22 поцелуя

      После возвращения из Десятилетнего будущего для Тсуны многое изменилось. Да и вообще все они как-то повзрослели. Столкнувшись со всеми теми бедами по-другому начали смотреть на мир. Пропали крупицы страха и недоверия, семья стала по-настоящему семьей, а он сам постепенно стал превращаться в того самого Десятого Вонголу, которого мельком видел на фотографиях в будущем. Сильного, властного, но с родными людьми все такого же Никчемного Тсуну.       Они так много прошли после будущего. Теперь Мукуро был не просто кошмарным сном — он стал суровой каждодневной реальностью, вырвавшись из плена Вендиче. Пока, правда, свою шарманку про захват тела не заводил, порхал только вокруг и щебетал что-то радостно, познавая прелести свободной жизни. Тсунаеши вздыхал только — на одного ребенка в семье стало больше. Но с Мукуро было все понятно. Как показало будущее, иллюзионист хоть и плевался на мафию ядом, но Вонголе (Тсуне) был предан до кончика хохолка. Иначе не рисковал бы задницей, шпионя за Бьякураном. И трахаясь с Каваллоне, как выяснилось позднее. И лучше бы никому этого не знать.       Юность била ключом, и порой совсем не так, как хотелось бы. К семнадцати годам он против воли стал замечать на себе взгляды девушек, а на день Святого Валентина и вовсе получил признание Киоко-тян. И вроде бы вот оно, то, чего он так хотел! Но сердце не трепетало, и он вежливо отказал, как потом отказал и Хару. Потому что интуиция твердила, что это не его.       С возвращения из будущего прошло чуть больше двух лет. Воспоминания смазались, но Саваде до сих пор не давало покоя то, как на него смотрел там… взрослый Хибари Кёя. Избивал до полусмерти, а потом окидывал таким взглядом, что кровь приливала к щекам и становилось непонятно от чего стыдно. И, если честно, Тсуну беспокоило, что привычный Хибари так на него не смотрел. Это было как-то неправильно.       Все перевернулось с ног на голову в один душный июньский день. Тсуна переодевался в раздевалке устроенного Реборном «полигона» для «цивилизованных тренировок». С него в очередной раз согнали семь потов, так что майку можно было выжимать. Но теперь Тсуне даже нравились такие тренировки.       Он не слышал, просто почувствовал, что в раздевалку зашел Хибари. Тихий, бесшумный просто до неприличия хищник. Тсуна не оборачивается, продолжая обтирать руки влажным полотенцем — на душ нет сил. Чуть улыбается. — Здравствуй, Хибари-сан. — Откуда у тебя этот шрам? — Хибари стоит за его спиной, невесомо проводя кончиками пальцев по уродливой линии от левого плеча к правому бедру. Парная ей, чуть короче, начинающаяся на середине правой лопатки, порой кажется Тсуне самой мерзкой отметиной на его теле. — Подарок от Генкши. Когда мы пробрались на базу Милоне, — поясняет Савада, внутренне плавясь от прикосновений прохладных пальцев. У него всегда холодные руки. — Я встречался с ним позже, — Кёя изучает шрамы, непривычно тягуче проговаривая каждое слово, словно специально тянет время. — Помню. Тогда вроде бы Ролл с ума сошел. — Это вышло случайно. — Знаю, — отвечать, когда ответ не нужен, всегда было прерогативой Тсуны. Он не выдержал бы гнетущего молчания. — Тебе идут эти шрамы, — неожиданная фраза выбивает из колеи, а прикосновение губ к месту пересечения линий отдает тугой волной в паху. — Х-хибари-сан… — Кёя, — он скользит губами по светлым упругим шрамам, собирая соленый вкус чужой кожи. — Думаю, тебе можно звать меня Кёя. — Огосподибожемой, — заполошно выдает Тсуна, комкает в руках полотенце и жмурится изо всех сил, чтобы не дай бог не умереть от счастья сию же секунду. Наконец-то он понял, что значил тот особенный взгляд.