Мой отец — Мир

— Прошу Вас, не сдавайтесь! Рафаэль, боритесь! Клодетт повторяла эти слова снова и снова. Ее язык начал заплетаться, а слезы, полившиеся вдруг рекой, стали мешать членораздельно говорить. В Париже всё ещё оставались солдаты, преданные своему капитану, — ими оказались Габриэль и Виктор, на которых Рафаэль сегодня так знатно бранился, — а в толпе горожан — добрые люди, среди которых, несомненно, была Жильберт, ее семейство, состоящее из двух детей и мужа Анатоуля, и Одрик, которого Клодетт раньше не знала. Виктор и Габриэль подхватили офицера под руки, Натали, дочь Жильберт, вместе с матерью побежали домой за лекарствами, чтобы обработать спину Рафаэля, а Одрик, Анатоуль и его сын Флорентин вместе с ними довели капитана до дома Клодетт. Там его взвалили на большой дубовый стол. Клодетт незамедлительно ринулась промывать раны капитана водой, в чем ей помог Виктор, смуглый солдат из стрелковой гвардии, а к тому времени прибежали и запыхавшиеся от спешки Жильберт с Натали. Виктор и Клодетт отошли в сторону, давая им пространство для работы. Клодетт в отчаянии прижала ладони к губам и принялась молиться. Все молчали. В комнате царила тишина. Только изредка перестукивали старые медицинские инструменты Жильберт, и кто-то порой вздыхал. Габриэль и Виктор сидели рядом и в молчаливом напряжении наблюдали за происходящим, а Флорентин, Одрик и Анатоуль стояли у стены. Судя по выражению зеленого лица мальчишки Флорентина, он не переносил вид крови и любые подобные зрелища. При одном только взгляде на несчастного можно было подумать, что он в любой момент мог шлёпнуться в обморок. Забавный был расклад, учитывая, что на грани смерти здесь был только Рафаэль. Когда Жильберт перевернула на офицера содержимое очередной склянки, спирт зашипел на его спине, и Рафаэль застонал от боли. Этот стон стал первым звуком, который капитан издал с момента окончания порки. В марципановом сердце у Клодетт затеплилась надежда. *** Жильберт и Натали закончили через пятнадцать минут. Виктор и Габриэль отнесли Рафаэля на кровать Клодетт. Убедившись в том, что капитан не нуждался больше ни в чем, кроме сна, все, за исключением Клодетт, покинули дом. Они сделали всё возможное, и теперь им оставалось только молить Бога об исцелении капитана. Клодетт оставила его в комнате одного, а сама пошла на кухню. Наложив каши, девушка тихо поставила ее около кровати, чтобы Рафаэль смог поесть, когда проснётся и почувствует голод, но из-за переживаний забыла даже о воде. Обессиленная, она села, положила руки на стол — тот самый, где только что капитан от боли скрежетал зубами, — и уронила на них тяжелую от переизбытка мыслей голову. Время в ожидании оказалось ещё мучительнее, чем сама операция по спасению Рафаэля. Она боялась сильнее, чем когда-либо. Вдруг он не проснётся? Что она тогда будет делать? Следом за этими мыслями появились и другие: Клодетт вдруг задумалась о мотивах Рафаэля, спасшего ребёнка такой высокой ценой. Капитан на своей службе делал немало плохих вещей, сильно не задумываясь о том, правильно ли это было — главное, чтобы закон одобрял, да корона поощряла. Но что изменилось в нем? Что на него нашло? Почему Рафаэль сделал это? Неизвестно, сколько времени прошло с тех пор и до того момента, как в комнате Клодетт что-то громыхнуло. Она тут же подскочила, побежала туда и с религиозным рвением отодвинула занавеску. На полу лежало множество осколков от тарелки с кашей, которую Клодетт приготовила для капитана. Сам Рафаэль сидел на кровати и, морщась от невыносимой боли, пытался встать, чтобы подобрать осколки. Он заметил Клодетт только когда она вошла в комнату. — Я случайно смахнул ее, я сейчас всё уберу… — принялся торопливо извиняться он. — Нет, нет! — поспешно перебила его Клодетт. — Я сама всё уберу. С этими словами она подбежала к нему и помогла лечь обратно. Рафаэль застонал, когда одеяло неаккуратно коснулось самой глубокой раны на его спине. — Простите! — испугалась девушка, различив на его лице гримасу боли. — Вы не та, кто передо мной должен хоть за что-то извиняться, — заверил ее капитан. Бастьен с неподдельным беспокойством потянулась к его лбу. — Вы весь горите! — опешила она и мгновенно встала. — Я принесу Вам воды… — Не уходите. Рафаэль перехватил ее руку за тонкое запястье. Клодетт удивленно обратила на него свой взгляд. Ее дыхание почему-то участилось. Она выдохнула. — Побудьте со мной, — попросил капитан с лёгкой улыбкой на губах. — Спойте мне. Как она могла ему отказать? Раньше завтрашнего утра капитан всё равно не смог бы самостоятельно дойти до дома, и то был слишком поздний час, чтобы просить кого-то о помощи. Да и вообще, как Рафаэль перенёс бы эту ночь, оставшись наедине с собой и своей болью? Девушка точно знала, что ее отец, раз его до сих пор не было, придёт домой и тут же ляжет спать, и о мужчине в спальне дочери не узнает. То же самое можно было сказать и о дедушке Клоде. Да и, кроме того, не имеет значения, что это за мужчина и чья это спальня, если он ранен. — Конечно я спою Вам. Забавно, вчера Вы укладывали меня спать здесь, а сегодня я Вас. — Она улыбнулась и осторожно присела на край постели. Ее голос звучал так, как звучит голос настоящего мечтателя: — Выходит, правило бумеранга существует. — В таком случае, завтра проклятого Роланда должны выпороть с такой же дьявольской силой, — простонал капитан и попытался перевернуться набок, что снова это причинило ему сильную боль. — Вам сегодня следует поменьше двигаться, — напомнила Клодетт. — Не ворочайтесь. — Мне в любом случае придётся двигаться, — усмехнулся офицер. — До дома идти далеко. Бастьен покосилась на него с таким видом, будто глядела на человека, предложившего ей начать учить индюшачий и поселиться в Лувре. — Да Вы смеётесь! — воскликнула она. — Далеко ли Вы уйдёте в таком состоянии? Ваша спина может закровоточить в любой момент. — Ну… — прохрипел он и через силу улыбнулся. — Выбора у меня всё равно нет. — Сегодня Вы будете спать здесь, — Бастьен произнесла это так, будто решение уже давно приняла. — А наутро уйдёте. Если только Вам станет лучше, конечно. Больным я Вас никуда не отпущу. В глазах ее засквозило сомнение. Капитан никогда не говорил, что у него есть жена или кто-то на примете, да и вёл себя совсем не так, как положено вести себя женатому мужчине, но всё же Клодетт не могла избавиться от мысли о том, что, быть может, сейчас она уводила чужого мужчину, пусть вовсе и не имела никаких скрытых намерений и подтекстов. — О, нет, я не могу… — промолвил он, и Бастьен чуть не подумала, что ее опасения подтвердились. — Я не могу спать с Вами в одной комнате. Это повредит Вашей репутации. Клодетт вздохнула и поднялась с кровати. — Вы и не будете спать со мной в одной комнате, — поспешила его успокоить она. — Я не раз ночевала в подвале вместе с кошками. Рафаэль было открыл рот, чтобы возразить по поводу того, что молодой девушке не пристало спать в подвале, но Бастьен предвидела это и убедила его в обратном: — Поверьте, там мне нравится не меньше, чем здесь. Клодетт услышала, как хлопнула в коридоре дверь. Кто-то вернулся домой. — Я принесу Вам воды, — прошептала Бастьен и быстро покинула комнату. Это были вернувшиеся с работы дедушка Клод и ее отец. Клодетт специально показалась им на глаза, чтобы они уж точно не стали проверять ее в комнате и не обнаружили капитана. Из-за Леонарда ей, однако, переживать не стоило. Он был красен как рак, и разило от него ужасным запахом — ее отец снова до чёртиков напился. Дочери он по привычке ни слова говорить не стал и тут же отправился спать. А вот Клод, напротив, уделил Клодетт внимание: — Внученька! — обрадовался он и заключил ее в медвежьи объятия. — Я слышал, что случилось сегодня с капитаном Ларивьером на площади. Своими глазами не видел, но знаю, что его выпороли. Кажется, за то, что препятствовал. Быть может он лучше, чем мне показался, а? Ты была там? — Что? А! Конечно нет. — Она передернула плечами и поспешила сменить тему. — Давай я тебя накормлю. Клод хорошо знал свою внучку, и абсолютно точно видел, что она что-то скрывала: улыбка Клодетт сегодня ему казалась какой-то не такой, движения ее были чересчур торопливы, а речь напоминала пулемётную очередь. Она себя так никогда не вела. Свои мысли, впрочем, он решил оставить при себе и пока не высказывать их вслух — что бы тут ни было, Клодетт пока ни в чем не признается. — Как сегодня дела на работе? Ты сильно устал? Что будешь? В смысле что будешь есть? Я тут приготовила кое-что утром на скорую руку, но мало уже осталось, может быть папа на работу взял… Всё в ней выдавало тревогу. Особенно тон. Клодетт потянулась к кастрюле с кашей и локтем сбила со стола хлебницу. Такая неуклюжесть ей была несвойственна. — Оставь. — Вздохнул дедушка. — Я слишком устал. Сейчас только хочу хорошенько выспаться. — Но поесть ведь тоже надо! — удивилась раздосадованная Бастьен. — Я на работе кое-как перекусил. Не беспокойся. Лучше сама отдохни. Клодетт разочарованно поставила кастрюлю на место. — Что ж, добрых снов, — выдавила она через силу и сомкнула пальцы с видом послушного ребёнка. — Добрых снов. — Улыбнулся дедушка краешком рта. Едва он скрылся в коридоре, Бастьен принялась лихорадочно искать кувшин с чистой водой. От страшного волнения она и позабыла, куда ставила его в последний раз. Вскоре она кувшин нашла, налила воды и подала ее капитану, без сомнения, слышавшего их разговор. — Ваш дедушка славный человек, — заметил Рафаэль с улыбкой. Клодетт шикнула на него. — У этого славного человека такой же славный слух, — прошептала она, поднеся палец к губам и призывая к тишине. Рафаэль выпил воду почти залпом — так сильно пересохло его горло, но из-за невыносимой боли даже жажда ушла на второй план. — Вы не голодны? У меня ещё осталась каша, — предложила Клодетт шепча. — Нет, спасибо, — вежливо отказался офицер. — У меня после порки отпал всякий аппетит. Вы лучше сами поешьте. — Мне эта порка тоже пришлась не по душе, если Вы не заметили. — И всё же Вы можете лежать, не испытывая боли. — В таком случае, может быть, Вам встать и спать стоя? — подстегнула его Клодетт. — Лошади так спят и неплохо живут. Попробуйте. Больнее, чем сейчас, уже точно не будет. Рафаэль обречённо вздохнул и покачал головой с демонстративным неодобрением. Эта девушка была неисправима. Того и гляди, начнёт ругаться как сомалийский пират. Впрочем, задерживаться здесь Бастьен была не намерена. Она почти вышла из комнаты, когда капитан ее остановил: — Клодетт, подождите. Девушка обернулась к нему с таким взволнованным видом, что непременно выдала себя: она точно надеялась, что Рафаэль ее позовёт. — Спокойной ночи, — произнёс он тихо. — Спокойной ночи, капитан. Она улыбнулась, когда вышла из комнаты. Такую улыбку, этот особенный сорт искренних улыбок, способен вызвать только человек, небезразличный хозяину этой самой улыбки. *** Клодетт не ложилась до самого рассвета. Она полночи искала в подвале нитки, в поисках которых разгромила добрую часть коробок и высыпала всё содержимое на пол, но всё-таки их нашла и смогла наконец приступить к работе. Когда измученного Рафаэля уносили с площади, Клодетт подобрала его рубашку, порванную в некоторых местах грубым палачом, и сейчас собиралась ее зашить, а заодно и постирать. Так она и сделала. Повесила рубашку сушиться, и только тогда смогла прилечь. Точнее говоря, уснула она прямо за столом на кухне — в голове Клодетт было слишком много мыслей, чтобы нормально заснуть, поэтому Бастьен отчаянно противилась сну, но вскоре тот победил, вместе с усталостью одолев ее организм. *** Несмотря на измотанность, — как физическую, так и моральную, — встала Клодетт по привычке рано. Вместе с жаворонками — даже раньше дедушки и отца. К тому времени как они проснулись, Клодетт уже приготовила для них завтрак, а после проводила их на работу и тихо заглянула к Рафаэлю — он по-прежнему спал. Дальше она занялась собой: умылась, переоделась в тёмно-синее платье, доставшееся ей ещё от мамы, убрала волосы в привычный низкий хвост на боку, а потом уютно устроилась в старом кресле с ветхим томиком любимой книжки. Клодетт перечитывала ее по два раза в месяц, но это ей не надоедало. В те времена люди могли довольствоваться намного меньшим, чем мы сейчас, и умели ценить мелочи, находя в них плюсы. Но во все времена бывали исключения. В дверь постучали, и когда Клодетт открыла, то на пороге увидела Жюля. Не самое доброе утро. Свою правую руку он с самодовольным видом держал за спиной. — С добрым утром, милая Клодетт! — поприветствован он ее. — Надеюсь, Вы хорошо спали сегодня. Бастьен едва удержалась от того, чтобы съязвить по этому поводу. — Здравствуйте… — Растерянно отпрянула Клодетт. — Чем обязана? — Просто хотел удостовериться, что Вы помните, какую честь мне окажете, став моей женой. С этими словами он протянул ей бархатную коробочку, в которой почти наверняка хранилось какое-то дорогое украшение. Вот что он прятал за спиной. — При всем уважении, я не могу его принять, — ответила она с виноватым видом. — Мне льстит Ваше внимание, но… — Мне кажется, Вы кривите душой, когда говорите, что Вам приятно, — с сомнением произнёс Жюль. Что ж, он был прав. Если бы он пришёл к ней вчерашним утром или любым предыдущим, Клодетт не так бы с ним разговаривала, но сейчас она чувствовала себя его должницей за спасение Рафаэля от последующих ударов плетью. И Жюль это знал. Потому и пришёл с подарком, рассчитывая расположить ее к себе. — Я перед Вами в неоплатном долгу, но… Я не могу стать Вашей женой, — выдохнула Клодетт. — Вот как. Жюль в один момент сделался вдруг таким разочарованным, что, если бы Бастьен не была с ним так хорошо знакома, непременно бы его пожалела. Он убрал коробку назад. Наверняка подарит ее одной из многочисленных любовниц, наивно купившихся то ли на его обаяние, то ли на его деньги. — Но, знаете… — вдруг начал он в своей привычной манере. Теперь Клодетт узнавала его самоуверенный тон. — Там, откуда я родом, принято платить. Услуга за услугу, моя дорогая. Жюль обошёл ее, окончательно сбив девушку с толку, и вдруг прижал Бастьен к стене. — Что Вы делаете?! — испугалась Клодетт и предприняла попытку безуспешно оттолкнуть его. В ответ он попытался задрать ее юбки, и Бастьен неистово закричала. — Отпустите меня! Отпустите! Прекратите! Пожалуйста, нет! Жюль, разумеется, не слушал. Не переставая громко кричать, Клодетт стала отбиваться ногами, и это выиграло лишнее время для ее спасителя: — Отпусти ее сейчас же, грязный подлец! Сработало. Жюль замер в изумлении. Рафаэль стоял у выхода из комнаты Клодетт. Покачиваясь, капитан всё же доковылял до коридора. Он едва держался на ногах и для поддержки выставленным в сторону локтем правой руки опирался на дверной косяк, но, даже так, он выглядел мужественно и воинственно. Взгляд измученных глаз всё ещё сильного мужчины, которым он наградил Жюля, говорил сам за себя: несмотря на слабость, капитан в любой момент был готов ринуться в бой, чтобы отстоять честь Клодетт. Открытая ссора с сыном судьи не сулила человеку в его положении ничего хорошего, но Рафаэль вдруг понял, что всё остальное для него теперь отошло на задний план и стало лишь фоном. Неподдельное удивление де Валуа вдруг сменилось хохотом. Он смеялся так, будто происходящее здесь его забавляло. — Вы? — проговорил он сквозь смех. — Вы двое? Может, сын судьи и смеялся, но в душе ему было вовсе не до смеха. Его одолела ярость и ревность, каждая из этих бессмысленных эмоций подпитывала другую, вместе являя собой гремучую смесь. — Надо же, Клодетт! — задыхался он от хохота. — Не думал, что ты так глупа. Ты разделила ложе с ним! Рафаэль и Клодетт переглянулись. Жюль был жесток и говорил неправду, и злость внутри Бастьен кипела раскалённой лавой. Де Валуа выражался о капитане с такой пренебрежительностью, что ей вдруг стало за него обидно. — Да как Вы смеете! — она дала волю своей ярости. — Это уже слишком! Как можно с людьми так гнусно обходиться?! Двуличная, коварная, лживая… Клодетт не могла ни унять свой гнев, ни управлять им. — Правда? — театрализовано удивился Жюль. — И в чем же гнусность моего обхождения? — В том, что Вы только что смешали ее с грязью, — процедил капитан сквозь зубы и сжал кулаки. Циничный Жюль полагал, что спасение Рафаэля от лишних ударов давало ему право говорить всё, что он только пожелает. — Наверное, надо было позволить палачу закончить начатое. Сегодня Вы едва не стали посмешищем и бывшим солдатом, — напомнил Жюль со злорадной ухмылкой на лице. — Ох, нет, посмешищем Вы всё же стали… — Он издал смешок. — Но Вам повезло сохранить высокое звание. К чему же снова искушать судьбу? Рафаэль ничего не знал о сохранении своего звания, но сейчас был так зол на вестника, что не стал спрашивать. Он вперил свой тяжёлый, полный ненависти взгляд в Жюля и произнёс: — Уходите прочь. Он был твёрд и ясно давал понять, что будет настаивать на этом хоть целую вечность, и Жюль, наш отменный лицедей, приправляя проклятия своими улыбками, оставил их, при этом не позабыв о самом главном — напоследок он громко хлопнул дверью. Только когда он вышел, Клодетт смогла вздохнуть спокойно. — Спасибо, я… — начала было она, но Рафаэль тут же направился к выходу. — Куда же Вы? — Я отправляюсь во Дворец Правосудия. Мне нужно знать, правду ли сказал Жюль о том, что судья сохранил мое звание, — объяснил он и положил ладонь на дверную ручку, когда Бастьен остановила его: — Подождите, я хотя бы принесу Вашу рубашку! Прошло несколько секунд, и Клодетт тут же вернулась с чистой рубашкой в руках. — Но ведь она… — удивился капитан. — Я подобрала ее на площади, постирала и зашила. — Улыбнулась Бастьен. — Носите на здоровье. Рафаэль не смог удержаться от улыбки. Это был приятный сюрприз. Дело было не в том, что она сделала, а в том, кто это сделал и для кого. — Ну спасибо! — поблагодарил ее растроганный Ларивьер, надел рубашку и покинул дом. *** В таком виде Рафаэль во Дворце Правосудия ещё никогда не появлялся. Несмотря на предостережения стражников, он ворвался к судье без стука и тут же дал волю своему негодованию: — Вы сохранили за мной мое звание. Почему? От быстрого бега по лестницам у него появилась отдышка, совсем как у Клодетт в день порки. Капитан догадывался, каким будет ответ, и потому боялся его услышать. — Потому что наш договор всё ещё в силе, капитан Ларивьер, — Михель улыбнулся такой же хитрой улыбкой, какую Рафаэль так ненавидел в его сыне. — Вы следили за Клодетт Бастьен долгое время, втирались к ней в доверие… Судья сделал паузу. Ларивьер заметно напрягся, и тот продолжил: — Расскажите мне всё, что Вы узнали об этой ведьме.