Одно слово за раз

      После того, как Первый Хокаге и его ближайший советник погибли в войне с объединившимися соседями, мир перевернулся с ног на голову. Лишившаяся лучших бойцов Коноха — не только Хаширамы и Мадары, многих и многих других, чьи имена теперь высечены на памятном камне — была вынуждена принять навязанный мир, поступиться землями и ресурсами. Суна, Ива и Кумо торжествовали.       В это тёмное время Тобирама принял пост Второго Хокаге. Во время заключения перемирия он держал нейтральным лицо и делал вид, что едкие комментарии победителей его не трогают. На самом же деле Тобирама ненавидел себя за то, что позволил брату раздать бидзю другим деревням — предчувствовал ведь, как соседи ими воспользуются. Душа обливалась кровью, а перед глазами то и дело возникало лицо ани-чана… Но сделать Тобирама ничего не мог. Один не мог.       Деревня заливалась слезами. Какая ирония: общее горе куда надёжнее процветания сплотило Сенджу и Учиха. Оба клана скорбели о погибших лидерах и требовали действий от новых. Своим Тобирама обещал, что час расплаты придёт, как только Коноха оправится от войны. Что говорил Изуна красноглазым демонам, для него оставалось загадкой. Теперь они встречались гораздо реже, чем при жизни братьев, когда были советниками Хокаге.       В те годы — золотые и тёплые — Тобирама много спорил с Мадарой, отбивался от завуалированных нападок Изуны и повиновался брату, когда тот просил советников перестать вести себя, как дети неразумные. После подобного заявления Мадара всегда так характерно закатывал глаза и бросал что-нибудь вроде «Кто бы говорил» — и Хаширама неизменно отвечал, ввязывался с ним в свару с охотой и открытостью восьмилетнего…       …Сидя в холодном кабинете Хокаге, Тобирама слышит отзвуки их голосов. На душе противно от осознания, что это лишь воспоминания, самоиллюзия.       Больше никогда Хаширама не будет по-ребячески ссориться с другом.       Мадара больше не закатит глаза.       Свиток в руке — чей-то отчёт — хрустит под крепко впившимися в него пальцами. Тобираму трясёт от бешенства, а из горла вырывается рык зверя, жаждущего крови.       Но — и Тобирама разжимает пальцы, устало роняет голову на грудь — как её получить? Как добраться до людей, отнявших у Тобирамы самое дорогое, и не подставить в процессе ослабшую деревню? Сенджу не знает. Он слишком разбит, чтобы думать.       Лишь одно ему известно наверняка: имя человека, способного помочь. И-зу-на. Мастер теней и гендзюцу, пыток и тонких интриг. Недобитый противник, вылеченный ани-чаном. Брат Мадары. Последняя надежда.       На душе скребут кошки, но другого варианта Тобирама не видит, и сил больше нет терпеть рвущую душу на части боль. Тобирама отбрасывает свиток и встаёт. Накидывает на плечи белый плащ Хокаге и выпрыгивает в окно, по крышам спящей деревни добирается до квартала Учих.       Там безлюдно и тихо. Большинство выживших на заданиях, вместе с другими кланами пытаются заработать денег для обедневшего селения. «Не отдай мы бидзю, всё сложилось бы иначе», — в который раз корит себя Тобирама, пробираясь к знакомому дому. Сколько раз он находил брата там, пьяного, пахнущего саке и горячим источником, сидящего на энгаве и философствующего в мягкой, посеребрённой луной темноте? Сколько раз обнаруживал Мадару рядом с ани-чаном, задумчивого и тяжело мрачного, но неожиданно не опасного, в своей особой манере гостеприимного? Сколько раз замечал Изуну, из темноты наблюдающего за ними двоими, оберегая покой?..       Теперь на той самой энгаве пусто. Пахнет запустением, смертью. Именно в комнате рядом с ней глава клана Учиха испустил дух, пережив лучшего друга на пару дней. После того, как объединившиеся шакалы свалили Хашираму, Мадара пытался добраться до ставки врагов, но так и не смог — попал в окружение и был смертельно ранен, лишь вмешательство Изуны избавило его от попадания в руки противников. Перед смертью он бормотал о том, как сожалеет, что не утопил деревни врагов в крови за то, что они сделали с Хаши…       Главная усадьба квартала Учиха уныло тиха. Изуны нигде не видно; Тобирама не ощущает его чакру, но улавливает аномалию в восприятии окружающего мира, а потому продолжает идти. Через дом и сад камней, по перелеску к небольшому озерцу — интуиция ведёт его, а также хорошее знание бывшего врага.       Осень в разгаре, и озерцо налилось краснотой — всю поверхность устилают опавшие листья. Они горят, как пламя, как Шаринган. Тобирама встряхивает головой, сбрасывая наваждение.       — Изуна.       Тень среди красноты не шевелится. Сложно принять её за живого человека, но Тобирама привык к его фокусам. Глава клана Учиха медлит, затем всё-таки разворачивается. Круги на воде шелестят листьями.       — Ты отвлекаешь меня от медитации.       — Я Хокаге, — холодно одёргивает его Тобирама.       — Всё тот же бесцеремонный ублюдок, — парирует без запала Изуна. — Что нужно?       — Я хочу…       Тобирама запинается, поражённый холодностью его взгляда. Каким-каким, но холодным Изуна не был. Бесящим до скрежета зубов дипломатичным засранцем — да. Однако таким — ни разу на памяти Тобирамы.       — Ты почему прохлаждаешься вместо работы? — наконец выдыхает он. — Деревня сама себя не отстроит, а экономика не восстановится. Мне необходимо…       — Замолчать и уйти, — твёрдо перебивает Изуна. — Я ничего не должен Конохе, Хокаге. Я уже отдал всё, что у меня было.       Ледяные слова царапают сердце, но Тобирама не хочет это показывать. Куда как проще скрыться за раздражением:       — Ты глава клана Учиха. Клана, который живёт в Конохе, — он делает шаг вперёд, к самой кромке воды. — Так что да, ты…       — Я не глава клана, — перебивает его Изуна. — Я отдал должность Хикаку. К бидзю её.       Он молчит и запрокидывает голову к небу, и Тобирама удивляется — где тот вечно улыбающийся Изуна, которого он знал? Где человек, который смеялся собственной смерти в лицо и шутливо выговаривал Тобираме за то, что тот не смог нанести удар, приведший бы к мгновенному концу?..       Он умер вместе с Мадарой. Как часть самого Тобирамы погибла с ани-чаном.       — Всё верно, в задницу должности, — впервые в жизни Тобирама проявляет неуважение к высокой чести вести людей и ничуть не стыдится откровения. — Я хочу мести, Учиха. Помоги получить её.       Изуна медленно вдыхает. Его веки смыкаются, язык скользит по губам.       — Месть — сладкое слово… — шепчет он и на мгновение кажется прежним Изуной, охочим до жизни, наслаждающимся всеми её проявлениями. — Но знаешь что? — и вновь этот холод, леденящий холод могилы, в которую Учиха себя положил вслед за братом. — Деревня этого не переживёт.       — Ты так сильно беспокоишься о Конохе? — ещё сильней удивляется Тобирама.       Изуна открывает глаза и смотрит на него.       — Она остаётся единственным ребёнком Мадары.       «Коноха — наше детище, — любил отвечать Хаширама на вопросы старейшин, почему Мито всё ещё не беременна. — Как только она встанет на ноги, мы подумаем о других детях…»       Стон рвётся из горла, но Тобирама давит его. Сжимает кулаки и надеется, что Учиха не воспримет это как враждебный знак.       Изуна не воспринимает — кажется, вовсе перестаёт видеть Сенджу перед собой. Его губы шевелятся, как будто он говорит, а в глазах сияет Шаринган, отличный от того, что был раньше. Тобирама хмурится и пытается рассмотреть — но Изуна вдруг прекращает контроль чакры и падает на спину. Алые листья колышутся на волнах.       А затем замирают.       Не отдавая себе отчёт в том, что делает, Тобирама срывается с места. В озерце воды — по пояс. Тобирама быстро шагает вперёд и выдёргивает Учиху из-под покрова листвы. Тот лениво отплёвывается от воды и смотрит зло, настороженно.       — Отпусти меня.       — Нет, — отрезает Тобирама и заключает Изуну в братские объятия, мощно прижимает к себе.       Алые листья танцуют на волнах.       Тобирама и Изуна — последние, кто есть друг у друга. И Тобирама не хочет больше терять.