На краю души

С южной стороны Изумрудный лес подошел вплотную к деревне Теней. Он протянул к ней ветки-руки в надежде укрыть в своем ветвистом лоне землю, которую когда-то у него отняли. Все возвращается на круги своя, нужно только время. Именно времени у леса было много. Деревня давно покинута, торговая дорога, которая даровала ей жизнь, опустела, по ней больше не проходили караваны с купцами; торговля прекратилась, и люди оставили это место. Теперь лес здесь полноправный хозяин. Средь одинаковых серо–зеленых бугорков-домиков стоял сруб с забитыми окнами, покосившейся дверью. На его старых стенах давно поселился мох, проникавший в каждую трещину и раскол почерневшего дерева. В проеме двери видна Литавра, отдохнувшая, в чистой одежде, сейчас она была совершенно не похожа на уставшую, с глазами затравленного зверька, девушку, которую сегодня утром поймал дозор Магов. Лита недавно проснулась из-за одной настойчивой соломинки, которая выбилась из тюфяка и колола ее в щеку. Свернув тонкое покрывало, она внимательно осмотрелась: забитые окна, щели которых пропускают неяркий свет солнца, тонкие паутинки, затянувшие углы комнаты, четыре тюфяка, неразобранные котомки, лежащие под небольшим, круглым столом, кособокая табуретка, на шершавой поверхности которой стоял железный тазик и кувшин с отколотым горлышком. По его пузатой поверхности пущен мелкий цветочный узор. Вся обстановка говорила о том, что это не постоянное место обитания Магов, а, скорей, временная база. Облокотившись о дверной косяк, Лита заплела светло-каштановые волосы в толстую косу, с блаженством вдохнув запах ландыша. Она вспомнила, как, поев утром, Миливия отвела ее к теплому озеру; Мил принесла обычный на первый взгляд мыльный камень — серый, с неровными краями, но он источал такой чудный запах, словно в руках у тебя букетик ландышей. На вопрос о запахе Мил ответила, что это ее изобретение. Правда, смеясь, добавила, что целью эксперимента было создать газ забвения. Как мало нужно человеку для счастья: искупаться, поесть и выспаться, зная, что за тобой нет погони. Счастливо улыбнувшись этим ощущениям, Лита вышла на улицу. Солнце клонилось к закату, медленно опуская багровый диск в объятья степи. Вокруг было тихо. Безлюдно, словно утро ей приснилось, и не было магов, только вещи в доме говорили об обратном. Ей надо было найти Миливию, отблагодарить ее за все и отправляться дальше. Она переживала, что могла навести гвардейцев на Магов, но это только ее борьба, люди, которые ее приютили, здесь ни при чем. Выше всех домиков и хозяйственных построек выделялась колокольня, единственное строение, сделанное из камня, которое не подверглось действию времени. В ее круглых метровый окнах пылало закатное солнце. Наметив колокольню как цель, Литавра стала пробираться к ней. Пройдя мимо заросшего яблоневого сада, домика с уже знакомой ей медной тарелкой, она вышла на широкую улицу, выложенную округлой брусчаткой. По обе стороны от дороги стояли лавки с пустыми глазницами окон, потускневшими вывесками, раскрытыми настежь дверьми, они словно приглашали войти и погрузиться в век процветания деревни. В конце улицы находилась колокольня, при близком рассмотрении видны трещины, отбитые барельефы, которые явно были гордостью жителей. У подножия каменного гиганта Литавра заметила Магов. Седовласая женщина сидела на ступенях в окружении подростков, которые внимательно ее слушали, молодые мужчины кололи дрова чуть поодаль; женщины склонились над провиантом. Среди них Лита заметила знакомый стройный силуэт Миливии. — Иди сюда, — Миливия улыбнулась и потянула девушку к общему кругу. — Вот только возьмем ведра, пойдем за водой. Сегодня ужин будет знатный, — и они, взяв пару старых, но крепких ведер, пошли по склону в сторону озерка. Идя по тропинке, петляющей меж молоденьких деревьев, Лита произнесла: — Мил, спасибо за приют, но мне уже пора. — А что так? — удивилась Миливия, улыбка пропала с ее лица. — Куда ты подашься? — У меня дела… — девушка запнулась. — Я должна кое-что сделать, и это не может ждать. Тем более, я не могу подвергать вас опасности. — Не говори глупостей, — машинально фыркнула Миливия и тут же насторожилась. — Уж не к Нехелении, часом, пойдешь? — ее глаза почти зло сверкнули. — Нет, конечно, — Лита наклонилась к воде, надеясь, что девушка не заметит ее глаз. Она умела лгать, придумывая правдивые небылицы, но обманывать Мил ей вовсе не хотелось. — Вы давно здесь? — она попыталась увести разговор на более безопасное русло. — Не совсем, — Миливия все еще с подозрением косилась на нее. — И даже не пытайся увиливать. — Что ты, я и не думала, — натянутая улыбка искривила губы. Было видно, что Маг флюидов не ведется на ее уловки и упрямо ждет объяснений. Вздохнув прохладный вечерний воздух, Лита попыталась собраться с мыслями. Мил надо рассказать правду, но не всю. — За мной ведется охота, я чем-то насолила местному князьку, теперь он мечтает увидеть мою голову отдельно от тела. А ты понимаешь, что я не разделяю его желания, вот поэтому мне и надо уходить. — А я думала, ты бежишь от Нехелении… — Миливия с задумчивым видом зачерпнула второе ведро и подала Литавре. — Что ж, я не имею права тебя держать, но твой поступок кажется мне ошибкой. В одиночку ты в постоянной опасности. Здесь имеется кров и пища. — Если я останусь, в опасности будете вы! — парировала Лита. Злясь на себя за обман, она пинала камушки и мелкие ветки, попадавшиеся на пути. В тяжелом молчании девушки возвращались в лагерь. Уже на подходе к остальным Миливия повернулась к Литавре и тихо сказала: — Я не буду допытываться. Но знай: если ты захочешь высказаться, я рядом. *** Около костра сидело человек двадцать, шумно ужинали добытым в лесу мясом, переговаривались между собой. Огонь трещал и отбрасывал алые и рыжие блики на их лица, искры вились над пламенем, как крохотные секундные звездочки, и таяли в вышине; пепел черными мухами витал в воздухе и терялся в вечерней темноте, наполненной трескотней кузнечиков и шорохами. А в бездонное небо, закручиваясь и играя, уходил столб сизого пахучего дыма. Миливия протянула к костру руки и улыбнулась, прикрыв глаза. Нега разлилась по ее телу, заставляя размякнуть от тепла и сытости. Литавра, закусив стебелек свежей травы, расслабленно откинулась на землю, рядом с Миливией. Молчание не тяготило, но Лита не была в том настроении, чтобы просто нежиться у огня. Сегодня она стала частью небольшой общины, в которой были свои законы, свои судьбы. Все эти люди повидали немало горя, спасаясь от Нехелении и лордов. Кто потерял всю семью, кто чуть не попал в рабство, кто еле избежал казни. И только здесь, в этом большом общем кругу, Маги становились просто людьми. Гюзель, самая старшая среди их компании, седовласая старушка с черным платком на голове и такой же шалью с монетами, старается отдать самый вкусный кусок оленины Мишелю, четырнадцатилетнему мальчику, едва научившемуся контролировать свои силы воды; Иосиф жарко спорит с каким-то мужчиной, имя которого Лита не запомнила; Иосиф бьет себя в грудь и что-то доказывает, но его собеседник упрямо качает головой; а вот тот самый юноша, который бесцеремонно разглядывал Литавру сегодня утром, и сейчас заинтересованно посматривает на нее украдкой. Девушка смущенно отвернулась к Миливии. — Миливия, — обратилась она к ней. — М? — хмыкнула Маг флюидов, не открывая глаз. — Расскажи о себе. Кто ты, откуда, мне все интересно. Какое-то время девушка молчала, как бы обдумывая, с чего начать, и, только глубоко вздохнув, стала рассказывать: — Я родилась на севере, — ее спокойный голос причудливо сочетался с трескучим огнем. — Там, где зима длится полгода, где небо кажется огромным черным саваном, усыпанным крошевом звезд. Никогда не забуду этого неба! Снег не сходил с земли, вечно лежал светлым покрывалом. И только по весне откуда-то из-под сугробов проклевывались сиреневые колокольчики — хрупкие и ломкие, как снежинки. Это была моя родина. Я жила в маленькой деревне со своими родителями и старшим братом. Когда мне было шестнадцать, Артуро заболел и умер. Жить стало тяжело, у нас остался только один кормилец, отец, который тоже часто хворал, он был уже стар к тому времени. Тогда меня решили отдать замуж. Из подходящих зятьев было двое — мой дворовый друг Арно, с которым я пробегала все свое детство, и купец Каркович, мужчина хоть и состоятельный, но пожилой. Конечно, матушка хотела, чтобы я вышла за купца, тогда бы наша семья не нуждалась, а я бы всегда имела кров и кусок хлеба. Но какая шестнадцатилетняя девочка хотела бы выйти за старика? Помню, как я со слезами прибежала к Арно, как просила, чтобы он на мне женился! Я обещала работать за двоих до ночи, варить и убирать их небольшую избушку. На следующий день пришли сваты из его семьи. Наши дома всегда дружили и уважали друг друга, и мои родители согласились на свадьбу, вполне уверенные тем, что мы хотя бы женимся по любви. Они не знали, что Арно просто пожалел меня. Мы поженились, Арно тогда было девятнадцать. Скоро его должны были призвать на службу. Нам выделили маленькую избенку на краю деревни, но я была и тому рада. Жили мы хорошо, дружно, он никогда мне не сказал и дурного слова. Слишком мягким был человеком. Я была рада своей судьбе, хотя, быть может, более романтичные особы заявили бы, что это низкий брак по договоренности, — Миливия дернула плечиком. — Ну и пусть. Да, в основе нашей семьи лежало уважение и дружба. Но ведь на этом зачастую и строится любовь, так? К тому же, очень скоро после свадьбы я узнала, что жду ребеночка. Это еще сильнее связало нас. А потом родился Антони… Арно тогда уже был на службе, он приехал домой, как только смог. Мы с сыном очень ждали его (наш малыш еще никогда не видел своего папу), — на лице девушки появилась грустная и вместе с тем щемяще-нежная улыбка. — Я никогда не забуду, сколько было гордости и умиления на лице Арно, когда он взял нашего мальчика на руки, не забуду, как он целовал мне руки, не зная, как отблагодарить за рождение сына. Это были самые счастливые минуты моей жизни, — Миливия сморгнула слезы. — Но счастью свойственно кончаться. Так случилось и со мной. Тогда Земля еще не была до конца во власти Нехелении, шла жаркая борьба. Часть, в которой служил Арно, отправили в самую горячую точку. Там он погиб. Его друг, рискуя жизнью, привез мне его труп, чтобы я захоронила его, — девушка всхлипнула и продолжила. — Мой мир разлетелся на осколки, я не хотела жить. Я не знала, что мне с этим делать. Мой Арно был простым человеком, а не Магом, соответственно, наш сын тоже был просто человеком, но когда в нашу деревню пришли люди Нехелении, разыскивая Магов, моего сына тоже закололи, хотя он был лишен сил. Понимаешь? — Миливия, словно в бреду, схватила Литавру за руки и яростно посмотрела ей в глаза. — Его зарезали на моих глазах, как поросенка, и кинули в угол нашей комнаты. А мне казалось, что это мою душу растерзали и бросили загнивать. Я не помню, как я убежала оттуда. Помню только, что подожгла собственный дом, в котором спали эти изверги. Я смеялась над ними сквозь рыдания, глядя, как полыхает наша изба. А дальше — пустота… Я долго бродила по свету. Не знаю, сколько дорог обошла, сколько терпела. Все это казалось мне сном, который никак не хотел прекращаться. Мне постоянно снились мой муж и сын. Ему тогда было всего полтора годика… И я хотела умереть. Милосердное Небо, как я этого хотела! Но время идет. Знаешь, легче не становится. Но я живу дальше. Живу и жду, когда сдохнут те, по чьей вине моей семьи больше нет, — она замолчала; ее лицо, застывшее от горя и боли, стало жестоким и несчастным. Литавра не знала, что сказать. Да и надо ли? Разве помогут слова жалости там, где жалеть уже нечего и некого? То, что Миливия живет этой болью, будто воздухом, видно по ее лицу, вмешиваться в ее горе невозможно. Лита просто молчала, уставившись на огонь. Сладкую дрему как рукой сняло. — А ты? — Миливия вдруг повернулась к Магу растений, прерывая их тяжелое молчание. — Что? — не сразу сообразила Литавра. — Расскажешь что-нибудь о себе? — пожала плечами синеглазая, сгоняя с лица скорбную тень. Лита усмехнулась и снова посмотрела на огонь: — Родители уехали, когда мне исполнилось три, а сестре едва минул годик. Я плохо их помню, только колыбельную, которую нам пела мама, я запомнила навсегда, — прикрыв глаза, Лита запела: В гамаке из птичьих трелей, в колыбели кружевной, спит ребенок, дрему дремлет, и ребенок этот — мой. Мята, хмель и медуница оплетают колыбель, и во сне ему приснится медуница или хмель.* Песня оборвалась, и на девушек, словно кокон, опустилась тишина. Они вспоминали детство, то время, когда были безгранично счастливы, когда верили в добро, когда озеро для них было океаном, когда до неба можно было дотянуться рукой, когда игрушки оживали ночью, когда родные были рядом. Постепенно в воспоминания начали проникать разговоры и шум леса, треск полений. Словно стряхнув с себя оцепенение, Литавра продолжила: — Меня с младшей сестренкой Корой воспитывала бабушка. Она была для нас самым родным человеком — понимающая, добрая, готовая прийти на помощь близким. Мы жили в удивительном крае на юге, средь высоких гор, окутанных синей дымкой, и целебных источников. Там, в бескрайней вышине, в густых облаках парили орлы, а внизу, между высоких деревьев, протекали ручейки. Я так любила жарким летом спрятаться в лоне прохладного леса одной из пяти гор-лакколит, которые защищали наш зеленый рай от холодных северных ветров. Вершины гор покрывали вечные снега, а у подножия брали свое начало хрустальные источники. Там царила жизнь, пока в наш городок не пришла Черная лихорадка. Она выкосила половину населения, — Литавра подняла голову к небу, где одна за одной зажигались звезды, спутницы луны. Приглушенным голосом она проговорила: — Бабушка умерла. Бабуля… последнее, что она сказала: «Живите, девочки»… Прошло время, я помогала в соседних селах с посевами, отправила Кору учиться. Жизнь постепенно входила в русло, но разгорелась война. Она поглощала города и скоро добралась до нас. Сестренка приехала домой и рассказала, что войска Нехелении отыскивают Магов, и если ты попался к ним в руки, то у тебя только два варианта: или служить Нехелении и стать предателем, или умереть. Второй раз в жизни меня охватил неконтролируемый страх, он липкой паутиной оплел меня и проникал в душу. Кора, Кора…. Я так волновалась за нее, что решила уйти в горы, там есть заброшенный домик лесника, наше излюбленное место игр в детстве. Никто не знал, где мы, просто в один день наш дом оказался пустым. Я навела морок на лес, нас не могли найти, мне казалось, я предусмотрела все, но… — голос стал звучать громче, — но я ошиблась… Кора была недовольна, в городе оставался ее любимый, и она не понимала, почему мы прячемся. Она, дуреха, говорила, что мы справимся с ее даром огня и моим знанием природы… Одним утром она как всегда пошла собирать травы, я пошла за водой, когда сердце сковал леденящий страх, лес словно распался на тысячи осколков и кричал мне: «Лита, Лита…помоги!» Это был голос Коры… — пустой взгляд рассказчицы был устремлен на оранжевое пламя. — Я не успела… Она и паренек, ее любимый, были убиты, вокруг догорала трава. Она не справилась… Вот поэтому я и хочу уйти, меня окружает смерть. Миливия смотрела на нее и искренне не понимала, почему эта девочка во всем винит себя. Смерть — не тень и не верная собака, она не ходит следом. Она сама себе хозяйка. А то, что Лита не уберегла сестру… в этом не ее беда. Виновата любовь, которая бывает более жестокой, чем смерть. Маг флюидов знала, что не переубедит Литавру, она уже поняла, насколько ее новая знакомая упряма, но все-таки произнесла: — Не кори себя; есть те, кто на самом деле виноваты в твоих несчастьях. Литавра знала это и сама, но от безысходной тоски избавиться не могла. — Пора идти, — неожиданно Миливия поднялась и оправила свое белое платье; все вокруг тоже засобирались. — Сейчас станет совсем холодно. Пойдем, я покажу тебе твое место на ночь. Маги разошлись по домам шумной толпой; Миливия и Литавра вместе с другими женщинами заняли небольшую избушку, всю покрытую копотью. Они спустились в погреб, который, в отличие от комнат, был чисто прибран. По полу тянулись матрасы, на них — тонкие покрывала и старые подушки. Лита думала, что не уснет, однако когда ее голова коснулась подушки, тут же провалилась в спасительный сон. Миливия не спала. Лита, сама того не желая, разбередила ее страшную рану. Девушка снова вспомнила мужа, высокого блондина с умными, теплыми серыми глазами, и сына, поразительно похожего на отца. Сердце ныло и щемило от страшной одинокой пустоты, образовавшейся в душе, и Маг флюидов закусила зубами подушку, лишь бы не взвыть в голос. Но сон пришел и к ней. Через час, заплаканная и измученная, синеглазая уснула. И ее тревожное лицо спокойно разгладилось, как у ребенка…