — Там можно его найти?  — Надеюсь, — я не знала, что или кого он там ищет, но неожиданно прониклась к гаджету неземным уважением.  — А лежать он тут будет, да? — догадалась я. Пусть где угодно лежит, только чтобы все хорошо с ним было… И чтобы можно было хотя бы иногда к нему приходить.  — Ему нужно быть под присмотром врачей, — кивнула мама. — Отпускать его сейчас — это огромный риск.  — Хоть по территории больницы ему гулять можно? — а то я в прошлый раз очень агрессивно запретила ему вообще лишний раз шевелиться, но если это затянется… — Дышать же ему нужно…  — Можно, только недолго и не одному, — хоть что-то хорошее ему можно будет сказать...  — Алена Игоревна, Дмитрий Саныч! — в кабинет забежала тетя Марина. — Там экстренных привезли. Оставаться с Честером наедине я не хотела. Точнее, боялась. Боялась, что он сейчас добьет мою с трудом держащуюся на плаву психику, отобрав у нее последний кусок пенопласта своим грубым высказыванием. Я не знала, что делать. Хотелось ворваться в уже закрытую для посещений палату Антона, заставить его подвинуться и лежать с ним там до скончания веков. А еще, чтобы его век был хоть чуть-чуть длиннее, чем мой, потому что лежать с мертвым человеком — такая себе радость, что-то мне подсказывает. А он вредный, ему пойдет… Я всеми силами пыталась отвлечь себя подобными глупыми размышлениями, но у меня не получалось ровным счетом ничего. Уйти совсем от мыслей об Антоне не выходило, а любые размышления о нем в итоге утыкались в смерть. А еще в то, что ему ведь скажут… Я не хотела даже представлять, насколько будет страшно такое услышать, а потом и осознать. Хотелось только, чтобы все само разрешилось. В конце концов, эти гребаные гирляндочки на каждом углу и песенки, предрекающие новогоднее чудо, не могут так нагло и бездушно врать. Все ведь может просто пройти само? В конце концов, девяносто девять процентов чудес и так взяли на себя родители детей всего мира, неужели нельзя хотя бы этот оставшийся несчастный процент доверить курантам и деду в красной шубе? Ладно, даже не процент… Одно только здоровье Антона можно? Я подняла глаза от земли и увидела снеговика. Две палки-брови, прикрепленные под чуть необычным углом, кривоватая морковь и палка-рот без единого изгиба создавали образ совсем не веселой снежной скульптуры. Не знаю, случайно так вышло у его создателя или осознанно, но в целом этот оформленный сугробик выглядел достаточно печально. В очередной раз пролистывая телефонную книгу, я так и не нашла человека, с которым можно поговорить. Двор пустой, за сумасшедшую меня принять некому… Снеговик должен быть неплохим слушателем… Я пожала ветку своей рукой в знак приветствия.  — Я, конечно, не настолько вода, как ты, но вот полить ее люблю… — как-то глупо начала я. Хотя не знаю, возможно ли вообще разумно начать разговор со снеговиком. — Вот, на тебя сейчас и вылью, пожалуй… Знаешь, снег, а у меня у… Даже не у друга… Он, наверное, не друг… У Прохорова какую-то пакость нашли… Я даже названия не знаю, только знаю, что это что-то очень плохое. Понимаешь, я знаю, а он нет… А он и так из-за любой ерунды переживает, как маленький. У него знаешь, какие глаза грустные? Смотрит ими, как будто его весь мир обидел, аж самой плакать хочется. Жалеть начнешь, добрые слова говорить, так он еще больше дичиться начинает… Вот, что мне делать? Говорить со снеговиком оказалось не такой уж плохой идеей. По крайней мере, мысли как-то структурировались, собираясь в более-менее цельную, хотя и не особо связную речь. Периодически я вспоминала, что сижу во дворе, где могут в любой момент появиться люди, но, кажется, хоть в этой мелочи судьба решила мне уступить. Никого не было, а если люди и появлялись, то уже через минуту исчезали за домами или скрывались в своих подъездах. Даже погода была на моей стороне — было совсем не холодно. Так, температура поддержания снеговика в нормальном состоянии.  — Знаешь, я его когда увидела сначала, мне показалось, что противнее него вообще никого нет. Он просто каждым своим действием злил… Тогда я бы его обняла только при одном условии — будь он снеговиком вроде тебя… А сейчас мне страшно… Я очень боюсь, что он вот так растает… И нигде его не будет. Нигде. Лучше пусть он вредничает, плохо себя ведет, только не исчезает. Он должен долго-долго жить… Он умненький, он талантливый… Он очень хороший, хотя сразу так и не подумаешь. Еще бы улыбался почаще. По-настоящему только, не из вежливости… Знаешь, с ним все на свете забываешь… А у меня, вообще, парень есть… И о нем я так долго точно говорить не смогу. С ним совсем неинтересно, понимаешь? Вернее, интересно, наверное… Но не мне. После каждой встречи с ним хочется разве что спрятаться под одеялом, отключить телефон и удалиться из всех соцсетей, где он только меня сможет найти. Знаешь, за все время наших отношений я ему даже не позвонила первая ни разу, кажется… Это, наверное, дикость, да? Мне без него лучше, чем с ним. Я даже сейчас выбрала тебя, снеговика, в качестве собеседника, хотя, наверное, могла бы позвонить ему… Просто не хочется… В этот момент зазвонил мой телефон. На секунду я даже испугалась — это мог быть Егор, а его я сейчас слушать была абсолютно не в состоянии. Благо, чаще всего в наших разговорах говорить мне особо не приходилось, разве что утвердительно мычать, но все же… Но нет. Это был Артур, на занятия которого я сама не помню, как перестала ходить. Наверное, как-то все не до того…  — Я немного не понял, собираешься ли ты все еще поступать в театральное… Но в любом случае, у меня есть для тебя деловое предложение. Друг снимает фильм, ты по типажу бы на главную героиню неплохо подошла. Единственное, там съемки в другом городе будут… Тебя будут отпускать? Первые пробы на той неделе во вторник, но у тебя некий приоритет перед остальными будет, я договорился. Сможешь приехать? И вот тут я поняла, что в очередной раз понятия не имею, что со всем этим делать… Кажется, мечта оборачивается очередным геморроем, но она ведь… Мечта…