Зависимость

Пока что ничего не произошло. У неё ныло абсолютно всё: челюсть, дёсны, глотка, коленки и всё тело. Она старается не морщиться, когда прямая, как палка, но с опухшей щекой сидит перед женщиной с круглыми очками. Тонкая игла рвёт плоть, когда женщина берёт у Сары на анализ кровь. Черника размазана по губам. Что это чудовище заставило принять её? Это грёбаная статья, и она может засадить его. Этот моральный ублюдок избил её и заставил принять какую-то хуйню. Сара минуту назад поняла, почему их не слышал шериф. Дверей, ведущих в лабораторию, две. Вторая — железная и толстая. Чтобы никто не взломал и ничего не было слышно. А та шестёрка, скорее всего, упиздовала жрать свои ебучие пончики, пока Сара глотала стоны и кровь. Она ведь так чертовски хотела знать, что стоит ожидать от него. Она узнала. Только ситуация с ней — это не самое страшное, да? Тис ведь пойдёт по костям, не замечая, как берцами расплющивает чьё-то сердце. Она правда не ожидала такого. Его поступки хоть и не были предсказуемыми и очевидными, но такого, блять, она точно не ожидала. Это было за гранью её понимания. Её трясёт. Она не может сдержать тремор в костях. Это же наркотик, да? Тис бы не стал тратить на неё своё время, заставляя принять обычный аспирин, глицин или что-то такое. А если её въебёт сейчас, когда эта тётка задаёт ей какие-то вопросы? — Принимаете антидепрессанты? — Нет. Зачем? Ей, может, и не вкатывает просыпаться каждое утро блядски разбитой, но садить психику таблетками от грусти вперемешку с энергетиками она не собирается. Впервые в жизни Сара очень жалеет о своём поступке. Ну взяли у Стэнтора бы кровь, и что? Что?! Он чист — Сара знает. Блять, ей просто захотелось поставить Нолана на место. Только вот сейчас в будке именно Сара. Побитая и униженная. Жалкая, никчёмная девочка, которая пошла против опасного мальчика. И теперь в её крови найдут наркотик. В его тоже, но сейчас на этого ублюдка ей глубоко плевать. — Свободна, — подписывая и ставя колбочку с её кровью к другим, она жестом просит выйти. Сара понимает всё с первого раза и едва не выбегает из кабинета. Сталкивается с Ноланом. Он смотрит на неё уже не так дико, поджимая губы. Ей холодно и страшно. Лаборатория находится в самом тускло освещённом месте школы. И Саре это совсем не нравится. Нолан подаётся в её сторону, а она назад, и хватается за её локоть, вбивая пальцы именно в то место, где растекается омерзительный чёрный синяк. Резко дёрнув на себя, он закрывает ей опухшие губы. Женщина, спешно закрывшая и покинувшая кабинет, не замечает их. Тонкая кожа, обтягивающая челюсть, ноет. Губы и дёсны вспыхивают. Становится так больно, что Сара снова глотает стоны и захлёбывается в них. Сара — ебучая гордячка, которая будет подыхать от боли, холода и голода, но ничего не скажет. Она молчит, когда шаги женщины утихают. Тис отмахивается от неё с таким омерзением, будто ему под нос суют кусок застоявшегося говна. На лице — непроницаемость вперемешку с грёбаным омерзением к ней. Он кривит губы, расправляет несуществующие на кожанке складки и обтирает в отвращении о штанину руку. — У тебя с мозгами всё в поряде? — и говорит Сара так, будто он её не хуесосил двадцать минут назад, чуть не выбил второй зуб и не заставил принять экстази. И улыбается так ядово, что самой тошно. Сара даже себе признаться не хочет, что она уважает его. Даже после всего этого дерьма: унижений, избиения и подъёбов. Она хочет быть такой же, как он. Она просто подражает ему. И ей даже не впервой получать по ебалу за свои слова, но чтобы, чёрт возьми, такое — никогда. Она боится Нолана. Нет, Сара Ленц гордая сука, хуй она покажет ему это, но внутри она дрожит. — Не ной мне в хуй через аромат говна и мочи, тупая крыса, — колко и холодно, выедая из неё всю ебучую гордость так умело и незаметно, что Сара охуевает от своей ничтожности по сравнению с ним. — Не мои мозги ты вчера нашла обоссанными на мусорке в коробке из-под апельсинов. Таким, как он, ей никогда не стать. Родившись мышью, львом не станешь. И ей до ебучих слёз смешно от такого сравнения. — Судя по тому, как ты прижимал меня к стене, я могу усомниться в твоём здравомыслии. У тебя припадки заёбанной курицы? Она улыбается какой-то отчаянной улыбкой, всё ещё пытаясь показать, что она что-то стоит. Но так ты унижаешься ещё больше, Ленц. — Бля, я не пойму твою логику, сука, — говорит он угрожающе тихо через плечо, идя к двери. — Тебе мало? Сара — мазохистка, если ты ещё не понял, больной ублюдок. Она настолько погрязла в желании быть похожей на тебя, что да, ей, блять, мало. Покажи ей своё нутро. Разрушь её полностью, Нолан. — Просто буксани ебало. Она правда затыкается, чувствуя на периферии ноющую боль в рёбрах. Они не сломаны? Плевать. Он затыкает её тремя словами, а Сара получает от этого какое-то извращённое удовольствие. Выглатывает горький смех обратно в себя. — И не задавай тупых вопросов, клуша ёбаная, — он безапелляционно режет её слуховые рецепторы, что её кадык дёргается в попытке сказать хоть что-то, открывая дверь ключом. — Иначе я тебя расхуячу так, что ты тупо будешь соскребать куски своей ебучий пизды со стены. Кадык успокаивается, и Сара думает, что два ключа достал, скорее всего, Джим. Она морально кончает. Сейчас перед ней снова стоит настоящий Тис Нолан, отвечающий метко и быстро, да так, чтобы загнать в угол без права ломать стены. Тис вообще довольно интересная личность, если не считать того, что полчаса назад он отпидорасил её до слёз. Тёмные волнистые волосы до плеч, всегда красные, будто обветренные, тонкие губы и походка, как у принца Уэльского. Его слякотно-морские глаза отражают всю изощрённость интеллекта со смесью уверенности в тех решениях, которые он принимает. Сара редко с ним пересекается. Чувствовать свербящую трель в костях от слишком пристального взгляда ебать как неприятно. Она поджимает губы, молча идя за ним. Нолан скрывается в кабинете. А вдруг там групповуха, и он специально её туда заводит, чтобы снова показать ей место? Будет забавно. Ноздри снова щиплет едкий запах кислятины и этиловый спирт, сводя скулы. Рвота встаёт в глотке перегородкой. — Что ты ещё хочешь? — Закрылась и начала стоять на шухере. Мне нахуй не всрались тёрки с родаками, которые будут мне ебать мозги ещё пизже, чем ты, — он в раздражении цыкает и тяжёлой поступью стучащих по плитке берцев идёт к столу. — Выкупила, выёба фиолетовая? А потом он с особой осторожностью берёт две колбочки с их инициалами. Саре понятно. Ей так блядски понятно, что как-то сама по себе её голова опускается в знак согласия, а губы растягиваются в солнечной улыбке. Она смотрит на него с опущенной в сторону головой, исподлобья, с приклеенной улыбкой. Телу хорошо и легко. Ничего не болит. Приятная патока растекается по венам, грея грудину и все органы. Ей хочется выплеснуть всю скопившуюся в ней энергию каким-нибудь безумным поступком, чтобы потом пожалеть о нём на следующий день. Сейчас ей кажется правильным идти к Нолану и сцепить свои пальцы с его. Она улыбается. Резкое помутнение разума. Разноцветный туман настойчиво пробирается в голову и сковывает мозг этим калейдоскопом безграничной радости. Держит его руку. Свойственный ему холод как-то смешно обжигает её. Сара хочет согреть простуженного мальчика. Она пытается сделать вид, что всё нормально и так должно быть. Не получается. Только улыбка, такая долгожданная, захватывает губы в радужный круговорот. Смеётся. Кажется, кроме этого, больше ничего и не надо. Почти не разбирает слов Тиса. Не слышит. Или просто не хочет? А потом всё вертится и затягивает её в тошнотворно крутящийся обруч. Голова откидывается назад, а щека вспыхивает болью. Плечо сводит. — Ублюдок! Челюсть плотно сжата. Сара мычит от тупой боли сведённого плеча и онемевшей щеки. Её рука замахивается для ответного удара, но быстро перехватывается Ноланом. Почему он постоянно делает ей, блять, больно, а она ему нет?! Сара пытается что-то сказать, когда его пальцы ломают ей плечи. Нолан подталкивает её вперёд и каждые две секунды отпускает, словно ему так блядски противно её касаться. Сара не знает, зачем считает. Он ведёт жалко сопротивляющуюся Сару в мужской туалет и окунает её нихуя не выкупающую башку в грязную, полную воды раковину. Сара захлёбывается, схаркиваясь каплями воды. Калейдоскоп перед глазами проходит, оставляя после себя только жужжание и какую-то непонятную рябь в точке, куда она смотрит. Сейчас она чувствует себя овощем. — Ненавижу, — одно слово, которое правда. Он усмехается и отпускает её. Сара отшатывается. — Спасибо, что не в унитаз. Она усердно трёт лицо заледеневшими руками, пытаясь странным образом согреться, и прочищает горло. Плевать, что он чуть не утопил её. — А если люди, чью кровь ты поменял местами с нашей, тоже ширяла? Сара не знает, как он провернул это. Может, просто переклеил бумажки? — Нихуя ты себя парафинишь, — с блядской иронией хмыкает Нолан, растирая большим пальцем ссадину на запястье. — Значит, нам распиздрычат слуховые рецепторы и мозги своими ебучими нравоучениями. Если её оставила Сара, то она собой довольна. А потом он уходит, оставляя её с разъедающими черепную коробку мыслями. Лёгкие горят, голова ноет, а тело до сих пор дрожит от его касаний. Иронично, не правда ли? Только это не грёбаная драма, а его пальцы покрыли её трупными пятнами. Саре сейчас хочется только одного — встать под душ, который станет горячим до вскрика и ледяным снова, чтобы стереть с себя первый слой кожи. И остаться чистой. Она отвечает что-то невнятное родакам на свой пришибленный вид и закрывается в комнате. Сара ложится на прогнутую дугой кровать и лишь брезгливо морщится, когда холодный палец очерчивает разбитую кайму губ. Глаза закрываются. Ей похуй на домашку. Ей похуй на завтрашнее нытьё преподов. Ей на всё похуй. Джим что-то пишет, но она не реагирует. Его кожанка так и остаётся валяться где-то на нулевом этаже. Сейчас она хочет просто отключиться как грёбаный андроид от этого блядского мира, где сплошные монстры в человеческом обличье. Как жаль, что она одна из них, но в то же время человек. Сара будто вне их мира. Она будто вне себя.