Did we travel all this way just to survive?
Бокуто нарушает один из главных заветов Яку и приходит в лес один. Чувство совсем иное, чем несколькими часами ранее, и вместо лихого бесстрашия в венах, окрылённого шутками про собственные похороны, остались желание расправы и уверенность в том, что живым вернуться не получится. Повязка на голове ослабевает, раздражающие бинты лезут на глаза, и Бокуто срывает их одним резким движением, отшвыривает в сторону и прикрывает незажившую рану чёлкой. У входа в шахту на этот раз вместо толпы встречает уже давно знакомый силуэт — необъяснимое и сводящее с ума нечто, преследующее Котаро на протяжении всех этих дней. Он же и был одним из тех трёх, кого отправили в погоню. — Я знаю, что он у вас, — Кейджи сейчас бы восхищённо присвистнул с такого решительного и разъярённого Бокуто, но Кейджи рядом нет, и Бокуто готов разорвать любого, кто посмел его тронуть. — Ему выпала честь стать последней нотой затихающей песни, — Бокуто впервые слышит голос преследователя, но на осознание и удивление нет времени. — Где он? — Я не пропущу тебя. — Вы даже подстрелить меня не смогли, — Бокуто усмехается, сам чувствует, что совсем без тормозов, и руки сводит от того, как ему хочется драться. — Потому что мы и не пытались, — голос выводит из себя своим спокойствием, будто запрограммирован не повышать тон и ни в коем случае не выдавать в своём обладателе живое существо. — Я бы с лёгкостью догнал каждого из вас, но нам всего лишь нужно было отогнать вас подальше от шахты. — Где Акааши?! — Котаро не выдерживает, кидается вперёд, потому что чёрт с ним, когда хаос в голове, но когда он выбирается наружу и вредит самым дорогим, о себе думаешь в последнюю очередь. На рывок Бокуто отвечают замахом кинжала, и он отскакивает в сторону, ведь нельзя умирать сейчас, не войдя в пещеру и не найдя Кейджи, и в этот момент звучит выстрел, и слишком много выстрелов для одной ночи, столь оглушительных для тишины притаившегося леса, который не собирается никого уберегать. Неизвестный с шипением хватается за простреленное плечо, взвывает и убегает в темноту шахты. Бокуто медленно оборачивается, видит Кенму с ружьём в руках и сбоку от него испуганно-злющего Куроо. — Вы что оба идиоты совсем? — выпаливает Тетсуро, который утром наверняка найдёт у себя хотя бы один седой волос, если это утро вообще настанет. — О вас заботишься, укутываешь, кормишь, укладываешь на диван, а вы сбегаете! — Они похитили Кейджи! — выкрикивает в ответ Котаро. — Я спущусь внутрь и спасу его, а вы оба сваливайте отсюда и не ввязывайтесь. — Как ты его спасёшь? Голыми руками всех этих уродов раскидаешь? — Или же я просто займу место Кейджи. — Ты еблан? — если бы Бокуто стоял ближе, то наверняка увидел бы у Тетсуро дёргающийся глаз. — Мы вас не бросим здесь, я тебя никуда одного не пущу, какой же ты придурок, мать твою, если уж собрались подыхать, то все вместе, смирись и заткнись! — Вы заткнитесь оба! — гаркает вдруг на них Кенма, терпению которого тоже пришёл конец. Добившись тишины, Козуме проходит мимо ошарашенного Бокуто и злобно на него зыркает — недобрый знак. — Я иду вперёд, а вы держитесь позади, — говорит он и, не убирая с плеча ружьё, делает шаг в пещеру. Бокуто вопросительно смотрит на Куроо, надеясь хоть на какие-то объяснения. — Да-да, я сам в шоке, — шепчет тот, — он просто взял и достал из-под кровати ружьё, я даже не знал, что у нас дома есть грёбанное ружьё, какого хрена? Боже, я его так люблю. Пещера тянется трубой вниз, разбрасывается эхом по каменным стенам и отзывается подземным гулом. Тоннель слабо освещается редкими тусклыми фонарями, одни из которых разбиты, а другие с треском подмигивают. Суга наверняка нашёл бы в этих местах вдохновение для своих зарисовок, но лучше бы, конечно, ему здесь никогда не оказываться. Спускаться в глубину шахты приходится на старом лифте, в гудящей кабине и на ржавых трещащих канатах. Когда кабинка стукается о дно, Бокуто видит впереди свет, и вся троица идёт прямо на него, пока не выходит из темноты в огромный подсвеченный факелами пещерный зал. Здесь к стене жмётся преследовавший Бокуто неизвестный, зажимая ладонью кровоточащую рану в плече. Факельный свет открывает взору людей в плащах, полукругом вставших над лежащим на земле Акааши — со связанными за спиной руками и не подающим признаков жизни. — Мы его забираем, — заявляет Кенма, нацеливая ружьё поочерёдно на каждого. — Не дёргайтесь, иначе я начну стрелять. Толпа никак не отвечает, и Бокуто кидается к Кейджи, приподнимает на руки и возвращается обратно, садится с ним на землю, развязывает верёвку на запястьях, осторожно дрожащими пальцами касается лица. Кенма всё это время продолжает держать культ под прицелом. — Кейджи, — зовёт Котаро, склоняясь над ним и проводя рукой по его волосам. Акааши слабо вздрагивает и медленно открывает глаза — затуманенные и полуживые. — Мы ждали, когда он очнётся, чтобы он поведал ему свою историю, — заговаривает кто-то из толпы — должно быть, их предводитель. — Я поубиваю вас всех, клянусь, — почти рычит Бокуто, дотрагиваясь до сине-жёлтого следа от укола на шее Кейджи. — Серьёзно, этому больному городу оставалось только добить себя тайным орденом шизофреников? Толпа на его слова не реагирует, вместо этого расступается и открывает вид на огромную дыру в земле. Бокуто не видит со своего места, насколько она глубока, но может ощутить тянущийся из неё поток холодного воздуха. — Знаешь ли ты, что находится на дне? — спрашивает всё тот же предводитель, медленно отходя в сторону от остальной толпы. — Удивите меня, — отвечает Бокуто, не выпуская из рук Кейджи и не сводя взгляд с пропасти. Предводитель встаёт на край дыры, скрещивает на груди руки, спрятанные под длинными и широкими рукавами плаща. — Там, глубоко во тьме, обитает Чёрный Волк, и ты, должно быть, слышал его вой, во снах или в мгновения небытия, слышал его песню — печальный реквием по городу, который давно должен быть стёрт с лица земли. Котаро чувствует, как сознание плывёт, утекает куда-то туда, в ту самую темноту пропасти, и на краю удерживает лишь Кейджи, чуть подрагивающий в руках. — Чёрный Волк порождает тьму и олицетворяет конец всего, но и он же может этот конец предотвратить, если принести ему жертву, и жертвой обязательно должен быть сломленный, некто с несчастной судьбой, некто… — С трещинами… — договаривает Котаро шёпотом, опуская взгляд на прижатого к себе Кейджи. — Мы следили за вашей четвёркой, подыскивая подходящую жертву, — продолжает предводитель и указывает рукой на раненного члена культа. — Элльве появлялся рядом с вами, чтобы услышать ваши истории и поведать их потом остальным для совместного вынесения решения. Бокуто молчит, обдумывая услышанное. Выходит, что Куроо с Кенмой они вычеркнули, потому что Кенма — спасённый, а Куроо держится за их общую мечту и совместное будущее, и бездна этим двоим не светит. — Он действительно всегда подслушивал нас, — чуть слышно говорит Кенма, вспоминая момент на водонапорной башне. — Но почему только Бокуто мог его видеть? — тут же отвлекает внимание на себя Куроо. — Что ещё за херовы фокусы с исчезновениями? — Чёрный Волк никогда не отпускает без даров тех, кто услышал его пение, — поясняет предводитель. — Выходя на поверхность, мы способны делать то, что не дано людям. Элльве, что следил за вами, не знает границ пространства и может появляться там, где пожелает — идеальная способность для того, кто следит. — Почему я слышал этот вой? — недоумевает Бокуто. — Вой, что не давал мне покоя по ночам и звал меня сюда? Какое я имею отношению ко всему этому? — Кто знает? — предводитель пожимает плечами. — Тьма селится там, где её готовы принять. Котаро готов рассмеяться в голос — всё, во что они все четверо вляпались, изначально было из-за него, и всё плохое будет происходить и дальше, если он не положит всему этому конец и не сделает последний шаг в темноту, в которую его так настойчиво зазывали. — Мы выбирали между вами двумя, — продолжает предводитель, указывая на Котаро с Кейджи, — и наш выбор пал на младшего, потому что нам нужен тот, кого не будут разыскивать. Акааши на эти слова усмехается у Бокуто на руках, и тот прижимает его к себе ещё крепче, чтобы не слушал, чтобы ни в коем случае не поверил, что он действительно никому не нужен и не достоин спасения. — Да вы охуели, — Бокуто в ярости дёргается в сторону предводителя, но кто-то выскакивает из толпы и поднимает на него пистолет, заставляя оставаться на месте. Бокуто замирает, и Кейджи, слегка приподнявшись, удерживает его за плечи. Кенма резко направляет ружьё на неизвестного с пистолетом, и тот ответно наводит на него оружие. — Брось ружьё и не делай глупостей, — хрипло раздаётся из-под капюшона, но Кенма не слушается и даже не вздрагивает. — Трэ, прошу, убери пистолет, это лишнее, — вмешивается предводитель и поворачивается к Кенме. — И ты тоже брось оружие, оно тебе ни к чему. Я не буду продолжать говорить под прицелом. Трэ прячет пистолет обратно под плащ. Кенма раздумывает несколько секунд, шёпотом чертыхается и со злостью бросает ружьё себе под ноги. — Какого хера вы вообще всё это устроили? — встревает Куроо, вставая вплотную к Кенме, чтобы в случае чего загородить его собой. — Тоже не знаете, как те подростки на заводе, чем себя занять? — Мы делаем это во имя всеобщего спасения! — будто оскорбившись, вскрикивает предводитель. — Если мы перестанем приносить жертвы, то город тут же постигнет наказание в виде ужасного бедствия — вспомните те разломы на земле, расползшиеся по городу пять лет назад. — Тогда ночью на Хэллоуин… — вновь заговаривает Бокуто. — Тот, кого вы похитили — вы его тоже скинули в пропасть? — Когда Чёрный Волк начинает свою песню, должны быть принесены жертвы в начале песни и под её конец. — И сколько же было принесено таких жертв? — Достаточно, чтобы город мог взрастить вас всех и ещё многих после вас. По спине проносятся мурашки, а воздух, задувающий из пропасти, будто начинает затягивать. — Зачем вы нам всё это рассказываете? — спрашивает Бокуто, окончательно теряясь в происходящем. — И почему бы нам не рассказать всё полиции? — А кто вам поверит? — в голосе предводителя чётко слышится насмешка. — Да и где гарантия, что прямо сейчас здесь, среди членов культа, нет представителя закона? Вы даже не знаете, что за люди стоят сейчас перед вами. В голову ударяет новая волна страха, внутренности сковывает от осознания, что ждать помощи неоткуда, и некуда бежать ни от своих сумасшедших снов, ни от ещё более безумной реальности, и пропасть в конце концов всё равно утянет на своё ледяное дно. — Вы бессильны что-либо сделать, — улыбки предводителя не видно под капюшоном, но её можно почувствовать по его издевательскому голосу. — В глубине души вы понимаете, что мы поступаем правильно, потому что действуем во имя спасения. И мы не собираемся убивать вас, мы помилуем вас и отпустим. Бокуто медленно поднимается вместе с Акааши, и Кейджи встаёт рядом с ним на покачивающихся ногах, всё ещё слабый от вколотого наркоза. — Но только троих из вас, потому что песня подходит к концу, и жертва должна быть принесена. Бокуто не успевает возразить и как-то отреагировать, потому что раненный Элльве стрелой кидается к нему, хватает стоящего рядом с ним Акааши и швыряет его в сторону пропасти. Кейджи вылетает с края обрыва, успевает вскинуть вверх руку, но уцепиться за выступ не удаётся, и он уже летит спиной вниз, когда мазнувшую по воздуху руку хватает вовремя бросившийся к краю Бокуто, уже не видящий две фигуры, одновременно дёрнувшиеся к нему. — Элльве, Трэ, не допустите лишних жертв! — звучит отдалённо крик предводителя. — Иначе вы его разгневаете! Где-то над ними гремит выстрел, и Акааши смотрит Бокуто в глаза, не дышит и боится шевельнуться, висит над пропастью, с глубины которой поднимается холодный ветер, и Бокуто свешивается к нему почти наполовину, чудом удерживаясь, обхватывает второй рукой Кейджи за предплечье. — Я держу тебя, Кейджи, слышишь? Я ни за что тебя не отпущу, верь мне, — пытается успокоить Котаро и вытягивает Кейджи наверх. Он вытаскивает его на поверхность и вместе с ним отбегает подальше от края, и только сейчас они видят лежащего лицом к земле Трэ, стоящего у самой пропасти Элльве, которого держит под прицелом Куроо, пряча у себя за спиной Кенму. Тетсуро, должно быть, поднял ружьё с земли как раз в момент, когда Элльве попытался скинуть Акааши с обрыва. — Вы в порядке? — спрашивает Куроо, не сводя с цели глаз. — Типа того, — отмахивается Бокуто и тоже встаёт вместе с Акааши у Куроо за спиной. Элльве стоит на самом краю, спиной к пропасти, ничего не предпринимает и остаётся неподвижным — видимо, не может использовать свои способности из-за ранения. Оставшаяся часть культа и их предводитель держатся в стороне и не вмешиваются. Куроо не сводит с Элльве прицел и нервно усмехается. — Не забудь рассказать ему свою историю, — говорит он напоследок и стреляет. Элльве падает в пропасть, и Бокуто как в замедленной съёмке смотрит на свой летящий с обрыва кошмар. Куроо опускает ружьё, не может отвести взгляд с опустевшего края, и из оцепенения его выводит прикоснувшийся к его плечу Кенма. Где-то на высоте под скрытым в темноте потолком пещеры раздаётся гул, под ногами чувствуется подозрительная дрожь, и на землю начинают падать обломки. Члены культа жмутся к стене в попытке спастись от обвала, но летящие с высоты камни задевают некоторых из них, отрезают для них путь обратно и гасят факелы. — Бегом к выходу, пока его не завалило! — орёт Куроо, и четвёрка срывается с места и бежит назад к лифту. До лифта удаётся добраться без травм, минуя скатывающиеся по стенам каменные осколки. Рычаг с трудом поворачивается, и лифт со скрипом поднимается вверх, пошатываясь от дрожащих стен, доползает до нужной точки и с грохотом тормозит. Куроо и Кенма за руки первые выскакивают из кабинки, и Бокуто обхватывает Акааши, боясь, что тому может сейчас не хватить сил на прыжок. — Кейджи, только держись за меня, прошу. Кейджи кивает, хватаясь крепче, и Бокуто выпрыгивает вместе с ним из лифта за секунду до того, как кабинку разносит упавшим сверху валуном, и её смятые останки с оборванными канатами летят вниз, с грохотом ударяясь о дно лифтовой шахты. Бокуто в обнимку с Акааши падает на землю, Куроо с Кенмой пытаются их подхватить, но отлетают куда-то вбок, уворачиваясь от очередного обвала. Камни валятся со всех сторон, и Котаро накрывает Кейджи собой, одной рукой прикрывает себе голову, и её тут же обдирает пролетевший мимо обломок. Обвалом сносит и болтающийся у рычага бывшего лифта фонарь, из-за чего пещера затягивается кромешной темнотой. Когда всё стихает, Бокуто открывает глаза, на ощупь проверяет, всё ли в порядке с Акааши, но тот в его руках никак не реагирует и не шевелится. — Кейджи? — шёпотом зовёт Котаро, но не получает ответа. — Кейджи! Где-то рядом слышатся возня и хриплые ругательства Куроо. — Кейджи! — уже почти срывает голос Бокуто, когда Акааши наконец отзывается чуть слышным смешком. — Боже ты мой, каков же пиздец, — не утихает неподалеку голос Тетсуро. Акааши тем временем начинает смеяться, и Бокуто подхватывает своим смехом его истерику, и они хохочут вдвоём, пока Кейджи не начинает всхлипывать, судорожные всхлипы перерастают в рыдания, и Бокуто прижимает его к себе, укачивает на руках и ревёт в голос. Куроо тем временем шебуршит в темноте, рукой дотягивается до Кенмы и облегчённо выдыхает. — Кенма, ты в порядке? — Да. — Извини, я на бегу обронил твоё ружьё. — Нахер его. — И вроде как убил человека. А может, даже и двух. — Их нахер тоже. — Кенма? Я тебя люблю. — Угу. — Кенма? — Я тоже тебя люблю. И я соврал тебе до этого. — О чём? — Что со мной всё в порядке. Мне ногу придавило обломком. — Блять. Акааши, проревевшись, выбирается из рук Бокуто, чиркает зажигалкой и подползает к Кенме, освещая темноту. Куроо осторожно убирает с ноги Кенмы обломок, небольшой, но довольно тяжёлый, осматривает рану, злится на обилие крови и успокаивающе дует. Акааши наклоняется ближе, поднося свет, смотрит на рану со смесью испуга и сочувствия. — Не смотри так, — фыркает Кенма и грустно улыбается. — Это всего лишь очередной шрам. Акааши слабо улыбается в ответ и оборачивается на подползшего к ним Бокуто. — Там не завалило хоть выход? — спрашивает Котаро, и Кейджи освещает ему обзор зажигалкой. — Вроде можно пройти, только осторожно. Куроо осторожно сажает Кенму себе на спину и идёт по узкому заваленному камнями проходу, Бокуто пробирается впереди них, ощупывая стены, а Акааши светит под ноги, чтобы никто не споткнулся о свалившиеся обломки. Вскоре впереди удаётся различить слабый мигающий свет, и четвёрка движется ему навстречу, пока не добирается до выхода из шахты, где их встречает взявшийся откуда-то Яку с фонариком в руках. — Какого хера с вами опять случилось? — плюётся он приветственно. — Яку? — не верит Куроо и щурится на светящий ему в глаз фонарик. — Что ты здесь делаешь? — Живу, мать твою! — огрызается Мориске. — Услышал выстрелы какие-то, вышел проверить, так и знал, скоты, что наткнусь на вас. — Яку, у тебя есть динамит? — отвлекает его от ругательств Бокуто. — Конечно, в смысле, какого хрена? — Тащи сюда, надо чтоб рвануло и завалило проход. — Да, Мори, разнеси здесь всё! — радостно подхватывает Куроо. — Ждите здесь, я принесу динамит и аптечку, — приказывает Яку, посветив фонарём на окровавленную ногу Кенмы, и бежит обратно в лес. Куроо сажает Кенму на камень, снова осматривает его рану, подсаживается рядом, обнимает его и целует в висок. Бокуто смотрит на них и мысленно благодарит всех, кого только можно благодарить. Котята пережили шторм и добрались до другого берега. Небо начинает светлеть, и Бокуто задирает голову вверх, думает обо всём случившемся, о бардаке в голове, которым воспользовались, о бездне, где всё должно было кончиться, о вселенной, которая передумала, о Чёрном Волке, который поёт и питается чужой болью, потому что своей ему мало, и, должно быть, поэтому так и сложно покинуть город, потому что сам Волк удерживает жителей, не желая отпускать тех, кем подпитывается. — Ты как? — мысли вдруг прерываются голосом Акааши. Бокуто вздыхает с облегчением. — Ты не говорил всё это время, я переживал, — говорит он, притягивая Кейджи к себе и обнимая. — Всё нормально, — Кейджи кладёт голову Бокуто на плечо, берёт его руку, осматривает и хмурится при виде ссадины с запёкшейся кровью. — Прости, это из-за меня. — Глупости не говори, ладно? — одёргивает его Котаро, целуя в макушку. — И у Кенмы рана тоже из-за меня. И Куроо пришлось из ружья… — Прекрати. Акааши замолкает и тоже поднимает голову к небу. — Поверить не могу, что ты успел меня спасти. — А разве могло бы быть иначе? Кейджи улыбается. Всё-таки иногда случаются ночи, когда кто-то приходит на помощь. Над лесом растекается рассвет, и Котаро впервые за последние дни не чувствует страха и тревожного ожидания, не чувствует путаницы в воспоминаниях и хаоса из обрывочных фраз, и в голове крутится одна-единственная мысль — самая важная, самая настоящая и уж точно не подменённая предательским воображением, которую не вычеркнуть и не забыть. Он закрывает глаза, улыбается и шепчет: — С днём рождения, Кейджи.And I remember where I was The night you rescued me This storm will end
Встречать рассвет вне дома — до одури хорошо. Встречать вне дома рассвет, в наступление которого не верил — лучшее. На крыльце больницы пусто и тихо, как и во всём городе, только ветер гоняет под ногами опавшую листву, кружит её вокруг скамейки и разносит по ступенькам. Заслуженное умиротворение для выстоявших под рухнувшим небом. До больницы добрались сразу после того, как подорвали вход в шахту. Яку не задавал лишних вопросов, и объяснение “это для нашей общей безопасности” его вполне устроило. А потом Мориске разбирался с ногой Кенмы, шипел и отгонял Куроо, ноющего над аптечкой и велящего быть с Кенмой осторожным и бережным. Неблагодарный Куроо даже посмел сомневаться в навыках Яку и всё равно потащил Кенму в больницу, занёс его в холл на руках, обнаружил на посту дежурного врача свою маму, получил от неё подзатыльник, затем выслушивал лекцию о своей безмозглости, потому что какого чёрта балбесы не сидят дома, а вместо этого шляются ночью по каким-то непроходимым лесным задницам и ранят Кенме ножки. Тетсуро виновато пыхтел по углам кабинета, а Бокуто после оказанной ему первой помощи осторожно взял Акааши под руку и выскользнул вместе с ним за дверь. Кейджи спит, положив голову Бокуто на колени, и тот проводит перевязанной рукой по чёрным прядям, дотрагивается до Акааши будто в неверии, с ужасом вспоминает, что мог его потерять несколькими часами ранее. Город вот-вот проснётся, и никто даже не узнает, что эту ночь в лесу кто-то мог не пережить. Бокуто поднимает взгляд на стукнувшую дверь. Куроо снова держит Кенму на руках, и тот недовольно болтает забинтованной ногой. — Я сам могу дойти. — Не можешь. — Могу. — Не можешь. — Пусти. — Не пущу. Бокуто поднимается со скамейки вместе с сонным Акааши, который чувствует вину во всех полученных за эту ночь ранах. — Я надеюсь, никто из вас не жалеет о содеянном? — хмурится на них двоих Кенма, затем тыкает притихшего Куроо в щёку. — Тебя это тоже касается. — Никаких сожалений, — даже не думает спорить Тетсуро. — Мы действовали в целях самозащиты, у нас не было выбора. И пусть все эти ублюдки катятся в ад, если он до сих пор ещё существует. Сказанному никто не перечит, а если кому и будет до них дело, то пускай вынесет им приговор на самом последнем суде, но не сейчас, а позже, когда на камне в тире между датами накопится побольше цифр. Четвёрка расходится по парам, и Бокуто провожает Акааши до дома, у дверей долго решается, прежде чем отпустить его руку. — Точно не хочешь, чтобы я остался? — Мне нужно побыть одному и поспать хотя бы часа три, не беспокойся обо мне. — Ты, когда от Куроо уходил, тоже просил не беспокоиться. — Со мной ничего не случится. — Разве можно быть в чём-то уверенном после случившегося? — Котаро, — Акааши дёргает Бокуто за руку, чтобы замолчал. — Думаю, хотя бы пару часов покоя вселенная нам обеспечит. Бокуто опускает глаза, и Кейджи его обнимает, отчаянно и до впивающихся в лопатки пальцев, чтобы под кожу, чтобы до самых вен пробрало, чтобы всем наблюдающим и безразличным стало стыдно за то, что сомневались, стоит ли спасать. Утренней тишине не сдержать двух сердцебиений, и на окончательно просветлевшем небе откуда-то берётся звезда. Это всегда странно — оглядывать собственную комнату и не верить, что смог добраться до дома, когда до этого за спиной мир расползался по швам и завывал чужим голосом, и теперь в окне видна единственная звезда, непонятно зачем загоревшаяся на уже утреннем небе, и если это та самая звезда, про которую Котаро думает, то Ойкава был прав — она действительно невозможная и не признающая законы космоса, светит тогда, когда ощущает себя нужной. В сон пока не тянет, зато тянет высказаться, прям хочется болтать без умолку и изливать душу, пока голос не задрожит и не сядет, но Бокуто только что со всеми виделся и увидится снова через несколько часов, но он с ума сойдёт, если сейчас не скажет чего-то важного, точнее, не распишет на несколько страниц сообщения. Он открывает ноутбук, заходит в чат с погасшими никами и глубоко вздыхает, собираясь с мыслями. CAPTAIN MAYDAY: Короче ребят, я знаю, что вы все спите, всё-таки напряжённая вышла ночь, мы набегались, могли простыть и чуть-чуть не умерли, но я всё равно буду писать даже в пустой чат, потому что меня разрывает я не могу уснуть мне надо высказаться. В общем… Я не знаю, как правильно жить эту жизнь, но я точно знаю, какие люди должны быть рядом в момент, когда она вот-вот оборвётся. Я не знаю, какого чёрта с нами произошло сегодня и чем мы это заслужили, но я лишь надеюсь, что ничего подобного больше никогда не повторится. Знаете, я просто хочу, чтобы у меня выросли огромные крылья, мягкие и тёплые, чтобы обнять ими вас всех, и чтобы ничто плохое нас не могло тронуть. Да, мы никогда не оправимся после пережитого, но пусть хотя бы это всё действительно закончилось, осталось лишь в памяти и не всплыло в нашей жизни какими-то последствиями. Я не хочу, чтобы мы все были частью чего-то ужасного, не хочу, чтобы мы превратились в истории с плохим концом, в улыбающихся дуралеев на старых фотографиях, которых больше нет — никогда, ребят, прошу, давайте останемся жить, как бы херово порой ни было. Мы ведь всего лишь самые лучшие люди на планете, которые не мешают миру и просят от мира того же, так давайте задержимся здесь на подольше. Я хочу сказать каждому из вас, как вы мне дороги, и как вы меня черти бесите, когда не верите в то, какие вы восхитительные. Куроо, бро, кошаня, пирожуля, музыкантище, профессор Шпана, Капитан Штормовое Предупреждение, пиздюк. Я не представляю, как такой ты мог получиться на этом свете, и как это охренительно быть другом такому как ты, но бля. Я всегда восхищался тем, как в тебе сочетается твоя безбашенность с невообразимой надёжностью, как ты днём зовёшь кататься на велике по трубе над рекой, а вечером ругаешь за забытый шарф. И вот ты вроде мой бро с припизднутостями, фронтмен-алкаш и фотомодель в трусах, но при этом ты и моя бабушка, которая заботится, знает хитрости народной медицины и печёт вкусности, как так? И что ты ходячая энциклопедия и человек наук, но это не мешает тебе до слёз смеяться с видео, где муравьед трясёт носом под реквием верди. В общем, бро, ты заслуживаешь все нобелевки, какие только есть, а если тебе их не вручат, то я готов украсть их для тебя. Я тебя обожаю таким неописуемым обожанием, что страшно становится, и я никогда не забуду то, что ты сделал сегодня и что ты сделал для меня вообще, и я верю, что у тебя получится всё задуманное, и блин теперь выглядит так, будто у тебя день рождения, но день рождения сегодня не у тебя так что иди в жопу <3 Кенмаааа. Я говорил, что ты невероятный? Да говорил конечно и скажу ещё не раз. Знаешь вот это чувство, когда в компании говоришь о чём-то, смеёшься беззаботно и вдруг замираешь, смотришь на человека и не можешь поверить, что тебе повезло его знать, быть частью его окружения и вот так запросто с ним разговаривать и смеяться? В общем у меня такое с тобой, и я никогда не перестану тобой восхищаться, да и разве такое возможно вообще. Ты думаешь, что люди считают тебя безразличным, но лично я так о тебе не думал никогда, да и никто из нас, я уверен. Ты и сам не замечаешь, как у тебя получается спасать, не представляешь, как дороги разговоры с тобой, и даже тишина с тобой никогда не бывает гнетущей. Ты ужасно интересный и невероятно сильный, и пусть та часть прошлого, от которой больно, никогда тебя больше не потревожит. Сегодня ты оставался спокойным и собранным тогда, когда у всех нас это уже не получалось, да боже мой ты просто нереально крутой, и если Куроо когда-нибудь тебя обидит, я надеру ему зад, но такое невозможно, поэтому я вас поженю. На башне, на помойке, у Куроо в магазине, на крыше вашего дома под дрыгающимся аэроменом. Где захотите, ребят, всё для вас, всё что угодно. Кейджи. Бог мой, Кейджи, ты и так всё знаешь. Я и не думал, что когда-нибудь кого-то полюблю, да ещё и так крышесносно, что ты натворил со мной вообще? Я не знаю, было ли что-то на дне этой дыры, но я ни за что не отдал бы ему тебя, не отдам тебя вообще никому, и о ужас тебе придётся терпеть меня всю жизнь и есть моих сосисочных осьминожков БОЖЕЕЕ КЕЙДЖИИИ МЫ С ТОБОЙ ОХРЕНЕТЬ КАКИМИ СЧАСТЛИВЫМИ МОЖЕМ БЫТЬ ты представляешь? Нееет ты не представляешь. Мне никогда не восполнить всё упущенное за этот чёртов год, не перекрыть все эти километры, неслучившиеся звонки и встречи, но я всё равно буду стараться, и я уверен, что у нас с тобой впереди ещё достаточно того самого, ради чего стоило сегодня оставаться в живых. Мы с тобой ещё повеселимся, не сомневайся в этом. И помни, что я схвачу тебя за руку столько раз, сколько потребуется, и никогда, слышишь? Никогда не отпущу тебя. Вот так вот. С днём рождения. Я тебя люблю. Ладно, сколько угодно можно расписывать, сколько угодно можно ненавидеть чёртов Юнаги, но при этом никто не любит его так, как любим мы, и если бы не этот проклятый город, то как бы мы тогда все случились друг с другом? Во всём есть смысл. Ну, я так надеюсь, во всяком случае. Всё, жопята, мне пора бы уже уводить себя спать. Представляю, как вы утром охренеете, читая это всё. Поэтому я свалю, пока мне не стало стыдно. Люблю вас. Котаро захлопывает ноутбук, прячет в ладонях раскрасневшееся лицо и ныряет под одеяло, засыпает почти сразу и впервые за долгое время не видит снов. _____________________________________________________ примечание: пунктуация в письме пляшет намеренно