Разрушители стереотипов

Меня будто затопило. Я не разбирала слов, будто находилась под толщей воды, не могла уловить даже сути того, что говорила мама. Я видела, что она выжимает из себя улыбку, и от этого становилось еще хуже. Может, и хорошо, что я ничего не понимаю… Но так страшнее… Она говорит что-то плохое… И тут меня, точно героиню какой-нибудь мелодрамы, накрыл флэшбэк, от которого лезть на стену без веревки потянуло еще сильнее. Кажется, я была в первом классе. А он, наверное, уже тогда в тоске и печали, потому что от этой мысли мне становится хуже и другие ее просто не могут перебить в моем потерянном сознании. Судя по пожухшей листве вокруг, это была осень. Тогда у нас еще не было физики и в школу я ходила с удовольствием. А еще там у меня были друзья, а потому я, срисованная с советского плаката первоклассница с огромными бантищами и в платье, возвращалась с занятий не одна. Боюсь, что даже если начну вспоминать имена этих ребят, то это закончится разве что тем, что моя расшатанная психика разыстерится еще сильнее, а потому просто скажу, что со мной было двое мальчиков и девочка. И, судя по уровню демонстративности моих дальнейших действий, их мнение было очень важно для меня. Я не могу оценивать, насколько он там был маленький, когда ему было шесть или семь, но в восемь он уже точно выглядел достаточно взрослым. По крайней мере, я так серьезно и сосредоточенно смотреть не умею до сих пор. И он, наверное, тоже больше не сумеет… В попытке сбежать хотя бы от мыслей о том, что все очень плохо сейчас, я старалась погрузиться в это, пусть неприятное, но все же далекое от сегодняшнего дня воспоминание как можно глубже. По крайней мере, вину за это я, наверное, уже загладила... Он был очень напряженным. Дети не должны быть такими напряженными. Хотя к общению с маленькой мной в действительности стоило бы готовиться заранее. Либо стоило просто обходить меня стороной, пока я не вырасту и хоть мало-мальски не поумнею…  — Можно с тобой поговорить? Там, где их нет, — сейчас я бы сидела и разговаривала с ним сутками… Если бы только была такая возможность… Я судорожно пыталась уцепиться за хвост травмирующего воспоминания. Там он точно жив. Там с ним еще все было хорошо, а единственной проблемой было мое невыносимое поведение. — Я не хочу с тобой разговаривать! Ты злой! Ты всех обижаешь! — я топнула ногой. — Ну, чего ты? — растерянно пробормотал маленький Антон. — Я же тебе ничего плохого не говорил…  — Ты моих друзей не любишь! — мои сопровождающие предпочли хранить молчание. — Поэтому я и подошел не к ним… — откуда в этом малыше было столько самообладания, мне неизвестно, но во мне и сейчас не наберется такого количества. — Ты плохой, плохой, плохой… — я и сейчас-то особым навыком аргументации похвастаться не могу, а уж тогда и речи не было ни о чем подобном. — Да я обыкновенный! — чуть эмоциональнее табуретки. Для Антона, считай, пик экспрессии. — Ладно пусть эти… Твои друзья стоят. Кристин, ты… Ты хороший друг. Я тоже хочу с тобой дружить. Я не помню, что ему ответила, но точно знаю, что это к лучшему. С тех пор он точно больше не подходил, а в своем умении говорить ему неприятные вещи я не сомневаюсь. Но он же никогда об этом не рассказывал… Может быть, он забыл? Конечно же, он забыл… Но я… С чего я взяла, что имею право так себя вести? Я заскулила вслух. Больше проматывать это воспоминание в своей голове по кругу, накручивая себя с каждым разом все больше, я была не в состоянии. Укрытие вышло ничуть не менее колючим, чем окружающая действительность.  — Лобачевская, блин! — Ксюша резко ударила меня по бедру. Даже под моим водопадом истерики ощущать это было очень неприятно. — Че ты теперь-то воешь? Нормально же все!  — Я не вою, — неуверенно пробормотала я. — Все нормально?  — Ну, да, котенок. Я же сказала. Папа скоро придет, — мама по-прежнему казалась куда более измотанной, чем это было обычно.  — А… Тогда почему ты такая бледная? И… Я подумала, что он там… Он там… Вот… И поэтому ты… Вот… — Ксюша демонстративно закатила глаза. — Пусть она уйдет… Я не хотела говорить этого вслух, но была не в том состоянии, чтобы хоть как-то контролировать перерождение потока мыслей в речь. Наверное, нужно было извиниться, но отчего-то было все равно. Наверное, я должна была в секунду вскочить, едва услышав добрую весть, и начать танцевать от счастья, но не выходило даже просто встать с дивана. Ксюшу второй раз просить не пришлось, а потому в кабинете мы остались вдвоем с мамой.  — Почему ты бледная? Там что-то не так? Ему не будет хорошо? Я же вижу… — я хотела, чтобы мой голос звучал твердо, но в итоге просто уткнулась носом в мамино плечо и начала всхлипывать. Успокоительные, выпитые за время операции, кажется, меня не взяли.  — Я рассказывала, когда только пришла. Мне стало плохо в операционной, но миссия моя была на тот момент уже выполнена, — я услышала в мамином голосе улыбку. — Папа заканчивал один. С твоим Антоном все в порядке.  — А с тобой? — я подняла на маму взгляд. Кажется, ей становилось лучше, вот только моей расшатанной психике этого уже не объяснишь. — А если с тобой что-то случится? У тебя так раньше было? Давай тебе все обследования проведем, давай? Я не хочу, чтобы как с Антоном.  — Ну, у меня так было в последний раз лет семнадцать назад. Но это только предположение, я тебе ничего не говорила, — мне понадобилось неприлично долго времени, чтобы понять прозрачнейший намек, но в моем состоянии сам факт был победой.  — У нас будет еще Кристина? — что сгенерировал мозг, то сгенерировал…  — Я ничего не говорила, — мама прижала указательный палец к губам. Успокаивалась я медленно. Кажется, судьба все же решила надо мной сжалиться, а потому родителей никуда срочно не звали, и я не сидела здесь одна на этом диване печали. Мама спела мне с десяток колыбельных подряд, прежде чем я все же уснула. Папа сказал, что меня разбудят, как только Антон придет в сознание. И я, кажется, и во сне чувствовала каждую секунду ненавистного ожидания. Я была счастлива тому, что мне хотя бы не снились кошмары с участием Антона или кого-то злого. Маленькой меня, к примеру. В палату меня поначалу пускать не хотели, потому что это неправильно, непрофессионально и противоречит всему, чему только может. И, по моим ощущениям, я даже выглядела довольно здраво и трезво, когда согласилась с доводами. А вот по рассказам мамы, я побледнела до такой степени, что начала сливаться с кафелем на полу, и стала выглядеть так дезориентированно, будто бы совсем потеряла связь с реальностью. В итоге меня отпаивали сладким чаем, параллельно периодически меряя давление, под предлогом того, что к Антону нужно идти здоровой, чтобы он не волновался. Я еще раз десять переспросила, точно ли все хорошо прошло и не выяснится ли завтра, что все снова сломалось. Моя нервная система этого не выдержит. Еще один такой стресс, и она уже никогда ничего не выдержит… Мне понадобилось около часа, чтобы в самом деле успокоиться. Медикаментозно останавливать истерику родители побоялись, когда услышали, как я тут во время операции уже пыталась задавить себя успокоительными. Сквозь тонну сомнений меня все же пропустили ровно на пять минут убедиться, что он там вполне жив и орел. Я не знала, что говорить. Глупо броситься извиняться за то, что нагрубила десяток лет назад? Сухо спросить о самочувствии, чтобы не добивать ни свою, ни его нервную систему? Рассказать о том, что чуть не умерла здесь за последние несколько часов? В итоге я ничего не придумала и порассчитывала на то, в чем никогда не была сильна — на импровизацию. — Привет. Меня пустили к тебе на пять минут, потому что я очень жалостливо выглядела. Ну, чуть получше, чем ты сейчас, — быстро оттараторила я единственную заготовленную фразу.  — Ну, судя по твоему присутствию, это не рай, — пробурчал Антон слабо. — Я несерьезно, если что.  — Я могу уйти… Не потому что ты язвительный гад, а потому что тебе, кажется, тяжело разговаривать, — я ведь не могу все испортить, правда?  — Ну, пять минут я как-нибудь осилю, — улыбается.  — Я… Я сейчас сразу скажу, потому что потом мне будет еще стыднее и неудобнее… Я, в общем, посмотрела твой блокнот, — об участии Ксюши говорить было по-детсадовски глупо.  — И как? Ну, он выглядит в три раза напряженнее, чем секунду назад, но намного лучше, чем я себе представляла. Возможно, ближе к пенсии мы даже помиримся.  — Великолепно. Мне понравилось, — я на секунду задумалась, стоит ли продолжать, но тут же поняла, что все уже и так предельно ясно. Все, что я могу — показать, что меня это не беспокоит. — Тебе классно удаются люди, а ты мне одни пейзажи показывал…  — Ну, ты возможности насладиться моим творчеством не упустила, так что мне больше предложить нечего, — он выглядел чуть умиротвореннее.  — Теперь у тебя будет масса времени, чтобы нарисовать там много чего-нибудь красивого, пока тебя не выпишут. К концу больничного проведешь мне персональную экскурсию по блокнотной галерее. Давай, говори, что хорошо себя чувствуешь, и я пошла, а то времени нет.  — Я хорошо себя чувствую. А от мысли, что я больше не буду пугать несчастных добрых девушек своим болезненным видом, просто в восторге.  — Ну, вот и замечательно. Пока. Как только я разберусь, чем тебя теперь кормить, снова буду носить вкусняшки.  — Кристин… Передай, пожалуйста, родителям, что я прошу прощения за то, что устроил в операционной… — мне даже страшно стало… Там теперь руины?  — Ты там замучил всех своим поведением? Даже перед операцией не смог сдержаться, чтобы не поумничать?  — Я серьезно. Я закатил истерику, мешал людям выполнять свою работу. Мне очень стыдно, — он был такой трогательный с этим виноватым взглядом…  — Боюсь, что если начну переспрашивать, то ты засмущаешься еще сильнее, так что потом узнаю все у папы. И… Я еще хотела сказать… То, что я тебя поцеловала перед операцией… — лучше все решить сразу… Вот только я не придумала, что говорить дальше. А он придумал…  — Ровным счетом ничего не значит, ты была на эмоциях, думала, что я вот-вот умру и хотела подарить мне поцелуй на прощание, как в кино. Я все понял.  — Д-да… Именно так. Ты все понял правильно, как всегда… Ты у нас все всегда правильно понимаешь. Умница, — я улыбнулась и вышла из палаты, максимально бесшумно прикрыв дверь, чтобы хотя бы этим лишний раз не травмировать. Сообщение от Артура. Меня взяли на роль…