Мой отец — Мир

Ее одолело чувство беспомощности. Она не успела ничего разглядеть. Перед ее глазами со скоростью молнии пронеслись живописные французские пейзажи с преобладанием свежего зеленого цвета весны, особенно ярко мелькнуло солнце, а потом глаза инстинктивно закрылись. Удар об воду — шум, вызванный громким всплеском, и вдруг — тишина. Только шёпот воды в ушах. Клодетт открыла глаза и обратила свой взор наверх, к солнцу, проглядывающему через поверхность воды, прощавшемуся с ней. Она знала, что тонула. Как и большинство женщин того времени, Клодетт не умела плавать. Набранный в легкие воздух выбило при ударе о поверхность воды. Ей было больше нечем дышать. Клодетт пыталась выкарабкаться наверх, но руки ее запутались в чём-то — возможно, в водорослях или старой рыболовной сети, поросшей ими же. Мимо проплыл косяк непуганой рыбы, значит, это была очень старая сеть, или не сеть вовсе, — рыбаки в этих забытых краях или не бывали давно, или не бывали вообще. Едва ли это было хорошо — никто ее здесь не спасёт. Клодетт не видела Рафаэля и понятия не имела, куда он делся. Вдруг его сильные руки подхватили ее на последнем издыхании и понесли наверх, к солнцу, с которым девушка едва не попрощалась навсегда. Клодетт и Рафаэль вынырнули из воды, и открывшиеся глаза девушки вдруг ослепила яркая вспышка, — она оказалась неготова к возвращению на дневной свет. Здесь был хорошо слышен шёпот воды. Точнее говоря, шум безжалостной реки, которая своим быстрым течением пыталась унести борющегося сразу за две жизни Рафаэля вместе с его возлюбленной. Собирая последние силы, капитан сопротивлялся течению и плыл. Его ношу отнюдь не облегчало то, что на своих руках он нёс Клодетт к берегу словно безвольную тряпичную куклу, — так она обессилела после того как вода едва не задушила ее. Наконец, они добрались до земли. У берега песчаное дно, местами каменистое и усыпанное острыми раковинами, о которые Рафаэль немедленно порезал ступни, стало намного мельче, но, к ее счастью, девушка не могла до него дотянуться из-за не слишком высокого роста. Это позволило ей избежать сильных порезов, чего нельзя было сказать о капитане. Добравшись до земли, Рафаэль осторожно посадил Клодетт на траву. Оказавшись на суше, она обнаружила, что на берегу после такого нежелательного купания стало ещё холоднее. Мокрая до нитки и обдуваемая ветром, забиравшимся под одежду, она дрожала всем телом. Зубы стучали друг о друга, влажные волосы, с которых стекала речная вода, свисали вниз как крысиные хвосты, а губы почти сливались с бледным цветом кожи, только немного посинели от холода. Для невесты выглядела Клодетт, мягко говоря, не очень.  — Мы оба сейчас похожи на утопленников? — спросил Рафаэль, пытаясь разрядить обстановку, но мгновенно об этом пожалел. К его счастью, Клодетт или ничего не услышала, или просто не придала этому большое значение. Она поднялась на от холода дрожащие в коленях ноги и устремила взгляд на утёс, с которого они спрыгнули. Высоко — на глаз под сотню метров. Редко случается, что люди после такого выживают. Но ее интересовала отнюдь не высота, прыжок с которой они сумели пережить: Клодетт надеялась, что не увидит на вершине стрелков, заметивших их и узнавших о том, что они выжили. Там действительно никого не было. Де Валуа впервые за долгое время смогла вздохнуть спокойно. Теперь у них хотя бы было прикрытие. Наверняка солдаты уже мчались в Париж со скверными известиями, чтобы рассказать Жюльену о том, что его молодая жена погибла. Если все поверили, что они разбились насмерть, Клодетт и Рафаэля не станут искать. Пусть она и была спасена, что-то мешало ей дышать. Место, в котором они находились, разительно отличалось от привычных городских улиц, чем не могло не радовать. То была небольшая роща. Быстрая река умывала ее песчаные, пока еще чистые, не загрязнённые всяким мусором берега. Когда Клодетт обернулась, Рафаэль уже был без рубашки. Он сидел на корточках и пытался разжечь огонь. Его плащ, камзол и рубашка висели на ветках неподалёку — по-видимому, капитан собирался просушить одежду. — И свою тоже снимай, — сказал он, заметив ее недоумённый взгляд. — Ни за что! — отказалась Клодетт. — Женщины… — проворчал Рафаэль и покачал головой, не глядя на неё. — Выжила, чтобы простудиться и умереть. Выглядело и правда глупо. Она не ответила. Молча сняла плащ и протянула ему: — Вот это можно и просушить, но я не уверена, что это подходящее место для костра. Кто-то может увидеть дым. — Если мне не изменяет память, здесь в двух шагах деревня, — бросил он через плечо. — Я не бывал здесь раньше, но в детстве слышал о селении за утёсом. Полагаю, это и есть тот самый утёс. Вот уж не думал, что он так близко. — Ты можешь и ошибаться. Стоит ли того риск? — настаивала Клодетт. *** Спор кончился тем, что они решили отправиться в путь не отдохнувшими. Нужно было как можно скорее отдалиться от этого места, где им по-прежнему угрожала большая опасность. Около десяти минут в пути Рафаэль выжимал свою рубашку и убеждал Клодетт в том, что и ей бы стоило снять свою одежду, но это отнюдь не возымело действия. Со всех сторон их теснила нужда. Кроме того, здесь, на открытом пространстве, почти с каждой стороны окружённом дремучими лесами, они легко могли быть настигнуты голодными лесными животными. В первой половине века, во времена великой бубонной чумы, волки бродили прямо по улицам Парижа, но горожане решили эту проблему, так что в городе они с тех пор не показывались, а вот в окрестных лесах им было приволье. Нужно было немедленно добраться до деревни, но идти пешком до нее, несмотря на пройденное расстояние, оставалось добрых два часа. Стемнело. Они остановились в степи, чтобы передохнуть. Рафаэль умело разжег костёр, и Клодетт поняла, что он делал это уже не в первый раз. Поблизости не было ни пеньков, ни упавших деревьев. Плащи за время пути успели высохнуть, так что одним Ларивьер укутал замёрзшую девушку, а на второй они сели как на ковёр. Совсем измученная, Клодетт положила голову на плечо Рафаэля, а капитан, по правде говоря, не ожидавший от нее такого действия, приобнял ее рукой. Девушка дрожала от холода, ведь одежда на ней до сих пор не до конца высохла, но всё равно не поддавалась на уговоры Рафаэля и отказывалась раздеться. Сухой плащ поверх мокрого платья и объятия офицера кое-как согревали. Лик ее был бледнее самой луны, но игравшие на нем блики огня делали его живее.  — За моими вещами могут прийти в скором времени и в этот дом, — промолвил Рафаэль, длинной палкой вороша в костре ветки, обратившиеся в угольки. — Нужно как можно скорее найти Абсолон другое убежище. Сама знаешь, что с ней станется, если найдут кота, или просто узнают воришку. — Куда мы отправимся? — спросила Клодетт с надеждой в голосе, которую капитан не оправдал. — Не имею и малейшего представления. — Он покачал головой. — Знаю одно: в Париж мне путь заказан. Возможно, даже придётся бежать в Нормандию. — Хочешь заняться изготовлением сыров? В тебе есть задатки молочника? — подстегнула девушка, чтобы разбавить атмосферу. — Мы могли бы сбежать в Шампань. О Нормандии я не слышала ничего хорошего, там на костре сожгли девушку, освободившую Францию от англичан, а вот в Труа у меня имеются родственники, они могли бы нас принять. — Что, в таком случае, станем виноделами? — усмехнулся он. — Куда угодно, хоть в Пуатье, только бы не в Париж и только бы не без тебя. Клодетт не знала, как сказать ему, что она собиралась возвратиться в Париж. — Сначала мне нужно попасть домой, — выпалила она, страшно боясь его реакции. — Папа и дедушка должны знать, что я жива, иначе они будут мучиться, а я в свою очередь должна убедиться в том, что отцу ничего не угрожает. — Это исключено! — воскликнул Рафаэль, и Клодетт отпрянула. — Ты хотя бы представляешь, какой опасности себя подвергнешь? — А ты представляешь, что чувствуют родители, когда умирают их дети?! — вспылила она и встала. И тут же пожалела о своих словах. Рафаэль знал, что чувствуют родители, переживая своих детей. Он сам был одним из таких родителей. — Хорошо, — произнёс он тихо и тоже встал. Его голос стал ниже и тише: — Нам повезло. Теперь все считают нас погибшими, но Господь сжалился, и мы всё же живы. Но главное, что в их глазах мы мертвы. Благодаря этому мы получили шанс, который выпадает только раз в жизни, и то не каждому. Итак, мы вернёмся в Париж завтрашней ночью, и… — Нет, тебе туда нельзя, я отправлюсь одна! — возразила Клодетт, но Рафаэль невозмутимо продолжал, будто ее и не слышал: — Мы вернёмся в Париж завтрашней ночью, и навестим твоего отца. Ты попрощаешься с ним, и мы немедленно покинем город. Отправимся в Труа под чужими именами и там начнём новую жизнь. Своё прошлое мы оставим в Париже. Он проглотит все плохие воспоминания с таким же успехом, с каким он на протяжении многих веков, не зная жалости, глотает человеческие души и разбивает сердца. — Рафаэль, это… — На глаза Клодетт наворачивались слезы. — Это… Она хотела сказать: «Это безумие». Но Рафаэль посмотрел на неё, и внутри у неё всё перевернулось. — Это чудесно! — воскликнула девушка воодушевлённо и бросилась ему на шею, сама себя не узнавая. Тот от счастья засмеялся. Он подхватил ее, поднял и покружил в воздухе. Его горячее сердце бешено колотилось о грудную клетку. — У нас будет хорошая жизнь. У нас будет счастливая жизнь, я тебе обещаю! — клялся капитан, лбом прижимаясь ко лбу Клодетт, и она ему верила. — Мы тайно обвенчаемся, и… Клодетт отпрянула. Она хотела что-то сказать, но так и замерла. Ей показалось, что сердце ее тоже застыло в груди. Она смотрела на Рафаэля широко открытыми глазами и хлопала ресницами, пытаясь понять, всерьёз ли капитан сейчас сделал ей предложение. Заметив ее озадаченность, мужчина поспешил объясниться: — Консумации брака ещё не было, — напомнил ей Рафаэль, и ему плохо сделалось от той мысли, что если бы он не похитил ее, Клодетт сейчас была бы в постели Жюльена. — А это значит, что он ещё не закреплён. Ты не до конца жена Жюльена, и у тебя ещё есть шанс стать женой того, кто сделает  тебя счастливой. Сделает, Клодетт, клянусь душой! Из ее глаз покатились слёзы. Девушка отчаянно вытирала их со своего бледного личика и не знала, куда смотреть. Неожиданно Рафаэль упал пред ней на колени. Маленькая ладошка Клодетт утонула в его, когда он взял ее холодную руку и прижал к своему сердцу, глядя девушке в глаза: — Клодетт, ты станешь моей женой? Она не выдержала этого и зарыдала. Счастье было так близко, но Клодетт не могла поверить, что оно действительно было возможным. — О, Рафаэль! — плакала она. — Ты станешь причиной моей гибели. А я твоей. — И пусть! — ответил он с видом по-настоящему влюблённого мужчины. — Мы или станем счастливыми, или погубим друг друга… — молвила Клодетт. — Третьего не дано. — Это значит, что ты согласна? Выждав паузу, она сказала: «Да».