I don't know if the world will end today I see a new beginning rise behind the sun We can never catch up to it as fast as we run
В окно нагло пробирается полдень и бесцеремонно будит Бокуто, и тот с кряхтением выползает из кровати, проверяет сообщения и краснеет. круассан: боже бокуто ну ты и сопля :D мы тебя тоже любим, очень сильно, ты балбеса кусок. сегодня я запретил всем работать, так что репетицию СРОЧНО Бокуто не сомневается в том, что Куроо плакал, когда читал вчерашнее сообщение. Акааши наверняка заливался краской и визжал в ладони, так и не придумав, что дрожащими пальцами напечатать в ответ. Кенма тоже не ответил и вряд ли ответит при встрече, но в его молчании будет спрятано достаточно слов, и Бокуто обязательно всё поймёт. Котаро терпеливо выдерживает мамины поцелуи, объятия и щипок в нос от папы, затем встаёт перед ними двумя, решаясь на то, что так долго откладывал. — Нам нужно поговорить. О том, что со мной случилось в университете, почему я вернулся и что буду делать дальше. Мы ведь так и не провели толком время вместе с тех пор, как я вернулся, что скажете? Родители переглядываются, улыбаются и кивают. — Только завтра, — уточняет Котаро. — Сегодня у Кейджи день рождения, и я остаюсь у него. Вы не обидитесь? — Мы не умеем на тебя обижаться, совёнок, — смеётся мама. — Только никаких празднований в лесу посреди ночи, — строго велит папа, который злиться тоже не умеет. Бокуто обещает никаких опасностей на сегодня и на этот раз точно не нарушит обещание. Завтрашний вечер обещает быть душевным, наверняка не без слёз, но плакать и говорить всегда легче, когда уже отболело. На город неторопливо просыпается первый снег, и Котаро решает проделать свой традиционный обход. Никто так и не знает, что за люди были под капюшонами, неизвестно, кто остался под завалами, кто выставлял убийства несчастных за спасение. И если сейчас обнаружить кого-то в городе пропавшим, то в голову сами полезут догадки о том, где стоит их искать, а точнее их тела. Бокуто подходит к дому Ойкавы и Иваизуми, первого обнаруживает на крыше, а второго у крыльца, ковыряющегося в двигателе машины. Он здоровается с Ива-чаном, затем уже проверенным способом обегает соседний дом, взбирается по пожарной лестнице наверх и оттуда перепрыгивает к Ойкаве. Тот вместо приветствия фыркает и закатывает глаза. — Если ты проломишь нам крышу, Ива-чан заделает её тобой же. Бокуто деловито усаживается рядом с телескопом и в качестве извинения поправляет съехавшую стопку тетрадей и справочников. — Что, допрыгался? — спрашивает Тоору, указывая на пластырь у Бокуто на лбу. — Можно и так сказать, — загадочно улыбается Котаро и переходит на шёпот. — Я думаю, что утром видел на небе твою звезду. — Быть такого не может, — качает головой Тоору. — Ну она же у тебя невозможная, почему бы и нет? Что должно случиться, чтобы она появилась? Ойкава задумывается. — Должна случиться ночь, в которую потерянным удаётся спастись. Бокуто усмехается. — Тогда я точно видел именно её. Всё-таки жить в Юнаги удивительно: можно говорить загадками и не бояться, что тебя не поймут. — А у твоей звезды есть имя? Ойкава вдруг краснеет, зачем-то смотрит вниз проверить, не подслушивает ли их Ива-чан, и подсаживается к Бокуто поближе. — Хаджиме, — говорит он еле слышно и тут же отворачивается. — Ты назвал звезду в честь Иваизуми? — Да тихо ты. — Твою ж, я так и знал! — верещит Бокуто, хватаясь за голову. — Ой да заткнись ты, — шлёпает его по плечу Тоору и хихикает. — Это так охренительно, кошмар, какие же вы классные! — Да-да, только не ори. Иваизуми тем временем заканчивает с ремонтом и гордо захлопывает капот. — Тоору, слезай, поехали кататься! — кричит он в сторону крыши. — Я будто не с парнем встречаюсь, а с обезьянкой. — Это Бокуто у нас как обезьянка скачет по крышам и помойкам всяким, — с усмешкой отзывается Ойкава, затем подползает к краю крыши, чтобы переговариваться с Иваизуми. — Куда поедем? Опять в глушь какую-то смотреть на твоё дерево магов, чтобы заблудиться по дороге? — Уйди с края. У нас тут везде глушь, и что плохого в том, чтобы заблудиться? — Вообще ни черта плохого. Иваизуми уходит в дом переодеться, и Ойкава начинает собирать разбросанные по крыше исписанные тетрадные листы. — Что за дерево магов? — решает узнать Бокуто. — Ой вот даже не спрашивай, — отмахивается Тоору. — А ты знаешь, что Иваизуми… — Котаро осекается, сомневаясь, стоит ли рассказывать Ойкаве про вечер поэтов. — Очень тебя любит? Ойкава от неожиданности роняет из рук собранные вещи, но быстро приобретает уверенный вид. — Знаю, — кивает он, гордо поправляя очки. — Но спасибо за напоминание. И тут же краснеет, и Бокуто с него довольно прыскает. — В воскресенье будет лунное затмение, приходи посмотреть, — меняет тему Ойкава, складывая тетради в папку. — Приводи Акааши с собой. Ива-чан сделает нам всем какао и прям сюда на крышу принесёт. — Обязательно придём, — обещает Бокуто. Обещать вообще здорово, когда не думаешь, что все планы раскрошатся о какой-нибудь подвернувшийся конец света. Потом Тоору с ворчанием уводит Бокуто с крыши и ведёт его через дом на выход, по пути им попадается полуголый Иваизуми, рыскающий в поисках футболки и вызвавший этим у Тоору визг, а у Бокуто — восторженный свист. Бокуто машет Ойкаве на прощание и покидает дом, где живут вместе мальчик, в честь которого пишутся самые пронзительные стихи, и мальчик, в честь которого называются звёзды. Бокуто проходит мимо развалин храма и злобно косится на знакомую палатку — ну в самом деле, что это за невоспитанные мальчики, которые уходят, не попрощавшись? Но вдруг дело не в этом, и мальчики очень даже воспитанные, слишком улыбчивые и шебутные для этого мира, и именно такому нужно было попасть в руки свихнувшегося культа. Бокуто хмурится и гонит от себя мрачные мысли, подходит к палатке ближе и замирает, заметив в ней какое-то шевеление. Он точно не ожидал увидеть того, кто из неё с сердитым сопением вылез. — Яку? — почти вскрикивает Котаро, застывает с открытым ртом, затем взвизгивает на вылезшего следом Хайбу. — Лев? Я думал, ты пропал! — Пропал? — удивлённо переспрашивает Лев и улыбается до ушей. — Нет, я был у дома у Яку-сана! — Рот закрой свой, — оборачивается на Льва Яку и запихивает его обратно в палатку. Сам Мориске выбирается наружу, лохматый и помятый, отряхивает травинки со штанов и старательно прячет взгляд. — Но… Как? — всё ещё не верит увиденному Бокуто. — Что вы здесь делаете вообще? — Грибы собирали, потом я покидался в него желудями, теперь мы залезли погреться, блин, мне что, всю программу нашего свидания тебе пересказать? — У вас свидание? — Головой ударился что ли? — Так да. Бокуто ржёт, потому что как не ржать, когда он уже мысленно попрощался со Львом, которого настигла ужасная участь жертвы в безумном обряде, а он всё это время отсиживался дома у Яку, который вот вообще никогда не перестанет удивлять. — Не, ну я рад, что вы вылезли хотя бы одетые. — Я тебе сейчас откушу лицо. — Но почему ты забрал его к себе? — В лесу нельзя оставаться одному, помнишь? Бокуто задумчиво вздыхает, и Яку дёргает его за руку, чтобы наклонился вниз, и тот послушно сгибается, и Яку треплет его по голове. — А теперь дуй на свою репетицию или куда вы там собрались, — прогоняет он Бокуто прочь, чтобы момент сентиментальности не затягивался. — Как он туда помещается? — спрашивает Бокуто, махнув рукой на палатку. — Я его складываю вчетверо. Котаро смеётся, зачем-то набирает в карманы желудей и уносится прочь. Теперь в лесу никто не останется одинок. Следующей Бокуто проверяет крышу, и насчёт неё у него особые сомнения и настороженность. Он и подумать раньше не мог, что когда-то будет настолько рад увидеть, что его тайное место оказалось занятым. — Ты не был осторожен, как я понимаю? — Суга улыбается, и дело не только в пластыре и бинтах, которые выдают Бокуто. Суга просто всегда знает больше, чем остальные. — Не получилось, — усмехается Бокуто, разводя руками. Всегда легко улыбаться после шторма, особенно когда удалось всех спасти. — Но теперь всё хорошо? Котаро задумывается, ловит в ладонь снежинку и разглядывает тончайшие лучики. — Да, пожалуй, — кивает он. — На сегодня всё хорошо. Бокуто только сейчас обращает внимание на то, что Суга вертит в руке наручники. — Откуда это? — Это? — с невинным видом уточняет Суга, позвякивая цепочкой. — А, это что-то вроде залога, чтобы кое-кто точно вернулся. Бокуто не знает, о ком идёт речь, но надеется, что этот кое-кто отыщет Сугу, в каком бы уголке своей многогранной и туманной вселенной он ни затерялся. Когда приходит время уходить, Котаро оборачивается, чтобы рассказать Суге нечто важное. — Я видел изнанку вселенной, и там тепло. Знаешь, почему? — Почему? — Она прогрета драконьим пламенем. Суга улыбается. И никаких вопросов, никакого недоумения, ведь все они выросли на одних историях и легендах, выросли в городе, где не верят в завтрашний день, но зато верят в небесных драконов, в невозможные звёзды, в оживший пепел и потаённые карманы вселенной. Проверка крыш продолжается, и Бокуто бежит к заколоченной пятиэтажке, со стороны которой уже заранее слышит музыку. Подбежав, он задирает голову и видит своих знакомых музыкантов, наконец-то отыскавших друг друга и теперь играющих дуэтом. Котаро бежит через этажи наверх, вылезает на крышу и с восторгом слушает скрипично-саксофонные переливы. — Привет, я узнал, как его зовут, — прерывает игру саксофонист, с довольным видом указывая рукой на сидящего рядом с ним скрипача. — Это Ханамаки. Макки. — А это Маттсун, — чуть ли не хрюкнув, представляет Матсукаву скрипач, тоже отрываясь от скрипки. — Ой как здорово, вы дали друг другу особые имена, — хлопает в ладоши Бокуто. — Теперь вы обязательно влюбитесь друг в друга и будете жить долго и счастливо. На крыше повисает пауза, и Бокуто боится, что сказал что-то неуместное. — Почему бы и нет? — пожимает плечами Маттсун и подмигивает Ханамаки. Макки лишь улыбается, прижимается к скрипке щекой и закрывает глаза. Бокуто смотрит на них с нескрываемым восхищением и думает о том, что если их город и будет спасён, то только такими вот влюблёнными дуралеями. Бокуто встречает Акааши у подъезда, и Кейджи приветствует его сонным зевком, ловит чёрной макушкой пролетающие снежинки. — С днём рождения! — кричит Котаро, раскидывая в стороны руки. — Никогда не думал, что для меня эти слова приобретут особый смысл, — признаётся Акааши и ныряет в тёплые объятия. — Я и сам будто заново родился, если честно. Снег долетает до земли и тут же тает, зато ближе к зиме Юнаги утонет в сугробах, и Куроо будет удирать с работы покататься с горки, а потом будет возвращаться в тёплый магазин, с интеллигентным видом сидеть за столом и не подавать виду, что на нём нет штанов, потому что те сушатся на батарее в подсобке. — Прочитал я твоё сообщение… — Ты повизжал в ладошки? — Ещё как, — кивает Кейджи, улыбаясь. — Ты всё-таки нечто, Котаро. — Но ты мне не ответил. — Я всё равно словами не передам, как к тебе отношусь. — Прям так сильно любишь меня? — Посомневайся мне тут ещё. Они доходят до бывшей пиццерии и обнаруживают новую вывеску на входе, удивлённо переглядываются и подходят к какому-то парню, копошащемуся на крыльце. Когда он оборачивается, Бокуто поражённо ахает. — Укай? — взвизгивает он. — Ленивый уборщик Укай? — О, это ты, никому не нужный мальчик с автовокзала! — радостно улыбается Укай, туша сигарету. — Что ты здесь делаешь? — у Бокуто глаза разбегаются и мысли. — Это что, новое кафе открывается? — Новая пиццерия, — сияет Укай, с гордым видом гладя вывеску. — Но… — растерянно мямлит Бокуто, переглядываясь с Акааши. — Там наши инструменты музыкальные, нам их теперь придётся забрать? — Зачем забирать? — недоумевает Укай. — А репетировать кто будет? Вам ещё на открытии пиццерии выступать. — Серьёзно? — подпрыгивает Бокуто и щипает Акааши за бока, чтобы тоже радовался. — У этого города ещё не всё потеряно? — Сделаем всё возможное, — ухмыляется теперь уже бывший уборщик, приглаживая свои хулиганисто торчащие волосы. — Выше нос, чемпионы! Вы ещё полетаете. Бокуто смотрит на вывеску с воодушевляющим названием Fly High, затем на улыбающегося Акааши и понимает — спасаться определённо стоило.We're damned after all
— Я иду сегодня к тебе в гости, — объявляет Бокуто, запрыгивая на сцену. — Не помню, правда, звал ли ты меня. — Я как раз собирался, но меня постоянно отвлекали то похищением, то попыткой сбросить меня с обрыва, — вздыхает Акааши, садясь возле колонки. Если Акааши может вот так спокойно и даже саркастично говорить о прошедшей ночи, то с ним точно всё будет в порядке. Бокуто подсаживается к нему, вытаскивает из кармана собранные жёлуди и протягивает их Кейджи, сам не зная, зачем. Кейджи без лишних слов принимает подарок и прячет в карман туники. — Знаешь, когда я болтался в этой дыре и смотрел тебе в глаза, пока ты вытаскивал меня наверх, — говорит он, слегка откидываясь назад, — я понял, что можно быть сломленным и при этом не хотеть падать вниз. Это так странно и здорово. Бокуто понимает. Он и сам готов был уже не вернуться из этой чёртовой шахты, но после увиденной им бездны и спасения из неё Акааши, после рухнувшей за спиной кабины лифта и пролетающих обломков из головы будто выдернули исчирканные и помятые листы, и поэтому чёрт с ней с этой бездной — Бокуто лишь надеется, что она не будет преследовать Кейджи во снах. — Ты не будешь всё-таки делать генетический тест? — спрашивает он, потому что некоторые трещины всё равно остались. — Пока нет, — качает головой Акааши, глядя на разломы в потолке, которые наверняка замажут при ремонте. — У нас пока есть дела поважнее. — Окинава, например. — Именно. Котаро хочет узнать ещё одну вещь, потому что ему в последнее время стали слишком важны цифры. — Гентингтон в каком примерно возрасте начинает развиваться? — Где-то в тридцать лет. — Что ж, — Бокуто выпрямляется и хлопает себя по коленям. — Значит, у нас есть целых одиннадцать лет и целых пятьдесят процентов. Нахер цифры, господи, пусть просто Акааши всегда будет рядом, не дальше вытянутой руки, и улыбается вот так тепло и осторожно, будто не до конца уверен, что можно вот так открыто и близко, и кому сдались эти воющие бездны и раскалывающееся небо — такое всё ничтожное, когда есть, за что держаться. — Представляешь, мне на балкон сегодня утром четыре совы прилетели, — вспоминает Акааши. — Серые и сердитые? — вздрагивает Бокуто. — Именно. — Это мои! — у Бокуто визг на весь зал, аж стёкла звенят, а сам он набрасывается на Кейджи с объятиями. — Это мои совята, они гнездо покинули и теперь вернулись ко мне, ну точнее к тебе, но они-то знают, что где ты, там и я, кошмар как я счастлив! — Но что мы будем делать с ними? — спрашивает прижатый к груди Акааши, который, судя по горящим глазам, совсем не против таких новых сожителей. — Любить их и ловить им мышей. Чуть позже в зал влетает Куроо с Кенмой на спине, кружится на месте и фырчит, пародируя звуки мотоцикла. — Ты уже знаешь про новую пиццерию? — пытается окликнуть его Бокуто. — А то! — радостным тоном отзывается Тетсуро и ссаживает Кенму на сцену, и тот ловко скачет на одной ноге к своему синтезатору. — Возрождение нашей помойки — это что же, получается, жизнь налаживается? Что ещё за шутки такие? Куроо подходит к Акааши, поздравляет его и взъерошивает ему волосы, затем бегает суетится по сцене, достаёт откуда-то стул и подставляет Кенме под забинтованную ногу. — Я думал, что мне будут сниться кошмары, а мне приснилось, что я купил себе монокль, — не умолкает Куроо, которого, видимо, прорвало после утреннего угрюмого молчания. — Как думаете, мне пойдёт монокль? — Несомненно, — заверяет Акааши, поднимается на ноги и идёт за инструментом. — Круть, — ухмыляется Куроо, надевая на себя гитару. — Осталось только купить джинсы с дырявыми коленками. — Зима скоро, куда тебе дырки на коленках? — спрашивает Кенма, удобно устроившийся за синтезатором с уложенной на стул ногой. — Чтобы они мёрзли, и ты накрывал их своими ладошками. Кенма смущённо отворачивается, и Тетсуро с довольным видом настраивает микрофон. — Играем что-нибудь про конец света, но весёлое, а с завтрашнего дня начинаем репетировать мои песни. — Мы снова будем исполнять твои песни? — вскакивает с места Котаро. — Охренеть, наконец-то! — Начинаем новую эпоху, мой барабанчатый друг, — торжественно объявляет Куроо и указывает на ударную установку, намекая, чтобы Бокуто шёл на своё место. Бокуто подскакивает к Акааши, чмокает его в щёку и бежит усаживаться за барабаны. Вновь сидеть за установкой — слишком классно, он будто и не верил до этого, что подобная возможность у него ещё будет. — Как думаете, кто-то из культа мог выжить? — спрашивает Бокуто, напряжённо прокручивая в руке барабанные палочки. По залу проносится тишина, и только с улицы приглушённо слышится хохот Укая. — Ну, если выжили, то мы точно об этом узнаем, — пожимает плечами Куроо. — А вдруг нам будут мстить? — продолжает нагнетать Бокуто. — Всё-всё-всё, хватит об этом уже говорить! — машет на него руками Куроо. — Хрен его знает, что будет потом, но сейчас у нас репетиция, а потом пицца, и никаких возражений! Бокуто решает не спорить и мельком обменивается взглядами с хихикнувшим Акааши. Они и правда заслужили хотя бы один день без забот и страхов, без едких воспоминаний, без пошатнувшихся рассудков, без шрамов и трещин. За завтрашним днём — всегда неизвестность, и никто никогда не пообещает, что всё будет хорошо. — Кстати, нам надо группу нашу переименовать, раз мы начинаем новую эпоху, — спохватывается Тетсуро, задумчиво скрещивая руки. — “Кошачью жопу” чур не предлагать, мы всё-таки солидные с вами люди. — Как насчёт “Night in the woods”? — подаёт идею Котаро и выжидающе оглядывает присутствующих. Все трое переглядываются и одновременно кивают. — Отличное название, — улыбается Куроо и поднимает вверх руку в сигнальном жесте. Бокуто проходится палочками по барабанам, задавая начало песни, и чувствует, как за спиной вырастают крылья — незримые, но огромные и прогретые лучами солнца.