Замри и присмотрись (Stop and Stare)

После то и дело прерывающегося и неспокойного сна, Гарри просыпается раньше шести утра и выключает будильник усталым движением руки. В доме темно и холодно, и он натягивает пару мягких брюк и теплый джемпер, прежде чем отправиться вниз и приступить к ежедневной утренней рутине. Когда смена положения из горизонтального в вертикальное отзывается стуком в голове и скручиванием желудка, он тихо проклинает Драко за то, что тот настаивал на слишком большом количестве чертового вина, а затем и себя, за то, что, черт побери, его пил. Он не уверен, что ему нужно напоминание о том, что он совершенно не умеет пить, но все же припоминает, что в аптечке в ванной может оказаться припрятанное Антипохмельное зелье. Но это позже. Что ему сейчас действительно нужно, так это кофеин, и, несмотря на сильный соблазн упасть на пол, свернуться калачиком и хныкать, Гарри шагает в сторону своей кухни, двигаясь почти на автопилоте, пока он, наконец, не чувствует под ногами холодную плитку, а пальцы не касаются стального бока его любимого кофейника. – Вот ты где, – бормочет он сквозь губы, по ощущениям напоминающие склеенную резину. Кофейник не отвечает, поэтому он включает чайник и запускает процесс, который каким-то образом заставляет его вернуться к жизни при любых обстоятельствах, независимо от того, был ли он лишен сна или не хотел заниматься делами в целом. Пока он это делает, Гарри замечает на столе кучу писем и посылок и задается вопросом, как она только умудрилась увеличиться за ночь. Поттер раздраженно качает головой и отворачивается. Движение тотчас же вызывает волну тошноты, которая, безусловно, является последствием похмелья, а вот дрожь и что-то вроде покалывания в его конечностях – почти наверняка нет. Это случается не в первый раз, и, скорее всего, не в последний, поэтому Гарри игнорирует эти ощущения и заставляет себя думать о более приятных вещах, пока его кухня не наполняется богатым теплым ароматом его любимого кофе, и он, наконец, не наливает себе большую кружку и баюкает ее под подбородком. На мгновение он замирает у окна и устало смотрит на темное небо сквозь дымку пара, а затем, повинуясь порыву, открывает дверь и ступает на ледяной камень. Он задерживает дыхание, когда его в лицо хлещет грубый декабрьский ветер, с каждым вдохом пробираясь в ноздри. Повсюду стоит жестокий и беспощадный запах зимы, и он дышит им, пока глаза не начинают слезиться, а лицо неметь от холода. Делая глоток обжигающего кофе, он наконец чувствует, что начинает приходить в себя. Медленно расслабляясь, он протягивает руку и проводит по тонким острым изломам ближайшего растения кончиками пальцев. Он едва видит листья в темноте, но они ему знакомы, и каждый листок, к которому он прикасается, оставляет на коже россыпь крошечных кристалликов льда. Гарри тихонько вздыхает и закрывает глаза. Когда он снова их открывает, в голове стучит, а все вокруг кажется неправильным. Теперь он видит листья, они поблескивают инеем в слабом солнечном свете, но он, кажется, смотрит на них снизу, сквозь полузакрытые глаза разглядывая то, как они подрагивают на фоне неба. Синева небес пронизана оранжевым, розовым и золотым цветами. Зеленые листья. Серебристая изморозь. Черт, ему холодно. Ему холодно и мокро, и каждая часть его тела болит, кроме ног, которых он, похоже, не чувствует. Вздрогнув от возобновившейся головной боли, Гарри ежится на твердом камне и опускает взгляд на ноги. Они, к его облегчению, все еще на месте, и по его команде даже двигаются, пусть и неохотно, но... – Черт, – бормочет он, когда свежая волна боли напоминает о себе и заставляет его запрокинуть голову. Он осторожно поднимает руку к лицу и сразу же опускает, когда видит на предплечье крупный участок сморщенной красной кожи. Шипя от боли при каждом движении, он внимательнее изучает его и обнаруживает, что кожа уже начинает покрываться волдырями и шелушиться. Когда Гарри неловко перебирает ногами по мерзлой земле, сбоку от него что-то звенит и со стуком падает, и ему требуется пара секунд, чтобы в смятении понять, что он замер в неуклюжей позе над обломками своей кофейной кружки. С каждой секундой ему становится все холоднее и некомфортнее, и, несмотря на все его усилия, он не знает, что же такого произошло, что он сейчас находится в таком положении. Сжав зубы, он приподнимается и пытается сесть, но в знак протеста все перед глазами начинает плыть, и он снова откидывается на спину, на этот раз пытаясь быть чуть поаккуратнее со многими частями своего тела, которые, должно быть, в синяках. Борясь с нарастающим чувством паники, он наполняет легкие холодным чистым воздухом и снова смотрит на листья над головой. Он в порядке. Может, что-то слегка повредил и чуточку подмерз, но через пару минут он соберется с силами, а затем сможет призвать палочку с кухни, забраться в кабинет и добраться до офиса прежде, чем кто-нибудь что-нибудь заподозрит. Ханна, Александр и Петр будут в Странраре всю оставшуюся неделю - они даже не узнают, что он опоздает. Чувствуя облегчение, Гарри улыбается, и это действие посылает болевой импульс прямо в голову, отчего он задыхается. И все равно, он в порядке. Еще только пару минут. Чуть дольше посмотрит на листья, и все будет хорошо. – Гарри? Он хмурится в небо, пытаясь понять, откуда идет этот голос. – Гарри, ты здесь? Вот, опять. Голос звучит совсем как Гермиона, но это бессмыслица. В конце концов, это сад за его домом. Он хмурится. Больно. Слышится очень знакомый вздох, а затем: «О, мой бог!», – и стук каблуков, прежде чем пара тревожных карих глаз оказывается в поле зрения Гарри, а его лицо закрывают непослушные локоны. – Мфионф, – выдавливает он, выплевывая волосы, которые пахнут вкусными ягодами, а на вкус… совсем не как вкусные ягоды. – Гарри, что случилось? – спрашивает она, ощупывая его руки и ноги, а затем взмахивает палочкой. Гермиона набрасывает на его тело светящееся подобие паутины и смотрит на него, нахмурив брови. – Ты меня слышишь? – Конечно, – говорит Гарри, хотя вопрос кажется ему глупым. На этот раз, когда он пытается сесть, она останавливает его нежным, но твердым нажатием руки на грудь. – Оставайся на месте. Мне нужно посмотреть, нет ли у тебя сотрясения мозга. – Гермиона, я в порядке, – вздыхает он, но послушно не двигается. Отчасти потому, что движение приводило к страданиям, а отчасти потому, что он прекрасно знает, даже ударившись головой, что спорить с ней бесполезно. – Что ты делаешь в моем саду? – Сейчас это не важно, – говорит она, склоняясь над ним, чтобы осмотреть голову, и отвлекая его внимание лаймово-зеленым халатом и снова занавесившими лицо волосами. – Я думал, ты больше не работаешь с самого утра, – бормочет он ей в грудь. – А я, Гарри, и не работаю до десяти, но сейчас уже десятый час, и мне нужно было найти кто-то, кто присмотрел бы за Розой. Она подхватила какой-то вирус, а я не смогу отпроситься до двух, – Гермиона отодвинулась от головы Гарри, по-видимому, довольная результатом, и перешла к изучению холодного ожога на руке. – Тебе повезло... как обычно. Только ушибы, синяки и то, что смахивает на ожог второй степени. Я сейчас помогу тебе зайти домой, а затем нам нужно будет серьезно поговорить. Гарри мигает. – О чем? И... Погоди-ка, ты сказала девять часов? – Минут десять как, и ты знаешь, о чем, – говорит Гермиона, поддерживая его руками и помогая встать на ноги. Гарри покачивается, все еще не чувствуя ног, как будто те принадлежат кому-то другому и в любой момент могут просто отказаться его держать. Он сильно прикусывает щеку от боли во всем теле и возвращается в дом, отказываясь опираться на Гермиону до тех пор, пока почти теряет равновесие на пороге, на что она закатывает глаза и молча усаживает его за кухонный стол. Она передвигается по кухне, делая чай с тостами с самым мрачным выражением лица, которое Гарри когда-либо у нее видел. Когда его ноги начинают согреваться, и болезненное покалывание возникает по всему его телу, в животе медленно начинает расти липкое чувство страха. Конечно, он знает, о чем Гермиона хочет поговорить. Она думает, что он слишком много работает. Она думает, что он перетрудился и грохнулся на своем заднем дворе. Чего он, разумеется, не делал. – Я вчера вечером выпил слишком много бокалов вина, – внезапно говорит он. – Понятно, – говорит Гермиона, опуская перед ним поднос, а затем идет к камину, где вызывает Молли и просит ее собирать Розу и присмотреть за ней сегодня. Вернувшись, она садится на стул напротив Гарри и вздыхает, переплетая пальцы сложенных на коленях рук, как будто нервничая из-за следующих слов. – Ты же не думаешь, что у меня проблемы с алкоголем, правда? – спрашивает Гарри, пытаясь придать своему голосу веселья. – У меня? Три-пинты-потолок Поттера? Гермиона смеряет его таким суровым взглядом, что он сразу же берется за чашку с чаем и треугольник тоста. – Нет, – говорит она. – Я не думаю, что у тебя проблемы с алкоголем. Я думаю, у тебя проблемы с работой. Я думаю, что у тебя проблемы со сном. Проблемы с Каждую-ночь-иду-на-что-то-жертвовать. Проблемы с кофе. Проблемы с жизнью, Гарри и я... – Эй, это была моя первая чашка за сегодня, – протестует Гарри, игнорируя остальное, потому что слышал все это уже множество раз в разных конфигурациях, и эти слова заставляют его внутренности сжиматься, а сердце - болеть. – Да? – взгляд Гермионы становится суровым. – А встал ты, как всегда, в шесть? Гарри откусил от тоста. По вкусу он похож на песок, и Гарри приходится приложить усилие, чтобы его проглотить. – И что? – бросает он раздраженно. Он не хочет грубить Гермионе, но все болит, а ноги будто горят, и он чувствует себя чертовски нелепо. Все, чего он хочет, это выпить какое-нибудь обезболивающее зелье, принять горячий душ и забыть о произошедшем. – А то, – говорит она, складывая руки, и у Гарри мелькает мысль, что у нее на друга, похоже, есть другие планы. – А то, что, беря в расчет ожог на твоей руке, можно предположить, что ты потерял сознание не позже шести часов утра и лежал на морозе больше трех часов перед тем, как я пришла. Ты же не думаешь, что у тебя иммунитет к гипотермии? Гарри смотрит на нее, но колкие слова растворяются в яркости ее глаз. – Гермиона... Слушай, извини. Но это из-за похмелья, честно, – говорит он в конце концов, и его слова не кажутся убедительными даже ему самому. Гермиона прижимает ладони к своему лицу, и на мгновение Гарри кажется, что она заплачет. Вместо этого она глубоко вздыхает и позволяет рукам опуститься на колени. – Нет, дело не в похмелье. Ты же знаешь, что не в нем. Гарри отказывается от попыток протолкнуть в себя еду и напиток, и просто складывает руки на столе, следя за тем, чтобы ничем не контактировать с ожогом. – Я в порядке, – говорит он, и его желудок неприятно сжимается. Гермиона кивает и достает палочку. – Хочу тебе кое-что показать. – Опоздаешь на работу. Она натянуто улыбается. – Это важнее. Гарри не знает, что сказать, поэтому ничего и не говорит. Он продолжает сидеть на своем стуле, когда она встает, вытаскивает из своей сумочки перо и кожаную записную книжку, а затем бросает вокруг него ряд заклинаний. Гарри чувствует магию как минимум пяти разных чар, и каждое из них, кажется, жужжит и вибрирует над его кожей. В них есть что-то знакомое, как и в оранжевом, красном и зеленом свечении, которое заполняют его кухню. Он глубоко дышит, не в силах успокоить бег своего сердца, когда Гермиона хмурится и неразборчиво пишет в своем ежедневнике. В конце концов она рассеивает чары, и кухня внезапно кажется довольно мрачной, несмотря на слабый солнечный свет, который теперь пробивается сквозь окно. Она ничего не говорит в течение довольно долгого времени, явно пребывая глубоко в собственных мыслях, пока очищает и исцеляет обожженную руку Гарри до тех пор, пока не остается ничего, кроме пятна новой бледно-розовой кожи. Он думает, что тишина должна успокаивать, но вместо этого она сильно давит на него, вжимая его пальцы в ладони и сжимая челюсти, пока те не начинают болеть. – Что ты делала? – спрашивает он наконец, и Гермиона садится, держа книгу на коленях. – Обычный осмотр. Сердечный ритм, кровяное давление, уровень энергии, – говорит она, а затем продолжает. – Модель сознания. Тревожные знаки. Гарри сухо проглатывает. – И? – И... я нашла то, чего и ожидала, – говорит она, взглянув на страницы своей книги. – В общем, уровень твоей энергии очень низок, а все остальное... выше нормы, мягко говоря. – Конечно, я взволнован, я же выставил себя идиотом, грохнувшись на заднем дворе как какой-то девяностолетний старикашка, – говорит Гарри, проводя рукой по волосам и ругаясь, когда пальцы касаются больного места. Он задается вопросом, взяла ли Гермиона за правило носить с собой обезболивающее зелье, и найдется ли оно в глубине ее огромной сумки. – Хорошо, – легко говорит она. – Почему бы тебе не прийти завтра, когда ты не будешь взволнован, и я снова тебя осмотрю? – Готовить будет Рон? – спрашивает Гарри, пытаясь казаться наглым, хотя мысль о том, чтобы позволить Гермионе повторить свои диагностические заклинания, заставляет его чувствовать себя немного неловко. – Сегодня его черед, да. – Тогда приду. Гермиона вздыхает, сжимая записную книжку. – Гарри, ты знаешь, я не люблю вмешиваться, но... Что? Гарри смеется и ничего не может с этим поделать. – Нет, любишь. Уголки губ Гермионы слегка приподнимаются, несмотря на ее явное нежелание улыбаться. – Только когда я беспокоюсь о ком-то, кого люблю, – твердо говорит она. – Слушай... Я знаю, что ты не ходишь к целителям, потому что безумно упрям, но считай это консультацией, хорошо? – Хорошо, – осторожно говорит Гарри. Гермиона садится прямо и разглаживает свой зеленый халат. – Я знаю, что вы не хотите этого слышать, мистер Поттер, но вы слишком сильно давите на самого себя. Ваше здоровье страдает, и ваши друзья и семья имеют право на беспокойство. Вам нужно немного отдохнуть... – Гермиона, я не могу… – Не спорьте со своим целителем, – говорит она строго. – Не меньше недели. Никакой работы, никакого министерского дерьма. Я назначаю отдых, хорошее питание, объятия, сон и чай. – Это официальное назначение Отдела Ликвидации Урона от Заклинаний госпиталя Св. Мунго? – спрашивает Гарри, устало выгибая бровь. – Да, – говорит Гермиона, а затем, возвращаясь к своему нормальному голосу, добавляет, – пожалуйста, Гарри. Я знаю, что вот так продолжается уже давно, но тебе нужно остановиться. Прежде, чем что-то остановит тебя. То, что произошло сегодня, не нормально, и я не позволю тебе прикидываться, что все в порядке. Гарри смотрит на нее, и все внутри него болезненно скручивается, когда он представляет себе неделю без привычной рутины. Без офиса, без приемов и без Драко. Он не знает, сможет ли выдержать. – Обещай мне, – говорит она, и, несмотря на нарастающую панику в груди, Гарри знает, что должен сделать. Он глубоко вздыхает. – Одна неделя, Гермиона. Обещаю.

***

К половине одиннадцатого Гарри снова остается в доме один. Он выпил несколько чашек чая и съел свежие тосты под строгим надзором Гермионы и чувствует себя ожившим после горячего душа и внушительной дозы оставленного целительницей обезболивающего, которое бежит по его венам горячей дикой волной, и которое по меньшей мере в два раза эффективнее, чем то дерьмо, что стоит в недрах его шкафчика в ванне. Он начинает первый день своего не-совсем-отпуска с прекрасной идеи тепло одеться и устроиться за столом с пером и пергаментом, чтобы написать письмо своему персоналу и объяснить ситуацию настолько, насколько сможет, не имея при этом необходимости ее действительно объяснять. Однако, как только письмо было отправлено, Гарри внезапно осознает, что не знает, что делать наедине с самим собой. Разумеется, он мог проигнорировать все указания Гермионы и все равно пойти на работу, но из головы не выходили ее обеспокоенные глаза и его обещание быть хорошим мальчиком, и, в конце концов, все, что он может делать, это слоняться по дому в поисках того, чем бы ему отвлечься. Он не помнит, когда в последний раз бывал дома дольше, чем несколько минут в день. Все, что он здесь делает, это спит, принимает душ и иногда ест, и это заметно. Большой старый дом выглядит заброшенным и неуютным; в гостиной и кабинете стоит спертый воздух, а все свободное место захламлено коробками и пакетами, документами и вещами, требующими сортировки и уборки. Гарри спотыкается о несколько таких кучек, прежде чем сдаться и плюхнуться в кресло, которое не помнит своей изначальной формы. Он не уверен, когда все это произошло, но знает, что когда-то он гордился особняком своего крестного. Он пользовался своими способностями трансформации, чтобы сделать это место обжитым и комфортным, и каждый год с энтузиазмом его украшал. Гарри смотрит в угол комнаты, где должна стоять елка. Ее не было ни в прошлом году, ни годом ранее, и он не понимает, даже сейчас, какой в ней смысл, если его никогда не бывает дома достаточно долго, чтобы успеть ею насладиться. Тем более, он не будет испытывать недостатка украшений, когда начнется предрождественский сезон. В пятницу Министерство зажжет свою огромную елку как часть Фестиваля Тысячи Шаров…и в этом году им придется заниматься этим без Гарри. Он со вздохом встает и идет писать письмо с извинениями за отсутствие, и, когда заканчивает его и откладывает в сторону, чтобы дать чернилам высохнуть, он задается вопросом, что подумает Драко, когда он просто не появится. Возможно, ему тоже нужно написать, думает Гарри, а затем морщит нос. Это было бы странно. Конечно, он мог прийти в поместье и сказать об этом лично. Он почти уверен, что Драко помнил приглашение – или, скорее, вызов – сделанный тем вечером. Их разговор возникает в голове Гарри, и он улыбается всего какое-то мгновение, прежде чем вернуться к реальности. Да, путешествие, чтобы посмотреть на вымышленных питомцев Драко, несомненно, его бы отвлекло, но последнее, что Гарри сейчас нужно, – это перейти за границы дозволенного. На самом деле, такие тревожные вещи, как Драко Обычным Днем, могут привести к тому, что эта и без того странная ситуация только ухудшится. Это плохая идея, говорит он себе. И, беря в расчет нецелесообразность подобного поступка, только то, что он не может выбросить его из головы, не означает, что его необходимо совершать. Это действительно глупая идея, ругает он сам себя, даже когда надевает пальто, завязывает шарф и дизапарирует. – Разумный человек остался бы дома, – бормочет он, приближаясь к высоким кованым железным воротам, и замечает, что рядом с ними растет точно такое же растение, как и у него в саду. То, которое выглядит таким красивым и сверкающим, когда смотришь на него, лежа на земле. Он все еще не знает, как оно называется. Через минуту или две поисков он не находит ничего похожего на звонок, поэтому отправляет патронуса по подъездной дорожке и надеется на лучшее. Пока он ждет, Гарри решает осмотреть близлежащие территории, прищурившись от яркого солнца. Все выглядит так, как он себе и представлял, и в ухоженных лужайках, широкой дорожке из гравия и безукоризненных клумбах нет и намека на хаос зоопарка. К тому времени, как в поле зрения появляется Драко, широкими шагами направляющийся к воротам, Гарри почти отбрасывает беспокойство и дискомфорт, вместо этого чувствуя себя вполне самодовольным. – Чем я могу помочь? – спрашивает Драко, глядя на Гарри сквозь решетку ворот так, будто тот окончательно свихнулся. В течение долгого времени Гарри просто смотрит на него. Он всегда подозревал, что видеть Драко без декораций помпезного вечера будет несколько непривычно, но он оказывается не готовым к взъерошенным ветром волосам, практичным темным брюкам и толстому зеленому джемперу. Смахивает на то, как если бы он каким-то образом поймал Драко на месте какого-то преступления, потому что он выглядит непозволительно обычным, и, когда порыв холодного ветра доносит до Гарри легкий цитрусовый аромат, его запутанные чувства путаются еще сильнее и не позволяют каким-либо словам покинуть его рот. – Гарри? – Драко прищуривается, и хотя бы взгляд остается прежним. – Поттер, пожалуйста, соберись, черт тебя возьми. Использование его фамилии каким-то образом заставляет Гарри стряхнуть с себя оцепенение, и он улыбается. – Ты сам меня пригласил. – Я пригласил тебя? Сюда? – Прошлой ночью, – говорит Гарри, прикидывая, собирается ли Драко когда-нибудь открыть эти ворота. – Ты хотел, чтобы я пришел и посмотрел на твой храм поклонения животным. – ... ладно, – медленно говорит Драко, и, к восторгу Гарри, его бледная кожа немного сереет. – Я знал, что ты все выдумал, – говорит он, ухмыляясь и отбрасывая все переживания по поводу собственного появления в поместье. Он задается вопросом, что на это скажет Гермиона. – Полагаю, это означает, что в течение нескольких следующих недель именно ты будешь разбираться с заместителем Скукой. Драко хмурится. – Не помню, чтобы говорил нечто подобное, – говорит он осторожно. – Как жаль. Могу слить тебе свои воспоминания, если хочешь. Мы руки пожали и все такое. Если проигрываю я, то строю тебе хижину… или что-то там другое, – говорит Гарри, не в состоянии воспроизвести в памяти все детали их пари. К его удивлению, брови Драко заинтересованно приподнимаются. Он всматривается в Гарри, как тому кажется, долгое время, а затем, наконец, открывает ворота взмахом палочки и делает шаг в сторону, разрешая Гарри войти. – Кажется, припоминаю нечто подобное, – произносит он, а затем молчит до тех пор, пока они не доходят до поместья. Гарри больше не знает, что и думать, потому покорно следует за Драко по шуршащему гравию, удивляясь, когда вместо того, чтобы подняться по лестнице к одному из многочисленных крылец поместья, они сворачивают направо, следуя по идеально ухоженной тропинке вдоль главного здания, и, обойдя его, натыкаются на очередные ворота. На этот раз – из видавшего виды дерева цвета меда и закрытые на обычный замок. Гарри замирает, почувствовав в порыве ветра запах перьев и меха, который ни с чем нельзя спутать. Он в изумлении поворачивается к Драко. – Ты не врал, да? – спрашивает он тихо. – Нет, не врал, – с нечитаемым выражением лица Драко открывает ворота и нетерпеливым жестом приказывает Гарри следовать за ним. – Но это все же секрет. Понимаешь? Гарри ошеломленно кивает. – Да, думаю, эту часть уговора я тоже помню. Это verboten. – Твой немецкий ужасен, Поттер, – говорит Драко, а Гарри вздыхает. – Можешь прекратить звать меня Поттером? Это странно. – Ты в моих владениях. Вот, что странно, – раздраженно отвечает Драко, но когда они сворачивают в очередной раз, он, похоже, расслабляется. Он не улыбается, но его плечи явно расслабились, и Гарри тут же отворачивается, чтобы проследить его взгляд. Несмотря на утверждения Драко того, что нет, все происходящее не является плодом его воображения, Гарри все еще способен удивиться нескольким крупным будкам, соединенным между собой и выстроенным в форме буквы U с просторной огороженной зоной в центре. По меньшей мере половина из этих будок занята, и, когда Гарри подходит ближе, чтобы получше рассмотреть их обитателей, Драко его не останавливает. В первой из будок, просто громадной, спит огромный рыжий кабан, а над ним парит пакет красного зелья, и, кажется, его содержимое стекает в рот пациента через длинную трубку. По следующей конуре какая-то пернатая дичь бойко прыгает на одной ноге, а в третьей спит двуглавая змея, у которой явно недостает чешуи. Гарри медленно идет вдоль ряда, примечая лису, пару детенышей барсуков, огромную кошку, три совы и, что удивляет больше всего, нечто похожее на огромную форель, плавающую в огромном резервуаре с водой и выглядящую довольно сердитой. Все питомцы ранены или плохо себя чувствуют, и все они окружены мягким светом разного рода чар, вроде согревающих или поддерживающих уровень света. – Они все больны, – говорит Гарри скорее самому себе, чем Драко. – Эти – да, больны, – отвечает он, и Гарри оборачивается к нему. – Это еще не все, получается? Драко фыркает. – Нет. Это зона восстановления. Вон то - лечебница, – говорит он, указывая на небольшое каменное здание, расположенное в пятидесяти футах от будок. – Большинство животных в лесу, разумеется. – Разумеется, – тихо повторяет Гарри. Он задается вопросом, кажется ли Драко все это таким же сюрреалистическим, как это кажется ему самому, а потом решает перестать задаваться вопросами, потому что Драко все равно на них не ответит. Уже сам факт того, что Гарри здесь и видит то, что является, должно быть, самым странным секретом во всем магическом мире, ошеломляет настолько, что все, что ему остается – просто принять происходящее как данность. Это и без того очень странный день. Так почему бы не произойти чему-то вроде этого, в конце концов. Он идет за Драко вдоль дорожки и почти падает во второй раз за сегодня, когда перед ним возникает что-то небольшое, но достаточно плотное, и сразу же сталкивается с его голенью. – Что за черт? – бормочет он, делая небольшой шажок и умудряясь удержать равновесие. То, что натолкнулось на него, издает звук, похожий на оскорбленное кок-ко-ко-ко, и пулей скрывается в кустах. Через мгновение оно возвращается и начинает энергично клевать обувь Гарри, оставаясь на месте достаточно долго, чтобы Гарри признал в нем фазана. – Не приставай к гостям, Гарольд, – лениво бросает Драко, не утруждая себя повернуться. – Гарольд? – Да. Гарри наблюдает, как фазан Гарольд возвращается в подлесок, в спешке, похоже, путаясь в собственных лапах. – Он же... не назван в честь меня, да? – спрашивает он, нахмурившись. Драко кидает на него взгляд и продолжает идти. – Если я скажу, что нет, ты продолжишь считать, что мир вращается вокруг тебя? Гарри от злости краснеет. – Я же не... Я не это имел в виду. Просто он немного глуповат, и я подумал... – Он не глупый, – говорит Драко, останавливаясь и разворачиваясь к Гарри. – Он с отклонениями, Поттер, и я не хочу, чтобы ты его оскорблял. Пр-р-рт, говорит Гарольд, разбегается и на полном ходу влетает в ногу Гарри. Гарри смотрит на него, на его маленькие глаза, блестящее оперение и слегка сумасшедшие выражение на мордочке. – Он… ну… в порядке? В глазах Драко проблескивает удовлетворение. – В порядке. Наверное, мне стоило тебя предупредить, что здесь разного рода живность носится, не разбирая дороги. – Считаю себя предупрежденным, – говорит Гарри. Он освобождает ноги из плена Гарольда, и теперь они уже втроем продолжают движение по тропинке, пока не доходят до кромки густой лесистой местности, которая простирается так далеко, как видно глазу, и по обеим сторонам граничит с полями. Он поднимает голову, вытянув шею, и видит вершины массивных дубов, платанов и тополей, а затем всматривается в темень леса, разглядывая серебристые пятна берез. – Это все еще твоя собственность? Драко кивает. – Вся область защищена, вокруг, сверху и снизу, – говорит он, описывая рукой внушительную дугу. – Все животные магически помечены, поэтому я могу следить за ними, призвать их, если они нуждаются в лечении, и так далее. – Ты же не занимаешься всем этим в одиночку? – спрашивает весьма впечатленный Гарри. Драко пожимает плечами и направляется в лес. – Только я и Сандрин. – Что за Сандрин? – спрашивает Гарри, чувствуя, как ноги утопают в ковре из мокрых листьев и грязи. – Ветеринар. Прекрати задавать вопросы и слушай. – Что слушать? – шепчет Гарри. – Деревья, идиот, – говорит Драко, и Гарри корчит рожицу ему в спину. Спустя мгновение он глубоко вздыхает и делает, как ему велят, постепенно улавливая мириады мягких звуков вокруг. Он слышит, как над его головой щебечут и шуршат крыльями птицы, невидимые существа шелестят в кустах, слышит вздох ветра сквозь деревья и слабое журчание ручья или реки где-то на расстоянии. Воздух здесь влажный и тяжелый от наполняющей эти места жизни, он оседает на Гарри плащом и залечивает его искалеченные нервы до тех пор, пока он не чувствует, как разжимаются кулаки, опущенные по швам. Он идет позади Драко, чувствуя себя наиболее умиротворенным в его компании, чем когда-либо прежде, и поглядывает себе под ноги, чтобы ненароком не наступить на Гарольда, который счел нужным сопровождать их всю дорогу в лес и, кажется, знал единственный способ передвижения – зигзагами и бегом. Время от времени он кричит и получает ответный крик из ближайшего куста или пучка травы. Когда Драко молча разворачивается обратно, Гарри ничего не говорит. И когда они выходят на солнечный свет, и крошечные черные клубкопухи со всех ног бросаются в погоню за Гарольдом, облаивая того, он тоже ничего не говорит. Он не уверен, слушает ли все еще звуки земель Малфоев, или же все здесь происходящее каким-то образом повергло его в молчание. У ворот Драко медлит, обхватив пальцами кованое железо с выражением задумчивости на лице. – Во сколько мне ждать тебя завтра? – спросил он, наконец. Гарри моргнул. – Завтра? – Да, – говорит Драко, выгибая бровь. – Нам нужно будет все обсудить. – Что обсудить? – спрашивает Гарри, чувствуя, как от тревоги его мускулы напрягаются. Драко с лязгом захлопывает перед ним ворота. – Ты должен мне шед. Как насчет девяти?