Свалка драбблов BTS

      Когда Чонгук открывает глаза, то упирается взглядом в белый, знакомый потолок. Такой, каким он запомнил его ещё в молодости. Чонгуку тошно от этого. Вокруг всё ещё лежит пыль, и возникает чувство, что она уже начала копиться даже на нём самом.       В голове мужчины немного звенит, и он зажимает переносицу между пальцев, чтобы сфокусировать зрение. Он даже не заметил как заснул. И только сейчас, кажется, начинает понимать, почему проснулся. В дверь его старой квартиры стучатся. Сильно, быстро, требовательно.       Чонгук сам за собой не замечает как подскакивает с кровати, как в пару прыжков оказывается у двери, хватается за ручку и… Замирает. Он так надеется. Он почти уверен, что знает. И открывает дверь, не глядя в глазок.       По ту сторону от него стоит Хосок. Взрослый, изменившийся, с короткой стрижкой и без тонны косметики, как тогда, когда они выступали. Такой… настоящий. — Привет, — говорит Чонгук дрожащим голосом и отходит, пропуская Хосока внутрь. — Проходи.       Тот переступает порог, не разрывая зрительного контакта, и закрывает за собой дверь. Смотрит пристально и безжизненно, холодно. Чонгук под таким взглядом ёжится, но всё же выдавливает из себя: — Как ты?       Хосок молчит, а у Чонгука от этого нервная дрожь в коленях и сорванное дыхание. Он почти готов заплакать, хотя в его возрасте уже не положено. Они не виделись почти пять лет, и Чонгук без понятия, что говорить и как себя вести, поэтому он начинает с того, что уже привык произносить в телефонную трубку. — Я снова живу в Пусане, — выдыхает он, пожимая плечами и отводя взгляд. — Женился вот. Мы с женой дочь назвали в твою- — Ты издеваешься?! — тихо, но яростно перебивает его Хосок.       Чонгук тотчас поднимает на него глаза. Злость. Ничем не прикрытая злость, почти ненависть. Чонгук чувствует, как холодные мурашки пробегают по его позвоночнику, и еле сглатывает. — Прости, — почти шепчет он виновато. — Это так типично для меня — говорить только о себе. Прости… — снова повторяет он и опускает голову совсем низко, упираясь взглядом в свои ноги. — Я просто надеюсь, что ты в порядке, — добавляет он и видит в сутулой фигуре старшего уже знакомую картину. Когда-то давно тот так же сидел на их общей кровати: ссутулившись, сцепив руки в замке и неотрывно смотря куда-то сквозь них.       Хосок на эти его слова лишь прыскает от смеха, но не более, и глаз не отводит, словно он просто не в состоянии. — Ты хотя бы смог всё-таки вырваться из твоего родного города? — спрашивает Чонгук с надеждой. — Города, который ты так не любил, и где никогда ничего не происходило? — Смог, — просто отвечает старший, а затем добавляет. — Зато ты в свой вернулся.       Чонгук резко вздёргивает голову и смотрит гневно. Он никогда не называл свой город нелюбимым. А затем в один миг успокаивается, сейчас не время для агрессии или ярости. Это не то место, не тот момент. Это уже даже не те «они».       Он смотрит на лицо Хосока, закрывает глаза всего на секунду и видит его, всё ещё сидящего на их застеленной кровати, но теперь уже говорящего. Яростно, разочарованно, резко жестикулируя. Чонгук не успевает вырвать своё сознание из одного воспоминания, как его тут же захватывает другое. Хосок в бешенстве. Кричащий, безумный, кидающий Чону в лицо новую одежду жены Техёна, которую тот по невнимательности оставил у них в квартире. «Кто она?», — яростно спрашивает Хосок. Младший отвечает громко, стараясь перекричать возлюбленного, говорит правду, зная, что его даже не слушают, и в конце концов, сдавшись, кидает цветастую майку Хосоку в лицо. Та соскальзывает по его коже и Хосок опускает голову. Он смотрит на ткань в своих ладонях и качает головой. Чонгук всё ещё не понимает, что натворил. — На самом деле, — снова открывает рот младший, вновь поднимая взгляд. — Я приехал попросить прощения вживую и… Попрощаться, — добавляет он, видя как расширяются глаза Хосока. — Потому что, ну… Ты знаешь, в этом нет никакого секрета, что у обоих из нас время вышло. Это не может тянуться вечно, — заканчивает он и видит, как старший сокрушённо качает головой, прямо как тогда, пять лет назад, молчаливо сидя на их общей кровати. — Мы с тобой теперь совершенно разные люди, — говорит он, глядя прямо на своего хёна, когда первая слеза скатывается по его собственной щеке.       Старший поднимает на него взгляд оторопело и застывает взглядом на этой слезе, переставая, кажется, даже дышать. — Так что, привет с другой стороны, Хосок-хён, — продолжает Чонгук, опуская глаза. — Я, должно быть, звонил тебе за всё это время тысячу раз, чтобы сказать тебе, что я действительно сожалею, обо всём, что сделал, что сказал и что даже не попытался донести тогда. Но каждый раз, когда я звоню, ты никогда не берёшь трубку или не находишься дома. Я даже не знаю, сменил ли ты номер, переехал ли?       По его щеке сбегает очередная слеза и Чонгук не успевает даже краем глаза заметить резкое движение, которое Хосок делает в его сторону, вжимая в стену сильнее, вдавливая собой. Старший тычется губами в его сухие губы, зажмурив глаза и крепко держа Чона за руки, словно боясь, что тот вырвется. У Чонгука нет даже мысли попытаться, поэтому он лишь плотнее закрывает глаза, погружаясь в мир под его веками, где Хосок кричит что-то матерное и злое, машет на него рукой и уходит в дождь, даже не обернувшись. — Привет из другой жизни, хён, — задушено шепчет младший, когда Хосок, оторвавшись от его губ начинает поцелуями спускаться по подбородку к его шее. — По крайней мере, могу сказать: я пытался объяснить тебе, что мне действительно жаль за то, что я разбил твоё сердце, — шепчет он, захлёбываясь в рыданях, глотая солёные горячие слёзы и чувствуя как Хосок руками пробирается под его рубашку, пока Хосок из воспоминаний под закрытыми веками, мокрый и продрогший, кричит на него в отторжении, непонимании и обиде. — Но это ведь теперь не важно, — еле шевелит губами он загнанно. — Ведь это теперь тебя буквально совершенно не волнует, — добавляет Чонгук, содрогаясь от этого кричащего, промокшего, отчаявшегося Хосока из воспоминаний. — В любом случае.       И пока настоящий Хосок в растерянности отрывается от его кожи, старый Хосок поджимает губы, потерянно проводит рукой по волосам и бесцельно оглядывается, совершенно не замечая ливня. — В любом случае? В любом случае, Чонгук?! Не волнует? Ты серьёзно считаешь, что меня это больше не волнует? — еле выдыхает Хосок из настоящего и Чонгук, чувствует, как его дёргают за руку.       Хосок бросает его на кровать яростно, и только тогда у младшего хватает смелости открыть глаза. Его хён выглядит до злого печальным и отчаянными. — Привет с другой стороны, — говорит он, не отводя взгляда от глаз Чонгука, наощупь разрывая его рубашку. — Я должно быть звонил тебе уже тысячу раз. Чтобы сказать, что я сожалею обо всём, что я натворил, но когда я звоню, тебя никогда не бывает дома. — продолжает старший, расстёгивая чонов ремень. — Привет из другой жизни. По крайней мере я могу сказать, что я пытался рассказать тебе о том, как мне жаль, что я разбил твоё сердце. Но это не важно, это ведь буквально больше тебя не волнует, — говорит от, срываясь и сдёргивая с Чонгука последнюю одежду, что оставалась на нём. — Это ведь ты постоянно говоришь? Как думаешь, я пропустил хоть одно твоё блядское сообщение? Хоть одно, Чонгук? Да я был готов сорваться к тебе в любой момент, стоило тебе только позвать. Но ты этого не делал. Конечно. У тебя теперь семья, дочь! Какое тебе до меня дело?! Поэтому я запретил себе даже отвечать, я дал тебе жить дальше, но что ты делаешь! Приезжаешь обратно, звонишь мне и что мне остаётся, когда ты сам буквально отдал себя в мои руки?! — кричит Хосок, смотря на лицо Чонгука, по которому не перестают течь слёзы. — Поэтому, бери ответственность за себя сам.       Хосок задирает его ноги и Чонгука прошибает словно током, когда он чувствует язык внутри себя. Ему не делали римминг уже чертовски давно и теперь он чувствует всё словно впервые, словно не было всех этих лет между ним и Хосоком. Рука старшего ложится на уже стоящий член Чона, и тот захлёбывается в стоне. Его ноги дрожат, а голос срывается на высокие ноты. Он отвык от этого, так отвык. Настолько, что чувствует, что готов взорваться от всего того, что испытывает сейчас.       Когда Хосок отстраняется, Чонгук не может сдержать разочарованного стона, но старший на него не реагирует. Он лишь быстро снимает с себя всю одежду, открывая взгляду уже до боли стоящий член, и садится на край кровати, широко расставляя ноги. Младший смотрит на него поражённо и пристыженно. Он всё понимает, но с места не двигается. — Давай Чонгук-и, — зовёт его хён и дважды хлопает себя по ногам. — Ты же знаешь, это моя любимая поза. И раз уж ты пришёл просить прощения, то делай это как следует.       Чон сглатывает и смущённо опускает глаза. Он молча подползает к Хосоку, перекидывает через него ноги и, сплюнув на руку, растирает слюну по крупной головке члена старшего. Тот кладёт свои руки на его ягодицы привычным жестом и Чонгук медленно опускается на недлинный, но толстый член. У него не было никого сзади уже около трёх лет, он даже не растягивал себя последние годы, поэтому член входит тяжело и больно. У Чонгука по щекам снова текут слёзы, но никто не обращает на них внимания, потому что то, что сейчас происходит между этими мужчинами намного важнее, чем небольшая боль. В следующее мгновение бёдра младшего поднимаются, а затем резко опускаются, Хосок помогает ему, направляя движения, и нежно целует в плечо, пока младший, не пытаясь быть тихим или скромным, начинает скакать на члене своего бывшего парня как когда-то много лет назад. Его стенки распирает толстый член, а на бёдрах покоятся любимые родные руки и Чонгук не знает, когда в последний раз чувствовал себя настолько счастливым. Они замедляют движения, делая их тягучими и плавными, максимально глубокими и когда Хосок с силой бьёт по накаченным ягодицам Чонгука, тот округляет глаза и смотрит так невыносимо пристально, что у старшего падает сердце. Они набрасываются друг на друга в поцелуе и младший обвивает шею своего хёна руками, пока тот, приобняв своего любимого одной рукой за талию, а другой придерживая под круглый и упругий зад, поднимается на ноги, не снимая Чонгука со своего члена и только когда им начинает не хватать дыхания, позволяет ему встать на ноги. Хосок смотрит на затуманенный взгляд младшего, разворачивает его к себе спиной, наклоняет и вставляет ему прямо стоя, чувствуя под своими руками, как дрожит его тело.       В тот день они меняют много поз. Чонгук садится к нему спиной и насаживается резко и быстро, в процессе буквально ложась на Хосока, ласкающего его член рукой. Чонгук изгибается на нём словно змея и Хосок каждую секунду с трудом удерживает себя от оргазма. У младшего срывается голос от стонов, но он даже не думает останавливать Хосока, делающего ему минет, а затем, едва доведя Гуки до разрядки, вгрызающегося в его кукольные губки страстным поцелуем. Старший кладёт Чонгука, усталого и измученного, на бок и снова входит, не переставая двигаться ни на секунду. У Чонгука уже нет сил даже стонать, но он послушно принимает член под свои хрипы, выкрики, слова хёна, о том какой он хороший и красивый, и мокрые поцелуи, которыми тот его награждает. Хосок вылизывает его грудь, целует, играет с сосочками и даже не сбавляет темпа. Хосок входит глубоко и мощно. Хосок нагибает его раком, не давая опереться даже на кровать, оставляя единственной опорой Чонгука — его ноги, которые его еле-еле держат. Хосок трахает его как сучку. Хосок не оставляет его член без внимания, но и не даёт кончить. Хосок целует его в шею и слегка придушивает, когда позволяет всё же достичь оргазма, но не давая передышки, сразу дёргает на себя, предлагая вновь усесться на него лицом к лицу. И Чонгук не имеет права отказаться. Их секс не милый и не нежный. Их секс дикий, безумный, грязный, беспрерывный. Чонгук снова скачет верхом на члене, упирающемся в простату, пока Хосок руками блуждает во всему его телу. Они снова целуются, когда Чонгук кончает. Хосок снова поднимает его на руки, но лишь затем, чтобы опустить на колени перед собой. Чонгук послушно преклоняется перед ним, он прекрасно знает, что будет дальше. Хосок всегда любил эти глупые сцены из порно.       Хосок дрочит себе прямо перед лицом Чона. Глаза старшего закрыты, а брови сведены на переносице. Чонгук послушно открывает рот и высовывает язык, потому что помнит — его хёну так нравится, тот издаёт короткий и глухой стон и кончает. Бурно, много, пачкая лицо, рот и грудь Чонгука. Тот послушно проглатывает это облизывается и покорно стоит перед старшим, ожидая чего тот захочет дальше. Но Хосок лишь поднимает его с пола, целует нежно и почти целомудренно и укладывает рядом с собой на кровать. — Хён, — почти провалившись в сон, зовёт его Чонгук. — Ты же понимаешь, что это ничего не меняет. В Пусане меня ждёт семья.       Он слышит за своей спиной тяжёлый вздох и чувствует, как Хосок обнимает его сзади, упираясь головой между лопаток. — Понимаю, — тихо отвечает он и мягко целует младшего в плечо. — А теперь спи.

***

      Когда Чонгук просыпается утром, Хосока уже нет ни рядом на кровати, ни в квартире. Словно и не было его тут вчера. Чон кутается в одеяло и берёт телефон в руки, уже машинально набирая знакомый номер. Но не успевает он вновь погрузить в ненависть к себе, как гудки прекращаются, что означает лишь одно — трубку на той стороне повода подняли. — Что? — следует простой вопрос. — Где ты? — выдыхает Чонгук неверяще и тут же получает короткий ответ: — Выгляни в окно.       Младший срывается места, подбегая к окну в их спальне и у него перехватывает дыхание. Внизу, около машины стоит Хосок, грустно смотря на него снизу вверх. Старший больше не говорит ни слова, лишь молча отключает звонок, закрывает капот машины и садится на водительское сидение, покидая двор когда-то их общей квартиры. Чонгук провожает его взглядом и молча оседает на пол. Слёзы больше не льются по его щекам, и лишь что-то очень важное внутри рвётся навсегда. Тем же вечером он возвращается в Пусан.