Разрушители стереотипов

Из радостных вестей было только то, что я смогла дозвониться родителям. Говорить им о том, что я стою посреди неизвестного поля, потому что на ближайшие пару километров связь есть только тут, естественно, не стала. Я наговорила что-то о том, что осталась ночевать у Вероники, которую, на самом деле, уже сто лет не видела. Антон посмотрел на меня, но ничего не сказал. Он вообще ничего не говорил, только без конца извинялся, что так вышло. Кажется, я зыркнула на него достаточно злобно, так что прошло и это. Он молча ходил по территории дворца в поисках ночлега. В замке ночевать было бы очень романтично, но потенциально травмоопасно — на голову могло что-нибудь упасть, а во сне заметить летящее на тебя нечто очень непросто. Ближе к ночи отчего-то стало холодать, так что толстовка категорически не спасала. У него в рюкзаке оказался зачем-то припасенный плед, который он решил тут же отдать даме. Тоже мне, герой… Мне хватило его прошлого похода на мороз, когда пришлось внепланово прощать все косяки. Еще у него были спички, но даже два наших отчаявшихся разума осознавали, что мы скорее просто спалим окрестности, чем благополучно переночуем в тепле. К тому же, под пледом и вплотную прижавшись к Антону, было не так уж и плохо. Благо, он теплый всегда. Спать было, как ни крути, страшно. Мало ли, злые звери, злые люди… Мы непонятно где, к тому же, без связи. Я рассматривала небо с россыпью звезд. Я не видела такого лет с пяти… Он рассматривал землю. Видимо, для него это в диковинку.  — Отдариваешься… — тихо заметила я.  — Что? — он, кажется, еле услышал мои слова в своей задумчивости.  — Отдариваешься за мое хорошее отношение всем вот этим. Это даже не благодарность, как ты это назвал… Должным быть не хочешь… Не от души ведь… Скажешь, нет?  — Нет, — в темноте его глаз было невидно, я только увидела, что он ко мне повернулся. — Я хотел тебя увидеть. Не в школе.  — Ну, времени море, успеешь насмотреться. Правда, не видно ничего, но можем потратить последнюю зарядку телефона на использование фонарика… Он тяжело вздохнул и снова посмотрел вниз. Я не знала, о чем он думает, и не хотела в это даже вникать. Не хочет посвящать в свои дела — не надо. Я достаточно отводила вокруг него хороводов… Не успела я закончить мысль, как он заговорил совсем тихо:  — У меня есть деловое предложение…  — Ммм… Говори, — я не изображала равнодушие, я его почти испытывала. Просто устала ждать от него хоть чего-то, кроме физики.  — Я расскажу все, о чем попросишь, — он тяжело выдохнул. — Любые вопросы. Обещаю, что буду честен.  — Я не очень сильна в деловых делах, но, кажется, от меня что-то тоже должны чего-то ждать… — я была ошарашена его словами. Какая муха его укусила? Он там не на муравейнике сидит?  — Я сейчас не в том положении, чтобы ставить условия, — он говорил все тише. — Да и, признаться, мое предложение не столь заманчиво, чтобы требовать чего-то взамен. Так что это я так, ради красного словца.  — Так, подожди, — я неожиданно для самой себя приосанилась. — С чего тебя заклинило?  — Уже начинаю жалеть, что обещал быть честен, — Антон сдержанно улыбнулся, опустив голову. Я хотела остановить его, сказать, что я еще не начинала играть в эту странную игру, но это сделало бы ситуацию еще более глупой. Он и так все понимает. — Я цепляюсь за последнюю возможность не отдалиться от тебя окончательно. Если тебя в самом деле так беспокоит, что ты меня не знаешь, я готов это исправить.  — Мне не стоит поддаваться на это? В плане, ты ведь не готов ни о чем говорить, как обычно, да? — я растерялась. Все не может быть так легко. Если он сейчас и ответит, то потом замкнется да?  — Я не готов говорить, или ты не готова слушать? — я не видела, но почувствовала на себе внимательный взгляд.  — Любимая книга? — спросила я первое, что пришло в голову. Если я и решусь лезть в душу, то точно не с места в карьер.  — «Идиот»… И еще… — Антон начал ковырять какой-то палочкой землю. Неожиданно подумалось, что, кажется, становится теплее. — Я Стивенсона люблю… Он заметно смутился, видимо, решив, что неправильно для такого взрослого мальчика читать подобные книжки. На секунду поднял голову, точно ища поддержки, тут же ее опустил. Броситься его утешать? Продолжить так, будто бы ничего не произошло? Вообще не трогать?  — Я, наверное, зря все это затеял… Дело же не в том, что я молчу… Тебе и неинтересно особо, — да даст он мне хоть минуту, проанализировать происходящее? Я же даже подумать не успеваю, как он себя накручивает…  — Я не хочу тратить твой внеплановый час откровений на ерунду, — пробормотала я. — Дай мне подумать… Так, я ничего умного не придумала, предупреждаю. Ты расстроился, когда узнал, что про деда статья выйдет?  — Да. Я был уверен, что ты больше никогда со мной разговаривать не будешь, а мне с тобой очень нравилось, — он говорил медленно, подбирая каждое слово. — И нравится. Неожиданно я осознала, что этот недоподкаст может обернуться колоссальной ответственностью. Он сейчас, казалось, в самом деле готов отвечать на все. Но потом… Это ведь обязывает меня, как минимум, быть другом. Чужими людьми оставаться с таким багажом информации просто не выйдет. А я за последние несколько месяцев потеряла уверенность абсолютно во всем. И в своем отношении к нему тоже.  — Это ни к чему тебя не обязывает, — он, видимо, еще умнее, чем кажется. Такие мысли точно на лице прочитать нельзя. — Я сам предложил.  — Расскажи что-нибудь хорошее из детства, — холод пусть и отступил, но всякий раз, стоило мне вспомнить, где мы, становилось не по себе. Он задумался. Надолго так задумался. Я уже хотела было его остановиться, отшутиться и сменить тему, но в последний момент осеклась. Пусть он найдет… Ему просто нужно подумать. Я бы сама полчаса вспоминала, если бы вот так резко спросили.  — У нас на даче собака была, когда мне лет пять было. Мы тогда там жили… Она меня очень любила. Никого к себе не подпускала, а меня любила… Она мне как-то у соседской девчонки медведя стащила плюшевого. Та его около забора бросила, а Марта через щель протащила. Порвала немного, но все же. Очень гордая была, когда отдавала. Девчонка пропажи, кажется, не заметила, но я все равно вернул, неудобно было. Я Марту подкармливал все время, поэтому, может, и она ко мне хорошо относилась. Сам ел, как воробей, а бабушка порции накладывала, как на четверых динозавров… Она рычала на всех, кто меня обижал… Судя по рассказу, собака во дворе жила, скорее всего, привязанная. Кто там его обижать умудрялся в собственном доме, я не понимала, но переспросить не решилась.  — Тебе ведь некомфортно от того, что происходит, да? — задала я риторический вопрос.  — Я не ставил задачей поддерживать собственный комфорт, — пробормотал Антон. — Все в силе, можешь спрашивать, что угодно.  — Нет, — я покачала головой. То, что он не может не сдержать данного обещания — это не повод его мучить, он уже и так чуть теплый сидит. Я осторожно обняла его.  — Давай так, — тихо начала я. — Ты ведь все равно предполагал, что я что-то конкретное спрошу, готовился что-то говорить… Просто расскажи о том, о чем сможешь без ущерба для себя. Мне интересно все, но ранить глупым и грубым вопросом я тебя не хочу… Может, переспрошу что-нибудь в процессе.  — Ну, — Антон, кажется, совсем растерялся. — В детстве я думал стать лепидоптерологом… Это тот, кто бабочек изучает… Я про них особо ничего не знал, кроме того, что они красивые и что их трогать нельзя… Только я думал про то, что если ты лепидоптеролог, то нужно обязательно бабочек коллекционировать… Мертвых… А я не хотел, чтобы они умирали, я наоборот хотел… Я тогда не знал, что они в принципе живут крайне недолго… Он неожиданно стал таким маленьким и потерянным в этих рассуждениях… Это именно то, что он считает важным рассказать? Или наиболее безопасным? Я думала о том, насколько уместным сейчас будет начать гладить его по голове, но все же не решилась. Мало ли, поймет неправильно, испугается.  — А почему в итоге физика?  — Ну, — он засмущался еще сильнее, отчего желание задавать вопросы отпало само собой. Пусть говорит о том, о чем готов. — Я подумал… Мне сказали, что это все для девочек… Мол, мужикам такое не может быть интересно… Наверное, правы были… А физиками бабушка с дедом были… Они могли помочь… Он замолчал. Я тоже понятия не имела, что тут сказать. То есть даже с физикой вот так… Нет, если начать его жалеть, точно сейчас обидится…  — Ты только останови меня, если вдруг надоест слушать или будет неинтересно, хорошо? Только честно, — он, кажется, собирался с мыслями. Я кивнула. — Мне было лет семь… Я гулял… Один. Было лето, раннее утро, на улице никого… Я… Я плохо помню… Только собака была очень большая и злая. Рыжая… Я тогда после Марты и не видел вблизи ни одну… Я не подумал, что она может, вот так… Не из чего… Она в ногу вцепилась. Сильно… Грызла… Я был уверен, что она меня съест… Я… Я боялся кричать, потому что рано, все спят, окна открыты… А еще мне казалось, что они посчитают меня трусом… Потом какой-то мужик вышел из подъезда, смог ее отогнать как-то… Она убежала… Он успокоить пытался, утешить как-то, пока врачи не приехали… Мне было очень стыдно. Потом скорая… Меня оперировали долго… Я даже не уверен, что один раз, плохо помню… И уколов делали много… Больно… От того, насколько бессвязной становилась его речь, было ясно, что история ему дается очень тяжело. Но остановить его сейчас — это показать, что мне скучно. Он же все понимает как-то глубоко своеобразно. С детства, как выяснилось…  — Я поэтому боюсь собак… И уколов… И операций, — с каждым словом он говорил все тише. — У меня шрам огромный на ноге… Очень уродливый… Страшный… Я все же не удержалась и поцеловала его в висок. Надеюсь, тот тараканчик, который отвечает в его голове за шрамы, почувствовал… Антон дернулся, но быстро пришел в себя. Маленький мой. Даже я не предполагала, что все так запущенно. Казалось, он стеснялся вообще всего, что его касалось.  — Я помню, ты про художку что-то спрашивала, — помолчав несколько минут, продолжил Антон. — Там… Там учитель постоянно кричал, я так не могу… Я не могу рисовать, когда на меня кричат, у меня… У меня руки трясутся. И… И выходит еще хуже, и он еще сильнее злится… Казалось, он вот-вот заплачет, но нет. Пара секунд, и он пришел в себя.  — В общем, я честно пытался там задержаться… Я долго ходил, но это, правда, невыносимо… Он еще без конца козырял своими успехами, подготовленными студентами и вот этим всем. Да так козырял, что ты себя еще большим ничтожеством чувствовал…  — Я бы маме с папой пожаловалась, — на автомате заметила я, но тут же осеклась. Я видела его родителей. Там некому жаловаться.  — Ну, я же мальчик, — Антон впервые за долгое время улыбнулся. — Я просто сбежал.  — По какому принципу ты выбираешь истории, которые рассказываешь? — я, в самом деле, не понимала. Я-то думала, дам ему свободу, и он съедет на что-то легкое и не имеющее особого значения.  — Поток сознания. Пытаюсь быть искренним, — Антон пожал плечами. — Тебе не нравится? Я же говорил… Лучше будет, если ты сама…  — Нееет! — я сказала неожиданно громко. — Я просто хочу тебя понять, раз уж ты сегодня готов к разговору. Мне интересно… И местами страшно, но об этом говорить не хочется. Он какой-то… Беззащитный. Пугающе беззащитный. Перед собаками, педагогами и людьми, которые могут ему сказать, что бабочки для девчонок. И тут я решила все же задать один вопрос.  — Давай, пока ты думаешь, все же я… Чего ты общаться-то со мной начал? Только не говори, что, как в кино, никто и никогда тебя не одергивал, а я вся такая независимая и прямолинейная…  — Да нет, конечно, — он опустил голову. Кажется, обещание быть честным в который раз вылезло боком. Я уже была готова отшутиться и сменить тему, как он заговорил. — Ты переживала, извиняться начала, пыталась вину загладить… Это так непривычно было… Так никто не делает…  — Ты не устал от откровений? — все-таки надо помнить, с кем дело имею. Ему же очень тяжело. — А то я сейчас всю энергию из тебя высосу своими разговорами.  — Я сам захотел. Все в порядке… Только мысли формулировать тяжело… Да у меня и не выходит, в принципе, — он усмехнулся.  — Зато ты на пике искренности, — я взяла его за руку и подсела еще ближе. Теперь дальше только на колени садиться. — Ты умница, правда. Я даже представлять не хочу, каково сейчас тебе, но это мощно, серьезно. Я со всей своей болтливостью не уверена, что смогла бы так.  — У меня было время, чтобы морально подготовиться, — он задумался. — И тем не менее, не хватило… Вообще, я не думал, что говорить честно будет так тяжело… Я, вроде, не то чтобы вру каждую секунду…  — Акция продлится до рассвета? — я улыбнулась. — Потом опять будешь молчать?  — Я вообще почти никогда не молчу… Но да, вряд ли я еще раз так смогу. Так что если хочешь что-то спросить — давай сейчас.  — Можно про семью? Если не хочешь, то конкретно на этот вопрос никакие обещания не распространяются…  — Я коротко, если можно, — я кивнула. — Папа поспорил на маму, выиграл, получился я. Они зачем-то женились, хотя я все равно с рождения жил у бабушки. Я отца очень злил всегда… Потом умер дед, потом бабушка… Я переехал в интернат. Потом отец узнал, что у начальника любимый племянник учится в этом лицее. Аленский. Желание отца дружить семьями было не передать словами, так что я теперь здесь. Прости, что так рассказал… Но суть же ясна, да?  — Да, — меня словно парализовало. Да, он очень старался говорить ровно и кратко. Но от этого чувство что я все же зря залезла на эту территорию, только усиливалось. Его было неимоверно жалко, а за себя безмерно неловко. Мне не стоило… От мысли, что он получился настолько случайно, что его могло не быть, стало очень страшно. От факта, что на людей в наше время могут спорить не только в бульварных романах — невыносимо паршиво. От того, как сейчас выглядел Антон — хотелось плакать. Радовал только факт того, что он сейчас все же есть, такой странный и неправильный.  — Прости меня, — прошептала я, уткнувшись носом в его плечо. — Я знаю, что ты сам предложил, но… Мне хотя бы стоило дождаться, когда ты сам будешь готов, я же обещала не мучить. Я воспользовалась ситуацией…  — Эээй, — я почувствовала, как он гладит меня по спине. Я еще и несчастной жертвой вышла. — Все же хорошо… Я бы сам так и не собрался, так и не сформулировал… Я пытался последние пятнадцать минут, ничего не получалось… Честно говоря, я был почти уверен, что первое, что ты спросишь — что у нас с Аленским. И последнее, скорее всего…  — А ты хочешь рассказать? — признаться, про Вадима я даже не думала. — Если нет, я переживу.  — Он ждет от людей какой-то особенной, не всем понятной верности… Ты не думай, сам он своим требованиям отвечает, старается, он себе очень высокую планку ставит… Просто я оказался недостаточно хорош… Я на него злюсь, конечно, но сам во всем виноват. Знал же, что он такой… Аленский о нем особо никогда ничего хорошего не говорил. Когда Антон в больнице лежал, он пару раз переспрашивал, что там и как, но так почти все интересовались. Злился Вадим действительно сильно. Правда, по пространным речам было неясно, на что. Переспрашивать я не решилась. Только сейчас я заметила, что он давно и достаточно активно трет свою ногу. Больно? Зуд? От чего? Укусил кто-то?  — Что такое? — я чуть отстранилась и взглядом показала в нужную сторону.  — Прости… Прости, я обычно это контролирую при людях. Прости, такого уже сто лет не было, — он так переживал, будто бы случилось что-то серьезное и неприятное мне. — Это от волнения… Шрам на ноге беспокоить начинает.  — Болит? — я не очень понимала, отчего так, но вряд ли он бы стал прикидываться и вызывать жалость.  — Да не то чтобы… Неприятно. Расспрашивать про Аленского теперь было уж точно неуместно. Ему, кажется, еще хуже, чем я могла предполагать. Зачем он вообще себя на это обрек? Я же ничего не просила… Только не разговаривала, поджимала губы и всячески демонстрировала недовольство. Какая же я дура…  — Я идиотка, — тихо прошептала я. — Прости меня… Я сама не знаю, зачем эти принципы глупые показывала… Мне хотелось инициативы с твоей стороны, я… Я просто решила, что теперь твоя очередь…  — Да правильно ты все решила, это я трус… Сначала с духом собраться не мог, потом ревновать начал, как детсадовец. Прав был Аленский, дружить я не умею…  — Мы не правы… С Вадимом. Я тебе, как тут вспомнилось недавно, тоже нечто подобное говорила, — он усмехнулся. Неужели помнит? — Сначала не учим, грузим своими представлениями, а потом возмущаемся, что не умеешь… Ты быстро учишься, вообще-то.  — Спасибо, — он улыбнулся. — Я могу про Аленского дорассказать…  — Не надо, — я видела, что это будет слишком даже сегодня. Лучше пусть это останется секретом, чем я его добью. — В другой раз.  — Хорошо, — судя по тому, как легко он согласился, с готовностью на любые допросы он переборщил. — Ты спать, может, хочешь? Автобус в семь утра будет, время есть.  — Страшно, — честно ответила я. — Улица, все чужое.  — Я же здесь. Я спать не буду, не бойся.  — Так тем более нечестно, — я замотала головой. — В автобусе посплю. Сколько у тебя зарядки на телефоне?  — Пятьдесят семь, — он на секунду посмотрел на включившийся экран.  — Пока хватит. Включай Стивенсона, на свой вкус. Я мало его читала. Вслух можешь?  — Да. Но ты закрываешь глаза и хотя бы пытаешься уснуть. Я начинаю понимать что-то в деловых предложениях.