Несовпадающий паззл

Чашка с ароматным кофе беззвучно опустилась на стол, секунду спустя рядом с ней оказалась тарелочка с круассаном и несколько салфеток. В ответ на раздраженный взгляд Кински Фишер только улыбнулся — мягко и до отвращения понимающе — и вернулся в кресло, поднимая папку и отпивая из собственной чашки. Кински мрачно уставился на круассан. Пери и их чертова любезность. Не то чтобы он был против любезности, или пери, или круассана… хотя, пожалуй, Фишера он обменял бы на коробку пончиков или шоколадку. Тут, в Нео-Шанхае, пери и так было слишком много. — Сомневаюсь, что нам стоило приезжать, — сказал он, сверля Фишера взглядом — больше смотреть было не на что, а от выученной почти наизусть информации на Сайто его уже тошнило, — всего через несколько дней он вернется в Токио. Мы могли бы заняться его контактами там, а не тратить время. — Раз Бюро платит командировочные, то почему бы не съездить? — легкомысленно отозвался Фишер, закидывая ногу на ногу. Под Бюро он подразумевал, конечно, не ФБР — хотя Кински тоже надеялся на оплату командировочных, — а Терес-Интерпол. Вот уж кто не скупился на оплату своих полицейских, так это Национальное Бюро Тагиру. Особенно когда дело касалось работорговли. Эх, с каким удовольствием Кински обошелся бы без этих вездесущих проныр! Ну или хотя бы связался с японскими интерполовцами. Но руководство распорядилось иначе. У Сайто было двойное гражданство, а Тагиру интересовалась расследованием гораздо больше Японии. — Может быть, потому что мы на работе? Фишер поднял глаза и посмотрел на него этим своим взглядом невинного агнца, проникающим прямо в душу и заставляющим чувствовать себя отпетым негодяем. Его телефон нежно звякнул, оповещая о сообщении. — А я работаю, — доброжелательно ответил Фишер. Он взглянул на экран, нажал несколько кнопок и грациозно поднялся с кресла, прижимая трубку к уху и принимаясь ходить — прогуливаться — туда-сюда по гостиничному номеру. Его длинная юбка колыхалась при ходьбе, вызывая у Кински настойчивое желание забраться в чемодан Фишера, пока он спит, и укоротить все до единого предметы одежды. Если костюмы Фишера раньше еще хоть как-то напоминали человеческую одежду — только с короткой юбкой поверх брюк, — то в поездке он перешел на весьма экзотические наряды. Кински вынужден был признать, что так Фишер сливается с основной массой пери на улицах, но это не значит, что ему это нравилось. К нарядам добавлялись многочисленные серьги в раковинах ушей — пери не прокалывали мочки — и рисунки над бровями и на висках, и рабочая атмосфера окончательно покидала Кински. Это все была какая-то долбаная экскурсия, а не расследование! По утверждению самого Фишера, одежда и украшения рассказывали всем заинтересованным лицам о его социальном положении. Он был пайрикой, тагирийцем, женат и имел четырех детей, его родители были живы, а муж приехал из Серейского Союза. И всю эту информацию заинтересованное лицо Кински узнал из досье, предоставленного руководством, а вовсе не из количества сережек на миллиметр уха. Роберт Фишер бесил его. Кински вообще терпеть не мог пери. И уж тем более он не обязан был любить напарника-пери, нелюбезно навязанного ему начальством. Напарника-пери, формально руководящего операцией. Напарника-пери, свалившегося как снег на голову с этой его снисходительной улыбкой, десятками успешных расследований на счету и полным чемоданом дорогих шмоток. Враждебность Кински его, кажется, совершенно не беспокоила. Положив трубку — весь разговор проходил на китайском, и Кински ни черта не понял, — Фишер забрал из кресла свой ноутбук и поставил его на стол. — Ребята из неошанхайского Бюро очень милы, — сказал он и открыл крышку компьютера, — раз уж они все равно приглядывают за Сайто, то согласились поделиться результатами наблюдения. Он не сказал, что ребята из неошанхайского Бюро «очень милы» не просто так, а потому что кто-то из местных шишек был его приятелем, и Кински тщетно вслушивался, пытаясь уловить в его голосе сарказм. — И это нам как-то поможет? — скептически спросил Кински. Фишер не ответил. И даже не вздохнул. Он просто загрузил компьютер и пощелкал мышкой, разворачивая на полный экран присланные ему документы. Довольно неплохие фотографии демонстрировали Кена Сайто собственной персоной, застывшего у большого черного автомобиля. Вид у него был напряженный и сияющий одновременно — ни на одной из фотографий в деле Кински не видел такой широкой улыбки. Он вообще не предполагал, что Сайто умеет улыбаться. Через пару фото к Сайто присоединился незнакомый пери. Картинки сменяли друг друга: Сайто целует незнакомцу пальцы, прижимает его ладонь к своей щеке с видом настолько ошеломленным, что Кински поморщился. На последней фотографии оба садились в машину. — Свидание с каким-то пери, — недовольно сказал Кински. — Это вполне законно. — Пайрикой, — задумчиво поправил его Фишер. — Ну да. Я должен был догадаться по его одежде. За свою иронию Кински удостоился очередного всепрощающего взгляда. — Сайто пери, — терпеливо сказал Фишер. — Он будет целовать руки только пайрике. Кински поспешно перевел глаза на экран. Ну разумеется, он знал все это, просто не сдержал языка, и теперь чувствовать себя идиотом было противно. Особенно перед Фишером. Особенно учитывая, что он с самого начала выставлял себя идиотом. Когда их представили друг другу, Кински был настолько зол, что спросил, сколько этому стажеру лет. — Сто семь, — ответил Фишер с такой сладкой улыбкой, что у Кински заболели все зубы от стремительно развивающегося кариеса. — Я тоже рад познакомиться. Коллеги еще неделю дразнили Кински при каждом удобном — и неудобном — случае. Что не прибавляло ему симпатий к этому столетнему упырю с внешностью гламурной жертвы. — Кто этот парень? — спросил Кински, возвращаясь мыслями к работе. — Артур Гарднер, — медленно ответил Фишер, проматывая информацию. — Местный уроженец, двадцать пять лет… женат… — он хмурился все сильнее. — Что за бред? Кински пожал плечами. — Он как-то связан с криминалом? На этот раз Фишер вздохнул — тяжело и досадливо, будто не хотел расстраивать ребенка, но и смолчать не мог. — Он женат, — повторил он. — Ты совсем не работал с пери, верно? — Верно, — Кински поджал губы, — и да, да, я знаю все про «любовь с первого взгляда» и «лебединую верность» и «чудесный метаморфоз», вот только я не верю, что никто и никогда не бегает налево. Фишер снова вздохнул. — «Лебединая верность», — он хмыкнул, как показалось Кински, с юмором. Потом вдруг снова нахмурился, развернул одну из фотографий и с недоумением вперился в экран. — Как так?.. — Что? — Кински встрепенулся. — Что? Но Фишер, игнорируя вопросы, упал на стул и принялся лихорадочно щелкать клавишами. Наконец, через несколько минут, когда Кински готов был уже взорваться, он торжествующе хлопнул по столу ладонью и повернул экран. Там оказалась цветная фотография с какого-то великосветского мероприятия — судя по ошеломительным нарядам и блеску драгоценностей. В центре фотографии красовался Кен Сайто с бокалом шампанского и улыбкой на лице. А рядом с ним — в темно-синем платье, закрывающем шею до самых ушей и руки до середины пальцев, с бриллиантами на висках — замер тот самый пайрика. — Они успели еще где-то засветиться? — спросил Кински. Это уже было странно. Измены изменами, но чтобы женатый пери выходил в свет не со своим законным супругом — о таком он не слышал. — Открытие филиала в Осаке. Фотография сделана шесть лет назад. Кен Сайто и Артур Андерсон, — Фишер покрутил колесико, увеличивая фото. — Его муж. — Он не Гарднер, — пробормотал Кински, соображая, что все это может означать. — Он не Гарднер. — Фишер откинулся на стуле, разглядывая лица. — И он не местный. Андерсон тагириец. А это значит, что все его документы фальшивка. — И осталось понять, почему, — закончил за него Кински. Фишер улыбнулся: — Почему он встречается с Сайто. Да.