Мой отец — Мир

Леонард был горд. Клод был расстроен, потому что знал: Жюль никогда не сможет сделать его внучку счастливой. О состоянии Рафаэля и говорить нечего — читателю это и без того хорошо известно. Клодетт отказалась от любых празднеств в свою честь, которые устраивались в средневековье и имели сходства с современным «дивичником», и согласилась лишь на поход в баню. Жюль, однако, настоял на одной традиционной, но сильно изменённой при этом, свадебной игре, которая должна была состояться после венчания и предшествовала попойке в честь молодожёнов. Девушка возражать не стала. Она посмотрела на это под другим углом, менее скептическим, и решила, что это будет отличный способ в последний раз почувствовать свободу, ведь боле такой возможности ей не представится. Гостей созвали едва ли не полгорода. Клодетт была против, но, как читатель уже давно определил, власти невеста, а тем более невеста Жюльена де Валуа, не имела никакой, и голос ее ничего не стоил в ту тёмную в воображении современного человека и далёкую от нас эпоху. Ей довольно было и того, что жених все эти дни занимался в основном самолюбованием, следил за тем, чтобы на свадьбе покормился его ненасытный эгоизм и укрепилась честь, и, к ее счастью, не трогал девушку. Что касалось торжества, Жюль на расходы не поскупился. «Свадьба не каждый день бывает!» — говорил он в своё оправдание, когда Клодетт, будучи ярым противником любых шумных мероприятий, укоризненно качала головой на его новые запросы. Она была уверена так же и в том, что Жюль женится не один раз. То была пятница. Часы пробили обедню, и открылось свадебное торжество. Невеста по старой средневековой традиции ехала в кортеже, запряженном четверкой серых лошадей. Внутри кареты вместе с ней ехали две девушки из высших кругов, которых Жюль сам выбрал ей в лучшие подруги, ведь негоже, по его словам, знатной девушке таскаться с отребьем. Да. Так оно и было. Клодетт более не была из бедных слоёв населения. Став женой одного из самых знатных людей Парижа, она с большим нежеланием перенеслась в высшее общество. Обе девушки были знатны и красивы. Как выразился Жюль, он подбирал подруг ей подстать, но Клодетт терзали сомнения: безусловно, обе они являлись его любовницами, что не укрылось от внимательных глаз девушки по фамилии всё ещё Бастьен. Вскоре ее предположение подтвердилось поведением Шанталь и Иветты — так звали девушек. Судя по всему, они обе были посвящены в любовные дела друг друга, и ни одну из них не смущало, что они спали с одним и тем же мужчиной, любви которого хватало на всех парижских красавиц, и находились на его свадьбе, набивались в подруги к его невесте. Ничего святого у них не было. Клодетт долго и тщетно пыталась понять, куда подевалось их самоуважение, но, по-видимому, оно Богом дано не всем в равной мере. Шанталь была долговязой брюнеткой с полными губами и цветочным венцом на голове. Платье ее выглядело так, будто свадьба была у нее, а не у Клодетт. Столь пышными были юбки и яркими цвета, что на их фоне платье невесты совсем терялось. В ее наряде присутствовали и розовый, и желтый, но преобладал всё же дикий красный цвет. Он и отводил глаза от Клодетт, которая, на самом деле, была ему за это даже благодарна. Платье Иветты было попроще, из-за чего Клодетт сначала посчитала эту девушку более скромной, но позже по поведению поняла, что сильно в ней ошибалась. Тонкие волосы Иветты были распущены — лишь две пряди ее по обеим сторонам были заплетены в тонкие косички — и светлы почти как снег, а кожа и того была белее. Она была одета в чёрное и не сильно замороченное платье, украшенное лишь несколькими узорчатыми лентами и драгоценными камнями. Как правило, из гардероба невесты брали лучшее платье и превращали его в свадебное, но все свои платья Клодетт донашивала за мамой и надевать любое из них на эту свадьбу, замешанную на обмане и основанную на принуждении, отказалась, потому что посчитала это осквернением ее чести. Платье сшили новое. Оно было белым, как лилии, с жемчужно-серым корсажем. Серебряный пояс-корсет мешал Клодетт дышать, но по традиции, которую девушка немедленно нашла наиглупейшей, снять его мог только жених. Образ невесты дополняли ожерелье, подаренное Женихом накануне торжества, и смарагдовая брошь, которую Клодетт одолжила у Шанталь, чтобы прикрыть вырез на платье. Этот жест целомудрия в очередной раз продемонстрировал ее новоиспеченным «подругам по расчету» ангельскую невинность девушки, вызвав у них бурную реакцию и негодование. — Какая глупость! — удивлялась Иветта. — Мужчинам не нравится, когда всё слишком уж закрыто. — Да! — выпучив серые глаза, подхватила Шанталь и энергично закивала своей пустой головой. Эти ее жесты подтверждали лишь наличие головы, но точно не собственного мнения. — Ты такими темпами никогда не сможешь привлечь мужское внимание! Клодетт закашлялась. Неужто они забыли, что она уже выходила замуж? — Вы ведь помните, где находитесь? — напомнила Клодетт незадачливым девицам. — Зачем мне привлекать чьё-то внимание, если я его уже привлекла настолько, что разговор сейчас мы ведём на моей свадьбе? Шанталь и Иветта переглянулись и прыснули. Высокие моральные принципы Клодетт они находили до колик смешными. Такие люди были везде и всегда, во все времена и всегда они будут, но Клодетт, однако, никак не могла избавиться от мыслей о том, что их общество было ей весьма неприятно. Она то и дело старалась молча смотреть в окно, пыталась отключиться и не отвлекаться на их пустые разговоры, но каждой новой фразой они удивляли ее ещё больше. Впрочем, даже эти безнравственные девушки неспособны были смутить Клодетт так сильно, как смущала ее близость предстоящей брачной ночи. Консумация брака его по закону укрепляла. Богато расшитый камзол Жюля сверкал на солнце, когда тот ехал впереди на шикарном гнедом жеребце, возглавляя процессию вместе с друзьями, — их обгоняли только музыканты, которые шли и впереди жениха, и впереди невесты. Да и что скрывать — сам Жюль, купаясь в лучах всеобщего внимания, светился как никогда, но причина его радости была Клодетт хорошо известна. Шумное шествие приблизилось к собору Нотр-Дам. За процессией свысока наблюдали восседающие на его крыше каменные горгульи. Клодетт выглянула из окошка, чтобы увидеть собор получше. Сочетающий в себе одновременно и изящество, и монументальность, он поражал ее раз за разом строгим величием своего облика. В какой день бы она сюда ни пришла, Собор Парижской Богоматери всегда представал перед ней во всем своём великолепии — у него не было плохих дней. Духовным центром Парижа и сердцем Франции он по праву звался и будет зваться спустя многие века. Когда-то его почётное место на восточной стороне колыбели Парижа занимал древний храм Юпитера, а после — базилика Святого Стефана. Как ценители всего древнего и исторического, мы понадеемся, что великолепный Notre-Dame de Paris основался здесь надолго, и его место не займёт ничто другое. Когда экипаж остановился, и пришло время выходить, Клодетт растерялась, но всё же показалась свету. Смех, весёлые лица и взгляды, обращённые на нее, лишь напоминали ей о том, где и по какой причине она находилась. Девушка воздела очи к небу и встретилась с каменным взглядом Пречистой Девы — Мария смотрела на неё с вершины арки у витража-розы, держа на руках младенца Иисуса. Взгляд ее Клодетт не могла растолковать. Только верующий человек поймёт, что такое этот взгляд. Ты вроде смотришь на одну и ту же икону, статую или картину с изображением святого, а взгляд у него в зависимости от ситуации меняется: то он строгий, то опечаленный, то жалостливый, а то радостный, поощряющий. «Скажи, я поступаю дурно?» — спросила Клодетт у Богоматери, но та вместо ответа гостеприимно приняла ее в своём соборе. *** Венчание Клодетт помнила очень смутно. Она то и дело искала в толпе знакомое лицо Рафаэля, но не находила. Потом мысленно ругала себя за это.  «Что за глупости такие? Он не придёт! Конечно же он не придет! Только самоубийца может прийти!» — заверяла она саму себя. Ноэль, стоявший недалёко, своей улыбкой подбадривал подругу, но едва ли это могло ее утешить. Жюльен тем временем не сводил с невесты глаз. Он глядел на неё как на своё главное сокровище, как на источник своего счастья, и девушка про себя не забыла отметить, что из де Валуа вышел бы потрясающий актёр. Когда священник после молебна соединил руки молодожёнов, Клодетт стало так неприятно, что она опять вспомнила о том, что ждало ее сегодняшней ночью после танцев, и побледнела. Всё, чего им сегодня желали, — счастливого брака в мире и согласии, рождения чад — она хотела с другим мужчиной. И даже по этой причине Клодетт себя презирала. Она произнесла клятву не думая: слова срывались с ее губ так стремительно, что девушка не успевала даже понять их смысл. Когда Клодетт произнесла последнюю клятву, Жюль, чья улыбка не исчезала с самого начала церемонии и до ее окончания, ободряюще улыбнулся девушке, теперь являющейся ему женой. После их посыпали латынью, и венчание было окончено. В собор вошла Клодетт Бастьен, но вышла вместо неё оттуда уже Клодетт де Валуа. Народ высыпал на улицу. Все ждали игры. Даже Клодетт ждала, ведь знала, что может повлиять на ее длительность. А чем дольше игра затянется, тем позже начнётся попойка. Суть игры была такова: невесту сажали на самую быструю в конюшне лошадь, и десять одинаково одетых мужчин, включая мужа, должны были ее догнать. Каждый участник, кроме, разумеется, самой невесты, надевал на лицо маску. Важным условием игры было молчание преследователей, чтобы девушка не узнала голос мужа, ведь когда ее ловил один из всадников, она должна была угадать, ее это муж или нет. Если невеста не угадывала, мужчина, при условии, что он не жених, выходил из игры, а если угадывала — отводил ее в «укромное место», куда вскоре должен был прийти и жених в надежде на первый поцелуй. После празднования невеста возвращалась туда с мужем, и тот исполнял свой супружеский долг. Клодетт де Валуа накинула шикарный бархатный, раньше времени подаренный ей каким-то знатным вельможей, плащ, сняла с головы позолоченный венец, и муж помог ей запрыгнуть на высокую вороную кобылу немецкой породы. Она по правилам стартовала первой — мужчины в масках седлали лошадей только когда невеста скрывалась из виду, чтобы та не запомнила, на какую из лошадей сел ее муж, что усложняло задачу и самих преследователей, ведь невесту было не так-то просто догнать. Кроме того, все они были в плащах с большими накинутыми капюшонами, так что различать их нельзя было даже по волосам. Итак, Клодетт пришпорила лошадь, и та сорвалась с места со скоростью молнии. Она бежала так быстро, что ветер свистел в ушах, а плащ, развеваясь, громко хлопал за ее спиной. Однако, не прошло и пяти минут, как ее настигли. Минут через семь два мужчины подряд вышли из игры, когда она приняла их за мужа. Клодетт не могла скрыть улыбки, ведь со своей цель сделать игру продолжительнее она пока успешно справлялась. Боялась только назвать Жюльеном настоящего Жюльена — в таком случае Клодетт по правилам игры должна была сама его поцеловать без права выбора, и всё бы закончилось. Стараясь избегать всех игроков, Клодетт выехала к окраинам Парижа, где улицы были шире по причине редких домов и было где разгуляться, чтобы в случае чего удрать. Вскоре она оказалась на дороге, ведущей к тому выезду из Парижа, через который можно было попасть на тропинку к деревне Рафаэля. У неё защемило сердце. Но можно было расслабиться. Едва ли кто-то станет искать ее здесь. Пятнадцать минут она бродила по округе и даже не успела как следует насладиться одиночеством, когда ее настиг один из преследователей. Неизвестный всадников подъехал к ней и рукой в кожаной перчатке коснулся ее плеча. Клодетт вздрогнула от неожиданности — так глубоко она ушла в свои мысли, что даже не заметила, как ее нашли. Она с досадой взглянула на всадника. Мужчина был сложен крепче, чем Жюль, из чего Клодетт немедленно сделала вывод, что это точно был не он, а потому специально произнесла неправильный ответ: — Это ты, Жюльен! Он не ответил. Только кивнул и жестом позвал ее за собой. Клодетт в недоумении нахмурилась. Если она обозналась, и это действительно был Жюль, он должен был снять маску и показаться ей, а она, побеждённая, в свою очередь должна была подарить ему, победителю, поцелуй. Впрочем, вопросов она задавать не стала и молча последовала за всадником, решив, что не до конца поняла правила игры. Когда мужчина вывел ее на ту самую знакомую тропинку, по которой Рафаэль не раз возил Клодетт, ее вдруг охватили сомнения. Надо же, какое совпадение! Та же тропинка, ведущая из Парижа! «Ну, ведь в правилах не было сказано, что это «укромное место» молодожёнов непременно должно находиться в пределах города?» — подумала она и успокоила себя этим. Всадник держался необычайно ровно для обыкновенного мужчины, поэтому Клодетт приняла его за одного из солдат гвардии. Мало ли, кого взяли в игру? С друзьями Жюля ей ещё только предстояло встретиться, поэтому знать каждого она по понятным причинам не могла. Мужчина закашлялся, и при этом ужасно похоже на Рафаэля. Даже кулак поднёс он ко рту так же, как это делал последний. Клодетт снова нахмурилась. Неужели?.. Нет, невозможно! Жюль ни за что не взял бы его в игру. Прошло ещё около трёх минут, но ни на одной развилке они не поменяли курс. Сомнений больше не было — они держали путь в деревню Рафаэля. Или собирались свернуть неожиданно в чернеющий лес. Клодетт затормозила лошадь, чтобы отряхнуть плащ от какой-то грязи, видимо, полетевшей на него от копыт во время бега. Неизвестный свою лошадь тоже остановил и собирался было обернуться к девушке, но неожиданно отвернулся. Так резко люди делают движения обычно при неожиданной боли, о которой они забыли, и которая им очень учтиво напоминает о себе. Де Валуа замерла. От удивления она огромными, как монеты, глазами уставилась на всадника, повернутого к ней спиной и молча ждущего, когда девушка будет готова ехать дальше. Если бы это был Рафаэль, ему тоже было бы больно — слишком мало прошло времени после зверской порки. Не оставив однако своей мысли, Клодетт двинулась вперёд. Она вмиг поравнялась с мужчиной, и тот тоже пришпорил лошадь, но не тут-то было вырваться ему вперёд — Клодетт, давно державшая эту идею в голове как хорошо вычерченный план, сорвала с него маску.